Юлия Лунева - Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908–1914)
Но Сазонову пришлось пережить разочарование, когда он узнал, что Грей, воспользовавшись проволочкой, успел изменить свою точку зрения и отказался от первоначального предложения. Британский министр заявил, что нота, предназначенная Турции, составлена в очень решительных и ультимативных тонах и ее надо заменить другой, более осторожной и сдержанной, запрашивающей турецкое правительство о характере военной миссии и ее функциях.
Нота, предложенная Россией 7 (20) декабря, гласила: «Поручение командования корпусом турецкой армии в Константинополе германскому генералу дало бы последнему положение, какое ни один иностранный офицер германской или какой-либо другой державы до сего времени никогда еще не занимал в Константинополе. Таким образом, весь дипломатический корпус оказался бы во власти Германии. Кроме того, германский генерал мог бы принимать военные меры, которые могли бы нанести ущерб власти султана. Действительная гарантия целостности Османской империи, заключающаяся в равновесии держав, исчезла бы сразу. В самом деле, если бы Германия достигла такого преобладающего положения в Константинополе, другие державы были бы поставлены перед необходимостью охранять свои интересы в Турции»[684].
Французское правительство немедленно согласилось с Сазоновым и предложило своему послу в Константинополе договориться с послами Англии и России о передаче этой ноты Порте[685]. Париж подстрекал Петербург на активное выступление против Турции и советовал даже послать военное судно в Босфор для «устрашения турок». Посол России в Париже А. П. Извольский в письме от 1 (14) января 1914 г. излагал Сазонову предложение Франции. «В наиболее важном вопросе о германских офицерах в Константинополе, — писал он, — до сих пор я также не могу пожаловаться на Думерга; он, кажется, вполне искренно заявляет о своем желании оказать нам самую полную и деятельную поддержку»[686].
Российский посол в Париже сообщает Сазонову, что Думерг, председатель Совета министров и министр иностранных дел, настойчиво интересовался у него, «какие именно меры принуждения мы намерены предложить, если переговоры в Берлине и Константинополе не приведут к желаемым результатам»[687]. Далее Извольский излагает курьезный разговор с М. Палеологом. По словам Палеолога, М. Бомпар, посол в Константинополе, во время своего пребывания в Париже высказал ему личное мнение, что «если мы (Россия. — Авт.) не добьемся мирным путем нашей цели, нам следует испросить у султана фирман на проход через Проливы одного из наших черноморских броненосцев, ввести его в Босфор и объявить, что он уйдет лишь после изменения контракта генерала Лимана и его офицеров». Изумленный Извольский поинтересовался у Палеолога, может ли он сообщить об этом Сазонову. Палеолог ответил ему, что «не видит к этому препятствий, но что, разумеется, речь идет о чисто личном взгляде г. Бомпара и что ни в каком случае инициатива подобной меры не должна быть приписана Франции». Когда же Извольский заметил, что вряд ли султан выдаст России вышеуказанный фирман, Палеолог сказал ему, что русский броненосец может войти в Босфор и без фирмана и что турецкие батареи, конечно, не решатся открыть по нему огонь[688]. Из беседы Извольский сделал следующий вывод: «Я не берусь судить, насколько продуманны суждения французского посла в Константинополе, но весьма характерно, что в здешнем министерстве иностранных дел допускают возможность подобного крутого оборота дела; прибавлю также, что, если бы мы решились на подобное энергическое действие, общественное мнение Франции несомненно высказалось бы в нашу пользу, ибо оно весьма чутко ко всему, что касается национального достоинства, и живо ощущает нестерпимость германского засилия в Константинополе»[689].
Российское правительство понимало, что выступать вместе с Францией без поддержки Англии было бы крайне рискованно. Между тем в позиции Британии произошла значительная перемена. Она стала более умеренной.
По мнению Грея, представление в Константинополе должно было быть сделано устно, в форме запроса, каждым послом в отдельности. Что же касается содержания представления, то британский министр предложил следующую формулировку: «Командование в Константинополе с далеко идущим и важным характером было отдано германскому генералу — этим он займет положение, которого до сих пор не занимал ни один иностранный офицер в Турции. Мы предполагали, что Турция не будет делать ничего, что ослабило бы ее независимость, но так как это является вопросом огромной заинтересованности для других держав, то мы желали бы иметь информацию относительно контракта, который турецкое правительство заключило с германским генералом, сферы его деятельности и какую позицию он будет занимать по мнению турецкого правительства»[690].
Чем же объясняется эта перемена в позиции британской дипломатии? Грей заявил Бенкендорфу, что боится, как бы важность назначения германского генерала не оказалась преувеличенной. К тому же, добавил он, «адмирал Лимпус — глава английской военно-морской миссии в Турции — имеет действительное командование турецким флотом в мирное время»[691]. Эти два обстоятельства, по мнению Грея, делают ненужным коллективный демарш, а пока можно в качестве первого шага ограничиться запросом. Однако дело обстояло не так, как хотел изобразить Грей. Британская дипломатия использовала вопрос о нахождении во главе турецкого флота руководителя английской военно-морской миссии лишь для того, чтобы оправдать свою уклончивую позицию, ибо роль турецкой армии была гораздо значительнее, чем относительно слабого турецкого флота. В одном из донесений английский посол в Константинополе писал Грею: «Сами турки очень возмущены идеей демарша, который державы Антанты намерены были сделать в Константинополе, и я получил некоторые косвенные просьбы не лишать их последней возможности иметь приличную армию»[692]. Нежелание оказывать давление на Турцию усиливалось у британской дипломатии тем обстоятельством, что как раз в это время между властями Османской империи и английским синдикатом «Армстронг и Виккерс» был на 30 лет заключен контракт с их судостроительными верфями и арсеналами[693].
Но главной причиной умеренной позиции Британии в данном вопросе являлось то обстоятельство, что Грей к тому времени узнал, что нахождение германского генерала в Константинополе не является слишком большой угрозой для английских интересов. Британский посол в Константинополе Л. Маллет был в этом убежден и доносил Грею: «Я думаю, что командование первым корпусом на практике безвредно для наших интересов»[694]. В другом донесении Маллет сообщал, что сфера действий генерала якобы не включает в себя район Проливов[695].
С другой стороны, у ряда британских дипломатов преобладало мнение, что турецкие войска вряд ли будут повиноваться приказам, получаемым от иностранца, что сделало бы действия германской военной миссии безвредными для Англии. 3 (16) декабря 1913 г. Маллет сообщил о том, что некоторые наиболее известные турецкие генералы и офицеры вообще возражают против германской военной миссии. Они, по утверждению посла, намерены направить правительству меморандум по этому поводу[696]. К тому же британские правящие круги были информированы, что Россия не намерена воевать из-за вопроса о миссии Лимана фон Сандерса. Ознакомившись подробнее со всеми обстоятельствами дела, в особенности с положением адмирала Лимпуса в Турции, Грей счел нужным изменить линию своего поведения.
Новая британская позиция очень огорчила Сазонова. Он писал Гирсу: «Ввиду перемены, происшедшей во взглядах сэра Эдуарда Грея на характер обращения трех держав к Порте, и необходимости для нас сообразовать наши выступления с той степенью поддержки, на которую мы можем рассчитывать со стороны наших друзей и союзников, мы вынуждены согласиться с предлагаемой Греем постановкой вопроса»[697].
В телеграмме Сазонова русскому послу в Лондоне от 12 (25) декабря 1913 г. говорилось: «Я слышал из весьма секретного источника, будто Грей высказал французскому послу, что он не хочет заходить слишком далеко в конфликте с Константинополем, так как опасается перемены в моей позиции, что может привести к дипломатической неудаче. Я должен по этому поводу заметить, что по вопросу об инструкторах произошла перемена не в моей позиции, но весьма печальная перемена в позиции Англии. Грей не желает больше иметь ничего общего с нотой, в основу которой положена его собственная телеграмма британскому послу в Петербурге. Если в конце концов мы будем вынуждены изменить наше отношение к данному вопросу, как это было уже во многих других случаях, то это нужно будет отнести за счет отсутствия достаточной уверенности в реальности английской поддержки. Уверенность эта колеблется еще более подобным поведением Англии. Отсутствие единства солидарности между тремя державами Согласия вызывает у нас весьма серьезные опасения, так как оно составляет органический недостаток Тройственного согласия, который всегда нас ставит в невыгодное положение перед лицом крепкого блока Тройственного союза. Подобное положение дел может, при некоторых обстоятельствах, повлечь весьма важные последствия и весьма серьезно затронуть жизненные интересы каждой из держав Тройственного согласия»[698]. Подтверждая, что перемена «фронта» Британией произвела неприятное впечатление в России, Сазонов телеграфировал российскому послу в Лондоне 10 (23) декабря 1913 г.: «Мы не можем согласиться на новое английское предложение, так как пустое представление будет, по нашему мнению, скорее вредным, чем полезным»[699]. Он не только не считал предложение Грея достаточным, но и продолжал настаивать на том, чтобы державы Антанты предприняли в отношении Турции меры принуждения.
