Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года
Ночной разговор с Царем, по словам Иванова, закончился тѣм, что он получил высочайшее одобреніе в той тактикѣ, которую диктатор намѣчал для себя. "В. В., — сказал Иванов, — я рѣшил войска не вводить, потому что, если ввести войска, произойдет междоусобица и кровопролитіе". "Да, конечно", — отвѣтил Царь. "Так что было одобрено, но в какой формѣ, не могу сказать навѣрное", — утверждал Иванов: "это я за основу положил"...
2. Миролюбивая политика.
Если не по соображеніям сантиментальным, то по соображеніям цѣлесообразности миролюбивая политика была общим девизом правительственной власти в февральскіе дни. Играло роль и сознаніе ненадежности войск (армія во время войны представляет собой "вооруженный народ" — отмѣчали и Алексѣев, и Рузскій), и общее возбужденное политическое настроеніе, захватившее офицерскіе кадры[181] и ёще в большей степени сознаніе риска вступать в період международных осложненій в междоусобную борьбу. Событія на внутреннем фронтѣ не казались вовсе столь грозными для существовавшаго государственнаго порядка, чтобы итти на такой риск.
Болѣе рѣшителъная, чѣм Царь, его нимфа Эгерія, Ал. Фед., энергично настаивающая на том, чтобы муж ея проявил "твердость", писала, однако, в первые дни (25 фев.): "забастовщикам прямо надо сказать, чтобы они не устраивали стачек, иначе будут посылать их на фронт[182] или строго наказывать. Не надо стрѣльбы , нужно только поддерживать порядок и не пускать их переходить мосты, как они это дѣлают". Но толпа с Выборгской рабочей стороны агрессивно переходила Неву по льду, и тогда военный министр совѣтовал командующему войсками в отвѣт на полѣнья, камни и осколки льда (примѣнялось и огнестрѣльное оружіе), которыми прогонялись конные городовые, стрѣлять так, чтобы пули ложились впереди толпы... Можно повѣрить в искренность показаній Бѣляева, что он "просил Хабалова принять мѣры, чтобы не открывать огня там, гдѣ можно избѣгнуть"; "какое ужасное впечатлѣніе произведет на наших союзников, когда разойдется толпа и на Невском будут трупы". Хабалов с перваго дня не хотѣл прибѣгать к стрѣльбѣ — это совѣтовал ему еще за три недѣли до переворота Рузскій, в вѣдѣніе котораго входила тогда сѣверная столица: по мнѣнію Рузскаго, примѣненіе орудія при безпорядках может вызвать "лишь ужасныя послѣдствія, учесть кои вперед нельзя" (запись в. кн. Андрея Вл.). В силу такой психологіи военныя власти противились выводу казачьих сотен из столицы в період, когда ожидалась демонстрація 14 февраля, ибо с казаками можно обойтись "без кровопролитія и жертв". Достаточно показательно, что если болѣе или менѣе точно извѣстно число чинов полиціи, потерпѣвших за дни 22-24 февраля, то нѣт никаких указаній (даже у мемуаристов) о пострадавших среди демонстрантов. В воспоминаніях рабочаго Каюрова, активнаго участника и руководителя уличных выступленій, имѣется даже такая фраза: "потерь с нашей стороны я не замѣчал". Вѣроятно, в такой только обстановкѣ мог родиться план "уличнаго братанія" забастовщиков и солдат, который будто бы сознательно проводился по настоянію Шляпникова руководящим органом пролетарской партіи (бюро Ц. К. большевиков), препятствуя вооруженію пролетаріата. В этой обстановкѣ, когда, казалось, что власть "явно запускала движеніе", утверждалась и легенда о правительственной провокаціи.
25-го и Петербургѣ пролилась первая кровь: по офиціальному сообщенію Хабалова на Невском у Гостинаго Двора 3 было убито и 10 ранено. Как всегда, слух о стрѣльбѣ и кровавых жертвах вызвал взрыв негодованія. На власть возлагалась отвѣтственность в большей степени, чѣм она того объективно и данном случаѣ заслуживала. На открытом собраніи в Городской Думѣ 25-го, гдѣ обсуждался продовольственный вопрос, при нервно-повышенном настроеніи присутствующей публики, член Гос. Думы Скобелев патетически клеймил правительство, которое "борется с продовольственным кризисом путем разстрѣла ѣдоков"... "Это правительство — говорил думскій с. д. депутат при бурных аплодисментах — надо заклеймить, оно требует возмездія... Правительство, проливающее кровь невинных, должно уйти"[183]. Если одни из ораторов на собраніи призывали в видѣ протеста выйти на улицу, другіе требовали "предупредить эксцессы". Шингарев сообщил, что предсѣдатель Гос. Думы уже обратился к главѣ правительства с просьбой или требованіем, чтобы "стрѣльба в народ завтра не повторялась". Родзянко непосредственно обращался к командующему войсками "Вр. Пр., зачѣм стрѣляете, зачѣм эта кровь" —передавал Хабалов в показаніях перед Чр. Сл. Ком. эту бесѣду 26-го... "Я говорю: "В. Пр., я не менѣе вашего скорблю, что приходится прибѣгать к этому, но сила вещей заставляет это дѣлать". — "Какая сила вещей?". Я говорю: "Раз идет нападеніе на войска, то войска — волей и неволей — не могут быть мишенью, они тоже самое должны дѣйствовать оружіем". "Да гдѣ же — говорит — нападеніе на войска?"... Я перечисляю эти случаи. Называю случай с гранатой, брошенной на Невском... "Помилуйте, — говорит — городовой бросил!" — "Господь с вами! какой смысл городовому бросать?"... Звонил Родзянко и военному министру: нельзя ли эту толпу разсредоточить, вызвать пожарных, чтобы они поливали водою. Бѣляев снесся с Хабаловьм, который отвѣтил, что "есть распоряженіе , что пожарныя команды никаким образом не могут быть вызываемы на прекращеніе безпорядков, а кромѣ того, вообще говоря, существует точка зрѣнія, что окачиваніе водой всегда приводит к обратному дѣйствію, именно потому, что возбуждает". Нельзя объяснить только "недосмотром" рядовое явленіе, отмѣчаемое для правительственной системы подавленія февральских уличных безпорядков — то казацкія сотни выѣзжали без нагаек, то у полиціи не хватало патронов, то солдатскіе пикеты оказывались с незаряженными ружьями. Это было даже в понедѣльник 27-го, когда толпа на Петербургской сторонѣ в 5 час. дня пыталась нерѣшительно прорвать цѣпь гренадер — солдаты говорили Пѣшехонову: "Пусть идут... Мы не будем препятствовать"... "И ружья у нас не заряжены". Здѣсь была миролюбивая толпа. На Выборгской сторонѣ, на Самсоніевском пр. перед деревянными бараками казарм запаснаго самокатнаго батальона настроеніе было иное. Здѣсь солдаты, принадлежавшіе к "мелкобуржуазным элементам населенія" (повѣрим этому!), оказывали сопротивленіе народному напору. Командир батальона, полк. Балкашин, пытался "уладить все мирным порядком" и "воздержаться от открытія огня". В критическій момент у начальника боевой пулеметной части, непосредственно оборонявшей казармы, не оказалось патронов...
Начиналась революція, и сила вліянія была не у тѣх, кто искал компромисса, а у тѣх, кто подобно Керенскому, на совѣщаніи Городской Думы 25-го, предостерегал от "дара данайцев". Событія в воскресенье 25-го приняли болѣе грозный характер. Войска на Невском дѣйствовали активнѣе, чѣм в предшествовавшіе дни. Были убитые и раненые. По свѣдѣніям командующаго войсками, таковых насчитывалось 40. Свѣдѣнія преуменьшены? — извѣстное количество раненых толпа всегда уносит с собой. Возможно. Однако, один из непосредственных участников уличнаго движенія тѣх дней, рабочій Кондратьев, член большевицкой партіи, не проявляет тенденціи оспаривать офиціальныя. цифры — он их даже уменьшает. Мемуарист, не слѣдящій строго за своим словом, с легкостью скажет, что пѣхота 26-го "довела ружейный огонь до огромной интенсивности. Невскій, покрытый трупами невинных, ни к чему не причастных людей, был очищен" (таково утвержденіе Суханова. По воспоминаніям Керенскаго толпу на Невской, как и в других кварталах, разстрѣливали уже 25-го). Но плохо выполнит свою функцію историка революціи тот, кто в угоду своему революціонному чувствованію (или механически повторяя публицистическіе пріемы политической борьбы современников революціонных дней) воспроизведет ходячую молву того времени, исчислявшую жертвы воскресенья 26-го "тысячами". На страницах работы Чернова можно найти описаніе того, как 26-го на кишащем людьми широчайшем Невском проспектѣ ружейный огонь был доведен до огромной интенсивности, и мостовая усѣяна тѣлами безоружных — в том числѣ стариков, женщин и дѣтей. Только издали, в атмосферѣ заграничнаго невѣдѣнія можно было еще говорить о "недѣлѣ кровавых битв рабочих", как писал Ленин в серединѣ марта. Гипербола в изслѣдованіи будет исторической фантастикой.
При "рожденіи революціонной Россіи" народная толпа в изображеніи Чернова "в теченіе болѣе недѣли обстрѣливалась пулеметами городовых с вышек и чердаков и ружейными залпами солдатских цѣпей, разгонялась ударами сабель и нагаек конной полиціи". Дѣйствительность была нѣсколько иной. В изображеніи рабочаго Кондратьева 26-го на Невском лишь "небольшая группа студентов и рабочих" пыталась устроить демонстрацію. Послѣ разгона ея "уже не было никаких попыток" уличных выступленій — на Невском "была пустота'' и только "на панели ходили вооруженные патрули и разъѣзжала конница". Очевидцы, наблюдающіе небольшой сектор дѣйствія, склонны обобщать. По офиціальным свѣдѣніям полиціи (их ген. Мартынов заимствовал из матеріалов Чр. Сл. Ком.), стрѣльба была на Невском пр. в воскресенье к четырех мѣстах, и число жертв было больше, нежели указывали с одной стороны Хабалов, с другой Кондратьев. Но и эта поправка не может измѣнить общей картины. Столица мѣстами, дѣйствительно, напоминала собой "боевой лагерь'": "всюду патрули, заставы, разъѣзды, конница"— списывали позднѣе совѣтскія "Извѣстія" 8 марта боевые дни. Из этого описанія современники-мемуаристы и заимствовали свои свѣдѣнія об "усиленных разстрѣлах" 25-го и 26-го, о залпах "из невидимых засад", о пулеметах, разставленных "на колокольнях, в верхних этажах домов, на вокзалах и пр.". В дѣйствительности произошло то, что предсказывал ген. Рузскій, и что предусмотрѣть никто не может, когда случай бросает искру на пороховую бачку. В момент, когда в руководящих подпольных кругах казалось, что "правительство побѣдило", когда, как мы видѣли, раздавались уже скептическіе голоса, и начинались колебанія, тогда именно стихійное уличное движеніе перебросилось в армію...[184]
