Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года
3. Отъѣзд Царя.
На условныя традиціи Двора могли оказывать вліяніе и личныя свойства монарха: как часто бывает у людей слабой воли, Николай II хотѣл царствовать "сам"[171]. Однако во всем и всегда он невольно подчинялся болѣе властной женѣ. Так и в данном случаѣ отказ согласиться на "конституцію" был вызвал давленіем Ал. Фед. — утверждали, по словам Лукомскаго, в Ставкѣ. Говорили, что послѣ полученія телеграммы Голицына, Царь "больше часа" разговаривал по телефону с Царским Селом. Пронин пишет еще опредѣленнѣе о том, что телеграмма Голицыну была послана "послѣ переговоров по прямому проводу с Царским Селом. Но Лукомскій, повидимому, ошибался, предполагая, что между Могилевым и Царским Селом существовал "особый" телефонный провод. Телефонный разговор с Царским Селом, о котором "говорили" в Ставкѣ, в дѣйствительности был телеграфный запрос церемоніймейстера гр. Бенкендорфа от имени Императрицы:"Не желает ли Е. В., чтобы Ея В. с дѣтьми выѣхали навстрѣчу". Воейков доложил. Царь сказал: "ни под каким видом, передать Бенкендорфу, что он сам пріѣдет в Царское". Мемуаристы и здѣсь соткали легендарную ткань. Она легко разрывается с помощью дошедших до нас документов.
Очевидно, запрос А. Ф. был вызван тѣм, что в Царском почувствовали себя неспокойно[172]. До полученія телеграммы Голицына Царь никакого безпокойства за семью не испытывал и не думал ускорять свой отъѣзд из Могилева, заранѣе еще назначенный на 2 ч. 30 м. 28 февраля. В телеграммѣ, отправленной в Царское в 7 чаc. вечера. Ник. Алекс, подтверждая часы своего отъѣзда, сообщал: "конная гвардія получила приказаніе немедленно выступить из Новгорода в город. Бог даст, безпорядки в войсках скоро будут прекращены". Телеграмма была послана в отвѣт на полученное от жены письмо, написанное днем 26-го и не заключавшее в себѣ ничего особо тревожнаго. Оно столь характерно для момента, когда династія переживала свой "двѣнадцатый час", что его слѣдует процитировать. Со слов принятаго А. Ф. таврическаго губернатора Бойсмана, она писала: "Разсказывал мнѣ много о безпорядках в городѣ (я думаю, больше 200.000 человѣк). Он находит, что просто не умѣют поддержать порядка. Но я писала об этом уже вчера, прости — я глупенькая. Необходимо ввести карточную систему на хлѣб (как это теперь в каждой странѣ), вѣдь так устроили уже с сахаром, и всѣ спокойны и получают достаточно. У нас же — идіоты... Один бѣдный жандармскій офицер был убит толпой и еще нѣсколько человѣк. Вся бѣда в этой зѣвающей публикѣ, хорошо одѣтых людей, раненых солдат, курсисток и пр.. которые подстрекают других. Лили заговорила с извозчикам, чтобы узнать новости. Они говорили ей, что к ним пришли студенты и заявили, что если они выѣдут утром, то в них будут стрѣлять. Такіе испорченные типы! Конечно, извозчики и вагоновожатые бастуют. Но они говорят, что не похоже на 95 (надо понимать 1905), потому что всѣ обожают тебя и только хотят хлѣба".
Первая половина письма была написана в утренніе часы, в 3 1/2 час. дня А. Ф. дописывала: "В городѣ дѣла вчера были плохи. Произведены аресты 120-130 человѣк. Главные вожаки и Лелянов привлечены к отвѣтственности за рѣчи в Гор. Думѣ. Министры и нѣкоторые правые члены Думы совѣщались вчера вечером (Калинин писал в 4 часа утра) о принятіи строгих мѣр[173], и всѣ они надѣются, что завтра все будет спокойно. Тѣ хотѣли строить баррикады... Но мнѣ кажется, все будет хорошо. Солнце свѣтит так ярко, и я ощущаю такое спокойствіе и мир на Его дорогой могилѣ! Он умер, чтобы спасти нас"...
Письмо это, конечно, не могло содѣйствовать уступчивости Царя. 27-го настроенія в Царском сдѣлались болѣе пессимистичными. Блок приводит три телеграммы, направленныя А. Ф. в этот день[174].
В 11 чаc. 12 мин. дня: "Революція вчера приняла ужасающіе размѣры... Извѣстія хуже, чѣм когда бы то ни было";
в 1 час 3 мин.: "Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск, перешло на сторону революціи";
в 9 ч. 50 м.: "Лили провела у нас день и ночь — не было ни колясок, ни моторов. Окружной суд горит".
Очевидно, телеграммы до Царя уже не доходили, ибо невѣроятно, чтобы Царь не поторопился бы с отъѣздом и так спокойно телеграфировал в Царское в 7 час. вечера[175].
Послѣ запроса Бенкендорфа Царь рѣшил немедленно ѣхать в Царское. В 9 час. вечера — разсказывает Лукомскій — пришел ген. Воейков и сказал, что "Государь приказал немедленно подать литерные поѣзда", так как он "хочет сейчас же, как будут готовы поѣзда, ѣхать в Царское" — "не позже 11 час. вечера". Лукомскій указал, что отправить поѣзда раньше 6 час. утра невозможно по техническим условіям. "Затѣм я сказал ген. Воейкову, что рѣшеніе Государя ѣхать в Ц. С. может повести к катастрофическим послѣ дѣйствіям..., что связь между Штабом и Государем будет потеряна, если произойдет задержка в пути, что мы ничего опредѣленнаго не знаем, что дѣлается в Петроградѣ и Царском Селѣ". Воейков отвѣтил, что ''принятаго рѣшенія Государь не отмѣнит". Тогда Лукомскій пошел к Алексѣеву, который "собирался лечь спать", "Я опять стал настаивать, чтобы он немедленно пошел к Государю и отговорил его от поѣздки в Царское Село... Если Государь не желает итти ни на какія уступки, то я понял бы, если бы он рѣшил немедленно ѣхать в Особую армію (в нее входили всѣ гвардейскія 'части), на которую можно вполнѣ положиться, но ѣхать в Царское Село — это может закончиться катастрофой. Ген. Алексѣев пошел к Государю. Пробыв у Государя довольно долго, вернувшись, сказал, что Е. В. страшно безпокоится за Императрицу и за дѣтей и рѣшил ѣхать в Царское Село". Другой свидѣтель, полк. Пронин, разскажет совсѣм по другому: "Слава Богу, Государь не уѣзжает, остается — радостно сообщил нам ген. Алексѣев, возвратившись из царскаго помѣщенія". По словам Пронина Алсксѣев будто бы еще днем убѣдил Царя остаться в Могилевѣ — так, по крайней мѣрѣ, "передавали из дворца". Версію эту подтвердил в воспоминаніях и дворцовый комендант, разсказывающій, что послѣ вторичной телеграммы Родзянко Царь рѣшил остаться в Могилевѣ. Однако, документ, выше приведенный — лента вечерняго разговора, т. е., около 11 час, ген. Алексѣева с вел. кн. Михаилом, довольно рѣшительно опровергает и Лукомскаго, и Пронина и Воейкова. Алексѣев опредѣленно говорил В. Князю: "Завтра Государь-Император выѣзжает в Ц. С". Что значит это "завтра". Очевидно, что рѣчь идет об отъѣздѣ, назначенном в 2 ч. 30 мин. дня, ибо нач. штаба добавляет: " завтра при утреннем докладѣ еще раз доложу Е. И. В. желательность теперь же принять нѣкоторыя мѣры, так как вполнѣ сознаю, что в таких положеніях упущенное время бывает невознаградимо". Следовательно Алексѣев не знал еще, что Царь рѣшил ускорить свой отъѣзд — даже послѣ доклада Царю о бесѣдѣ с Вел. Князем (Алексѣев о своем "утреннем докладѣ" упомянул В. Князю уже послѣ разговора с Царем). Из этого слѣдует и то, что до вечера никаких измѣненій в принятом раньше рѣшенія об отъѣздѣ не было сдѣлано, и что никаких колебаній в этом отношеніи не было.
В своем дневникѣ по окончаніи дня Царь записал: "Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочныя нехорошія извѣстія. Послѣ обѣда рѣшил ѣхать в Царское Село и в час ночи перебрался в поѣзд". Не исключена, конечно, возможность, что Алексѣев послѣ разговора с в. кн. М. А., который признавал желательным отложить пріѣзд Императора в Царское Село "на нѣсколько дней", пытался в этом отношеніи оказать нѣкоторое воздѣйствіе: зная характер властелина, нач. штаба мог бояться непосредственнаго вліянія А. Ф. и думать, что в Могилевѣ легче будет побудить Царя к уступкам. Но, видимо, такія попытки, если онѣ и были, не были особенно настойчивы и упорны. И это нельзя объяснить тѣм, что Алексѣев был "апатичен и угнетен" в силу своего болѣзненнаго состоянія ("вид у него был лихорадочный" — вспоминает дежурный флигель-адъютант Мордвинов). Тогда в Ставкѣ отъѣзд Государя в "отвѣтственный для жизни государства момент" еще не представлялся "непоправимой и роковой ошибкой", как изображается это в воспоминаніях Пронина. Приходится усомниться в том, что нач. штаба выставил Царю, вѣроятно, позднѣйшую аргументацію Лукомскаго о необходимости концентраціи сил и организаціи противодѣйствія революціи в вѣрных гвардейских частях Особой арміи. Может быть, Алексѣев, дѣйствительно, узнал о "внезапном" отъѣздѣ Царя лишь в самый послѣдній момент, как о том говорит Пронин. Очевидно, не сообщив Алексѣеву тотчас же о перемѣнѣ, Государь не придавал ей какого-либо рѣшающаго политическаго значенія. Возможно, "окончательнаго" рѣшенія ѣхать немедленно и не было — по крайней мѣрѣ, исторіограф записал: ..." в 12 час. ночи Государь... ушел к себѣ, Вслѣд за ним к нему вошли Фредерикс и Воейков, пробыли у Паря недолго... Воейков объявил, что отьѣзд... Е. В. назначен безотлагательно в эту ночь".
II.«Кровавое подавленіе» революціи.
