Лев Гумилёв - В поисках вымышленного царства
Это наблюдение особенно ценно для нашего исследования, потому что оно дает возможность приурочить приведенные ниже данные о несторианах к концу XIII в., т. е. к той эпохе, когда они еще боролись за свое господство в монгольском улусе. О среднеазиатских несторианах нет ни слова, но тем, которые жили в Ханбалыке (Пекине), посвящено две главы.
В них сказано, что ханбалыкские христиане-схизматики придерживаются греческого обряда и не подчиняются римской церкви, что они недоброжелательно относятся к католикам, истребляют по ночам католических монахов и творят им столько вреда, сколько могут. Но поскольку император благоволит к католикам, несториане их побаиваются. Несториане имеют много очень красивых церквей с крестами и иконами и весьма заботятся о том, чтобы их паства не общалась с католическими миссионерами и мирянами, обращенными в католичество, потому что благодаря поддержке великого хана как административной, так и денежной, католикам удалось окрестить многих местных несториан и некоторых язычников, называемых в источнике «vritanes» (?!)[388].
Эти сведения согласуются с данными из письма архиепископа Китая Джованни Монтекорвино к главному викарию Францисканского ордена в Крыму, написанному в Пекине 8 января 1305 г. Прелат очень жалуется на несториан и указывает, что его спасло только вмешательство императора, который выслал из столицы его врагов. Одновременно он поясняет, что его миссионерская деятельность была направлена на перекрещивание именно несториан, а что касается язычников, то он купил 150 мальчиков в возрасте от 7 до 11 лет и крестил их в католическую веру[389].
Ожесточение несториан становится вполне понятным. А ведь всего полвека перед тем они искали соглашения с римской церковью и спасли Европу, направив своим влиянием и советами главный удар не растраченных еще монгольских сил на Багдад, в «желтый крестовый поход», т. е. совершили то, чего ждали от первосвященника Иоанна. Что ж, ни одно доброе дело не остается безнаказанным!
Католическая Европа отказала в поддержке ильхану Абаге, покровителю христиан, просившему у пап Климента IV в 1268 г. и у Николая III (1277–1280) организовать крестовый поход против египетских мамлюков[390]. В результате ильханы капитулировали перед силой ислама. В 1295 г. на престол Ирана вступил перешедший в мусульманскую веру сын Аргуна, Газан, ознаменовавший свое отпадение от древних монгольских традиций и Ясы тем, что он прервал формально вассальные отношения, которые связывали Иран с улусом великого хана.
Неустойчивость и колебания правившей в Иране монгольской знати отразились на выборе имен для последних еще сильных ильханов. Газан имел мусульманское имя — Махмуд, а его брат и наследник, Ульчжайту, был крещен в детстве своей матерью и наречен Николаем. Персы дали ему насмешливое прозвище — Харбандэ («раб осла»), которое он при переходе в ислам изменил на Худабандэ («раб божий»), хотя официальным его именем стало имя пророка — Мухаммед[391].
Сами Газан и Ульчжайту еще продолжали по традиции считаться со своими христианскими подданными, но при следующем государе, Абу Саиде, возникли такие стеснения христиан, что монгольско-несторианская община в 1319 г. была вынуждена поднять восстание, которое было жестоко подавлено. После этого в Иране и Средней Азии христианами остались только местные уроженцы, община которых была уничтожена Тимуром[392].
Вина папского престола и французской короны в происшедшей трагедии относительно невелика. Они просто покинули восточных христиан в беде, а европейцы неоказание помощи преступлением не считают. К тому же в XIII в. страсти с религиозной окраской так разгорелись, что католики отказались считать схизматиков единоверцами, и это объясняет их глубокое равнодушие к восточным христианам, ставшим жертвой новой вспышки мусульманского фанатизма.
Зато католики не пожалели усилий для того, чтобы разложить и обессилить дальневосточную общину «вероломных еретиков-христиан»[393], и это им удалось. Но выиграла от этого отнюдь не римская курия, не католические короли и даже не венецианская сеньория, а только средневековая географическая наука, ибо басни о царстве пресвитера Иоанна заменились трезвой и относительно верной информацией о монгольском улусе, содержащейся в «Книге о Великом Хаане».
Дальнейшая судьба католической епископии в Китае была не блестящей. В 1304 г. по жалобе даосской церкви хан запретил крещение китайцев, а молебны о его здравии приказал служить после даосской и буддийской служб. В 1311 г. буддисты отняли у христиан храмы на берегу Янцзы и закрасили фрески на сюжеты из Евангелия изображениями бодисатв и дармапал[394].
По-видимому, это было реакцией на попытку католиков привлечь в 1310 г. к своей вере хана Хайсана, пьяницу и вырожденца[395], но тут Монтекорвино не имел успеха[396]. После смерти архиепископа Китая, наступившей в 1328 г., католическая община прозябала до 1368 г., т. е. до свержения монгольской династии. Новая победоносная династия Мин враждебно относилась ко всем направлениям христианства, и последнее постепенно заглохло под давлением мусульманства и буддизма[397]. Несколько дольше держались несторианские монастыри в Уйгурии, но их никто не считал за царство пресвитера Иоанна.
Подход автора и основания для скепсиса
Мы просмотрели всю историю Срединной Азии с высоты полета орла и вершины высокого кургана. Кое-что прояснилось, но многое осталось тайной. И хуже того, количество тайн как будто увеличилось.
В самом деле, пока речь шла о хуннах и древних тюрках, все было ясно: кочевники имели свой специфический быт, а следовательно, и свою идеологию, к этому быту приспособленную. Но появился Уйгурский каганат — и сразу возникает обращение кочевников в иноземные религии, принесенные с Запада и Востока. В 841–847 гг. гибнет манихейское теократическое государство, явно нежизнеспособное, так как чужая религия не была воспринята народом. Казалось бы, гибель Уйгурии должна была отбить у кочевников охоту к идеологическим заимствованиям. Но не тут-то было! Большая часть их принимает христианство и не без успеха приспосабливает его к своей устоявшейся культуре. Значение христианства для них, видимо, заключалось не в том, чтобы устанавливать контакты с основной струей этой религии, а в том, чтобы противопоставить китайским культурным влияниям нечто весомое и равноценное буддизму. Если это так, то почему же этим пренебрегли монголы? Очевидно, нужно разобраться в деталях монгольской религии, а этого с птичьего полета не сделаешь.
Затем непонятно, почему монголы и несториане после нескольких стычек стали мирно уживаться друг с другом. Ведь монголов в армии Чингисхана было около 13 тыс., а всего она состояла из 130 тыс. Почему же 90 % храбрых воинов подчинялись 10 %, не говоря уже о вспомогательных контингентах? И не только подчинялись, но и сражались за девятибунчужное знамя до последней капли крови. И наконец, каким образом несторианство перестало владеть умами и почему оно исчезло? Все непонятно!
Очевидно, принятый нами подход к предмету не универсален, но свою службу он сослужил. Ведь не будь у нас полного охвата исторических явлений, нам не пришло бы в голову ставить такие вопросы. Мы даже не задумались бы над «белыми пятнами» истории Азии и остались бы в блаженном неведении, прикрытом общими фразами о развитии, прогрессе и застое. Теперь же у нас появился повод снова обратиться к источникам и попытаться извлечь из них недостающие сведения.
Работа над текстами требует совсем иного подхода. Мелочи, оговорки средневековых авторов, совпадения и несовпадения разных версий, эмоциональная нагрузка и литературные приемы — вот новое поле для исследования, которое, можно надеяться, окажется плодотворным, потому что мы уже не будем складывать здание по кирпичу, а сосредоточим внимание на деталях, нам интересных и неясных. Но прежде всего вопрос о достоверности. Что толку изучать чужую ложь, хотя бы и древнюю?! И для решения новой проблемы посмотрим на те же события как бы из мышиной норы, естественно ограничиваясь тем небольшим пейзажем, который оттуда виден.
Трилистник мышиной норы
Глава X. Вкусы и симпатии автора «Тайной истории»
Повод для сомнения
Несмотря на то, что проблема создания и разрушения державы Чингисхана волновала многих историков, она до сих пор не решена. В многочисленных общих и специальных работах нет ответа на первый и самый важный вопрос: как произошло, что нищий сирота, лишенный поддержки даже своего племени, которое его ограбило и покинуло, оказался вождем могучей армии, ханом нескольких народов и победителем всех соседних государей, хотя последние были куда могущественнее, чем он[398]?
