Кэролайн Финкель - История Османской империи. Видение Османа
Упорядочение законов империи сопровождалось реорганизацией высшего духовенства, члены которого тоже действовали как судьи, решая в арбитражном порядке вопросы, связанные как со священным правом, так и с династическим. Во времена Сулеймана численность высшего духовенства увеличилась, а система карьерного роста была устроена так, что правовым и духовным учреждениям империи требовалось много хорошо подготовленных людей. Утверждение Сулеймана о том, что Османская империя является единственным подлинно исламским государством, требовало последовательности как в применении закона, так и в принятии религиозной доктрины. И то и другое должно было противостоять «еретической» пропаганде Сафавидов и указать немусульманским подданным султана место, отведенное для них в исламской правовой структуре. Прежде шейх-уль-ислам, которого также называли муфтий, просто был главным носителем духовной власти в Стамбуле. Теперь же его статус настолько расширился, что он стал главой всего высшего духовенства и главным религиозным деятелем государства. В круг его новых обязанностей стала входить занимавшая много времени, чрезвычайно ответственная работа по раздаче вознаграждений и назначений внутри духовной иерархии. Но близость шейх-уль-ислама к соперничеству внутри структуры, продуктом которой он сам являлся, делала его весьма восприимчивым к политическим настроениям и перечеркивала все надежды на его беспристрастность. Пытаясь заручиться фетвой шейх-уль-ислама по множеству различных вопросов, Сулейман и его советники хотели еще больше укрепить законность притязаний султана на статус величайшего мусульманского монарха. Но вместо этого они обнаружили, что способствовали политизации должности шейх-уль-ислама.
Третьим высшим функционером, который оставил свой след в истории правления Сулеймана, был его канцлер, Келальзаде Мустафа Челеби. В 1525 году являясь секретарем имперского совета, Келальзаде Мустафа сопровождал Ибрагим-пашу в Египет (возможно, именно он подготовил свод законов для Египта), а после казни Ибрагим-паши в 1536 году он более двадцати лет прослужил канцлером. Вместе с Абуссуудом, он работал над согласованием положений династического и священного права, закрепив за канцлером репутацию главного специалиста в области династического права. Он сделал бюрократический аппарат настолько профессиональным, что подобно тому, как это было в духовных и художественных кругах, желавшие попасть в бюрократическую иерархию должны были пройти обучение. И если для будущих шейх-уль-исламов образцом был Абуссууд, то Келальзаде Мустафа считался эталоном для чиновников.
Помимо прочего, Келальзаде Мустафа был автором монументальной истории правления Сулеймана, в которой он охватил события до 1557 года, когда его снял с должности Рустем-паша. Его работа представляет в новом свете и самого султана и династию. Он изображает Сулеймана прежде всего как здравомыслящего, праведного и зрелого правителя, рисуя образ идеального монарха, который стремились сохранить после введения должности придворного историографа. Перед историографом ставилась задача сочинить стихотворный панегирик, что несомненно имело связь с иранской традицией изображения правителя как эпического героя. Эта традиция прочно укоренилась в придворной культуре Османской империи благодаря работам таких высокообразованных эмигрантов, каким был первый придворный историограф Арифи Фетхулла Челеби, который прибыл в Стамбул во время мятежа, поднятого в 1548–1549 годах братом шаха Тахмаспа, Алкасом Мирзой. Поскольку право султана считаться правителем исламской империи находило публичное подтверждение в строительстве сооружений духовного назначения, в благочестивых деяниях и в исполнении династического права, то его образ был запечатлен и в исторических работах того времени, на благо тем немногим, кто мог себе позволить их заказать, случайно прочитать или услышать какой-либо отрывок. В условиях отсутствия книгопечатания эти исторические работы могли циркулировать только среди богатых и могущественных людей, лояльность которых не всегда была безусловной и не всегда превосходила лояльность бедных и неграмотных подданных. Было необходимо убедить и этих, последних, в том, что султан обладает неотъемлемым правом властвовать. Еще одной целью, которую преследовал султан, вводя должность придворного историографа, являлась реабилитация его отца, имевшего репутацию безжалостного завоевателя, что не соответствовало образу идеального мусульманского правителя, и для этого он заказал целый ряд работ, восхваляющих деяния Селима. Уже в конце столетия Селим в достаточной мере воспринимался как герой, а не как жестокий правитель. В первые годы правления Сулеймана Кемальзаде занимался литераторством и сочинил элегию Селиму, которая стала предтечей целого жанра. Она начиналась следующими строками:
Благоразумен он как старец и точно юноша могуч;
Клинок его победоносен, а слово праведно всегда.
По мудрости не уступает он Асефу [т. е. визирю Соломона],
гордятся им его войска;
Он не испытывал нужды в визире, ему мушир [т. е. генерал]
не нужен был в бою.
Его рука была подобна сабле, язык остёр был как кинжал;
Стрелой его был палец, предплечие сверкало как копье.
В мгновенье ока творил он самые достойные дела;
Весть о могуществе его весь свет уж облетела.
Турки мастерски использовали символизм для поддержания своих притязаний на верховенство. Мехмед II систематизировал обычаи, принятые во дворце, чтобы придворные сановники и правительственные чиновники вели себя соответствующим образом. Сулейман довел это до логического завершения. Больше султан уже не ел со своими придворными и, само собой разумеется, не принимал лично прошения своих подданных. Случалось, что Мехмед не присутствовал лично на заседаниях имперского совета, а наблюдал за ними через находившееся высоко в стене зарешеченное окно. Сулейман превратил это исключение в правило. Не вставая, чтобы поприветствовать посещавших его послов, он подчеркивал их более низкое положение. Впоследствии они отмечали, что, принимая их в Зале Прошений, он был молчалив и неподвижен. Сулейман редко появлялся перед своим народом. Когда он это делал (посещая пятничные молитвы или во время походов на войну), то такое событие было тщательно организовано, чтобы еще больше подчеркнуть окружавшую его таинственность.
Завоевания не могли продолжаться до бесконечности, и во второй половине правления Сулеймана на смену пирам и триумфальным успехам первых лет, которые символизировали величие династии, пришло более долговременное наследие, созданное из кирпичей и строительного раствора. Впервые женщины правящей династии стали наряду с султаном и его государственными деятелями демонстрировать жителям Стамбула свою набожность. Эти женщины имеют отношение к трем из шести храмовых комплексов, возведенных в столице членами династии в годы правления Сулеймана. Прежде они строили мечети только в провинциях. По сравнению со своими предшественниками, Сулейман осуществил гораздо более масштабную программу строительства зданий духовного и светского назначения, от храмовых комплексов до акведуков. Были люди, которые с подозрением относились к столь неумеренным государственным расходам. Бюрократ и интеллектуал конца XVI века, Мустафа Али из Гелиболу, отмечал, что потребность в услугах общественного пользования в каком-либо конкретном месте не подлежала рассмотрению, когда принималось решение о строительстве богоугодных заведений. Он считал важным то, что возведение новых строений финансировалось по большей части за счет военных трофеев, а не из государственной казны.
По своей сути проекты, реализованные женщинами из семьи Сулеймана, были скорее благотворительными, чем коммерческими. Среди этих проектов были больницы и благотворительные столовые, строительство которых не всегда финансировали мужчины династии. В городе Маниса, где мать султана, Хафса (Хафизе) Султан, жила вместе с Сулейманом, когда тот был принцем-губернатором Сарухана, она построила обширный храмовый комплекс, в кагором служили более сотни человек. Кроме мечети в нем были духовное училище, приют для дервишей, начальная школа и благотворительная кухня для бедняков. Позднее Сулейман добавил к этому комплексу больницу и баню. Для дочери Сулеймана, Михримах, имперский архитектор Синан построил храмовый комплекс с лечебницей и благотворительной кухней неподалеку от пристани в Уксюдаре, который находился на азиатском берегу Босфора, напротив Стамбула, и был первой остановкой для тех, кто направлялся на войну в Малую Азию. Еще один храмовый комплекс он возвел на высокой террасе, возле стамбульских ворот Эдирне, через которые имперская армия проходила, когда отправлялась воевать в Европу.
