История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

В это трудно поверить, однако столь грубая клевета всюду имела успех. Ибо хотя джентльмены из старинных фамилий, издавна владевшие поместьями в Сомерсетшире, держали по большей части сторону короля и ясно видели, что за клика заправляет теперь в Парламенте, в этом графстве были также люди звания более низкого, которые, с успехом занимаясь земледелием, суконной торговлей или иными прибыльными промыслами, нажили весьма крупные состояния. Постепенно прибирая к рукам имения дворян, они с досадой убеждались, что не пользуются таким же почетом и славой, как прежние их владельцы, а потому с величайшим усердием искали всевозможных способов выделиться и занять высокое положение. Эти особы с самого начала твердо стояли за Парламент, а теперь, согласно недавнему Биллю о милиции, многие из них были назначены помощниками лорд-лейтенантов. Обнаружив, что народ уже вполне созрел, они собрали его, чтобы, пока никто еще не догадался об их замысле, окружить Уэллс и, внезапно напав на маркиза, застать его врасплох. Ибо они всегда имели одно важное преимущество над королевской партией — принятые ими решения можно было осуществлять без малейшего промедления, так как исполнители низшего ранга слепо и безоговорочно повиновались своим вождям; те же с помощью собственных агентов, действовавших в полной тайне и с изумительной ловкостью, успевали к назначенному сроку создать нужные условия и подготовить людей. Напротив того, все планы партии короля обсуждались чрезвычайно долго, с дотошным соблюдением формальностей; когда же то или иное решение наконец принималось, исполняли его таким же порядком, педантически следуя букве закона, ибо иного способа устранить предубеждение против двора, кроме полного и открытого обнародования всех решений и приведения их в строжайшее соответствие с очевидными требованиями разума и справедливости, доступными пониманию даже самых заурядных умов, просто не существовало.

Маркиз таким образом оказался в окружении врагов, которые уже захватили едва ли не все королевство. Все его силы состояли из эскадрона кавалерии, набранного м-ром Джоном Дигби, сыном графа Бристоля, и еще одного эскадрона, выставленного сэром Фрэнсисом Хоули (оба были набраны в этих краях с тем, чтобы впоследствии присоединиться к королю на Севере), конного отряда и отряда драгун, набранных и вооруженных за свой счет сэром Ральфом Гоптоном, и, наконец, примерно сотни пехотинцев, которых собрал подполковник Генри Лансфорд, предполагая затем включить их в полк, также долженствовавший выступить на соединение с главной армией короля. Эти отряды, вместе с лордом Полетом и двадцатью восемью самыми знатными и родовитыми джентльменами графства, их слугами и свитами, и составляли все войско маркиза. Действовали же они с величайшей осторожностью. Получив известие о том, что энергичные приверженцы враждебной партии назначили общий сбор в одном городке в нескольких милях от Уэллса, он отправил туда сэра Ральфа Гоптона с его собственным небольшим отрядом и несколькими добровольцами из числа джентльменов: он должен был принять меры к тому, чтобы задуманное сборище не нанесло ущерба делу короля. Но не успел он прибыть на место, как оставшиеся с маркизом джентльмены, чьими советами последний считал совершенно необходимым руководиться (дабы они убедились, что он действует со всевозможной осмотрительностью, вступая в войну — которую, как отлично понимал сам маркиз, следует вести совершенно по-иному, коль скоро мы уже в нее вступили), послали сказать Гоптону, чтобы тот воздержался от всяких враждебных актов, ибо в противном случае они объявят о своем несогласии с любыми его действиями. Между тем храбрые люди сэра Ральфа Гоптона были настроены столь решительно, а беспорядочные толпы мятежной черни, равно как и их предводители, отличались таким малодушием, что если бы упомянутое предупреждение не помешало использовать этот немногочисленный отряд с надлежащей энергией, как того требовали командиры, то он прогнал бы из графства всех этих фанатиков еще до того, как последние успели бы заразить своей злобой прочих его жителей. У нас есть все основания так думать, исходя из последующих событий, когда м-р Дигби, сэр Джон Стэуэлл с сыновьями и добровольцы-джентльмены, в общей сложности каких-нибудь восемьдесят кавалеристов и четырнадцать драгун, смело атаковали гораздо более крупный отряд конницы мятежников, а с ним шестьсот пехотинцев, и, не потеряв ни единого бойца, уложили на месте семерых, многих ранили, взяли в плен старших командиров и столько солдат, сколько захотели сами, — одним словом, учинили бунтовщикам такой погром, что все их воинство, побросав оружие, мигом обратилось в бегство.

Однако этот успех сторонников короля обескуражил только тех его противников, которые сами бежали с поля боя. Прочие же попытались представить это поражение как доказательство кровавых замыслов маркиза, и уже через несколько дней сэр Джон Хорнер и Александр Полем, вожди дворян-приверженцев Парламента в этом графстве, с помощью своих друзей в Дорсетшире, Девоншире и Бристоле, собрали более чем двенадцатитысячное войско — кавалерию и пехоту при нескольких пушках — с которым и расположились на вершине господствовавшего над Уэллсом холма. Невзирая на близость неприятеля, маркиз оставался там еще два дня и только забаррикадировал город. Но затем, обнаружив, что бывшие с ним немногочисленные милиционеры начинают разбегаться, одни по домам, другие же — к своим товарищам на вершине холма; и узнав, что Парламент послал против него новые войска или, во всяком случае, офицеров получше прежних, он вышел в полдень из Уэллса и на глазах громадного полчища мятежников, без малейшего урона и беспокойства, отступил к Сомертону, а оттуда к Шерборну. В течение двух последующих дней к его светлости в Шерборн явились Джон Беркли и полковник Ашбурнем, а с ними достаточное число опытных солдат, и если бы не крайний недостаток во всех прочих отношениях, то с их помощью можно было сформировать крупную армию. Но не успели они долго там пробыть (а решить, куда следует направиться теперь, было не так уж просто, ибо у сторонников короля не имелось никаких оснований полагать, что в каком-нибудь другом месте их встретят лучше, чем в Сомерсете, откуда они были только что вытеснены), как граф Бедфорд, командующий парламентской кавалерией, с м-ром Голлисом, сэром Уолтером Эрлом и другими эфорами и превосходно вооруженным корпусом не менее чем в семь тысяч человек пехоты под командованием Чарльза Эссекса, их генерал-майора, весьма опытного военачальника, заслужившего боевую славу в Нидерландах, а также восемью полными эскадронами кавалерии во главе с капитаном Претти, при четырех пушках, подошел к Уэллсу, а оттуда двинулся на Шерборн. Между тем маркиз уже довел число своих пехотинцев до четырехсот, и огромное неприятельское воинство не рискнуло войти в город, расположившись лагерем в поле, примерно в трех четвертях мили от замка. Здесь мы и оставим нашего маркиза и его маленькую доблестную армию.

Никто не мог взять в толк, почему парламентская армия не двинулась прямо на Ноттингем. Сделай она это, и слабые отряды Его Величества были бы мгновенно рассеяны, а сам он был бы принужден бежать либо отдаться в руки Парламента, что весьма многие уже готовы были ему посоветовать, а если бы даже королю удалось спастись, то, чтобы заставить его покинуть королевство, хватило бы одного кавалерийского полка, отправленного за ним в погоню. Но Господь ослепил его врагов, и они даже не двинулись к Ноттингему. Некоторые особы из свиты короля стали теперь жалеть о том, что Его Величество покинул Йорк, и советовали туда вернуться, но к их мнению не прислушались. Те же, кто в свое время убеждал его остаться в этом городе и возражал против перехода к Ноттингему, теперь выступали решительными противниками возвращения в Йорк, ибо последнее выглядело бы как настоящее бегство. Они предлагали спешно набирать войска, терпеливо выжидая, пока замыслы неприятеля не обнаружатся вполне. Всех охватила глубокая тревога, и тут некоторые из лордов заявили, что Его Величеству следует направить послание Парламенту, дабы попытаться склонить Палаты к переговорам. Предложение это было тотчас же поддержано большинством, и ни у кого из присутствовавших не хватило духу высказаться против. До крайности раздосадованный король объявил, что никогда на это не согласится, а чтобы никто не мог настаивать, немедленно распустил Совет. Однако на другой день, когда Совет собрался вновь, лорды подали ту же мысль и защищали ее еще энергичнее, чем прежде. Граф Саутгемптон, человек великого благоразумия, едва ли кому-либо уступавший по своей репутации, твердил, что предложенная мера может принести королю большую пользу и уж точно не нанесет ему ни малейшего ущерба. На возражения короля — подобный шаг усугубит дерзость мятежников и покроет позором его самого — отвечали, что дерзость мятежников обернется к выгоде короля, и что, отвергнув попытки к примирению, они сделаются еще ненавистнее для народа, который по этой причине обнаружит более готовности поддержать короля. Лорды нисколько не сомневались, что мирные предложения будут отклонены, и полагали, что как раз поэтому их и следует теперь сделать. Они упорно твердили, что в настоящий момент Его Величество не может оказать врагу никакого сопротивления; что под Шерборном, Портсмутом и Нортгемптоном неприятель располагает тремя армиями, слабейшая из которых способна изгнать Его Величество из Англии; и что весь оставшийся у него выбор таков: либо он сделает своим противникам справедливые предложения и таким образом выкажет свое стремление к миру, что непременно обеспечит ему искренние симпатии народа, либо он позволит взять себя в плен, чего королю в любом случае не избежать в ближайшем будущем и что даст его врагам могущество, влияние и авторитет, чтобы впредь действовать против Его Величества (а может быть, и его потомков) так, как подскажет им глубоко укоренившаяся злоба.