История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Когда король поднял свой штандарт в Ноттингеме, а было это 22 августа, он обнаружил там гораздо меньше людей, нежели, по его расчетам, должна была привлечь слава его знамени. На другой день он получил известие, что главная армия мятежников (ибо таковыми он их теперь объявил) — конница, пехота и артиллерия — располагалась в Нортгемптоне, не считая того большого отряда, который в конце Книги Пятой мы оставили в Ковентри. Между тем его собственные немногочисленные орудия вместе со скудными боевыми припасами все еще находились в Йорке, так как по-прежнему недоставало лошадей для их перевозки и пехотинцев для их охраны, хотя преданный Его Величеству сэр Джон Хейдон, командовавший артиллерией короля, употреблял всевозможные старания для того, чтобы привести ее в порядок и подготовить к походу. В Ноттингеме же помимо небольших отрядов милиции, которые деятельный шериф этого графства сэр Джон Дигби привел в старый полуразвалившийся замок, удалось пока призвать на службу не более трехсот пехотинцев. А потому даже те, кто не был подвержен чрезмерным страхам, теперь, убедившись, что широкую реку Трент (а в ней видели единственную защиту и спасение города) можно без труда перейти вброд во многих местах, а дело набора войск для обороны Ноттингема не продвинулось далее водружения королевского штандарта, начали всерьез опасаться за особу монарха, так что сэр Джейкоб Астли, назначенный генерал-майором его будущей армии, заявил Карлу, что если мятежники внезапно предпримут решительное нападение, то он уже не сможет ручаться за то, что Его Величество не захватят прямо в постели. Все понимали, что единственной надеждой короля была его кавалерия, находившаяся тогда под начальством принца Руперта в Лестере и не превышавшая числом восьмисот всадников, причем лишь немногие из них имели какое-либо иное оружие, кроме палашей, тогда как менее чем в двадцати милях от этого города неприятель располагал вдвое более многочисленной конницей, отлично вооруженной и экипированной, а также пятитысячным корпусом хорошо обученной и вымуштрованной пехоты. Было совершенно ясно, что это войско, решись оно наступать, непременно рассеет слабые королевские отряды и вынудит Его Величество удалиться на еще более значительное расстояние от Лондона, поставив его таким образом в чрезвычайно опасное и затруднительное положение.

Пока сторонники короля, обескураженные подобной перспективой, пребывали в крайней растерянности, Его Величеству стало известно, что Портсмут, тесно блокированный с моря и с суши, не продержится и нескольких дней, если срочно не прийти на выручку осажденным. Дело в том, что полковник Горинг, хотя его вовремя предупредили об опасности и он располагал достаточными средствами, чтобы подготовить крепость к обороне, возложил чрезмерные надежды на счастливый случай и возможную помощь и не сделал того, что предпринял бы на его месте всякий бдительный командир. И деньги, и провиант ему должны были доставлять главным образом с острова Уайт, однако он не потрудился занять господствовавшие над проливом небольшие форты и блокгаузы. Как только Горинг объявил себя сторонником короля, гарнизоны последних взбунтовались и перешли на сторону Парламента, разрушив безрассудные расчеты Горинга, так что у коменданта не осталось теперь ни достаточного числа солдат для несения обычной службы, ни запасов провизии, чтобы довольствовать даже этих немногих сколько-нибудь продолжительное время.

Одновременно с этим сообщением из Портсмута пришло достоверное известие о том, что маркиз Гертфорд и все его отряды на западе, которые, как надеялся король, и должны были собственными силами деблокировать Портсмут, уже вытеснены из Сомерсетшира (где влияние и авторитет маркиза считались неоспоримыми) в Дорсетшир и там осаждены неприятелем в Шерборн-касле.

Расставшись с королем в Беверли, маркиз, передвигаясь обычным порядком и нигде подолгу не задерживаясь, прибыл в Бат, на самую границу Сомерсетшира, и как раз в тот день, когда там проводилась сессия суда присяжных. Гертфорд встретился со всеми влиятельными джентльменами этого обширного графства и, найдя в них людей благонадежных, готовых верно служить королю (исключая весьма немногих особ, чьи взгляды были хорошо известны), начал совещаться с теми, от кого рассчитывал получить помощь. Маркизу нужно было определить, в каком месте ему удобнее всего обосноваться, дабы наилучшим образом использовать искреннее расположение народа и набрать войска, чтобы воспрепятствовать любым попыткам Парламента атаковать их самих или, с помощью Ордонанса о милиции, нарушить мир в графстве, чего они и ожидали в первую очередь. Некоторые высказали мнение, что самым подходящим местом был бы Бристоль — большой, богатый и многолюдный город, овладев коим, сторонники короля могли бы с легкостью подчинить своей власти Сомерсетшир и Глостершир и обезопасить самих себя от внезапного бунта беспокойной черни. Этот совет, если бы ему тогда последовали, принес бы, вероятно, самые благие плоды. Нашлись, однако, несогласные, заявлявшие, что нет никаких оснований полагать, будто его светлость встретят в Бристоле именно так, как он рассчитывает, ибо назначенный в Бристоль лейтенантом м-р Голлис энергично муштрует местную милицию, и совершенно ясно, что в этом городе имеется немало недовольных, в том числе и среди людей высокого звания. Возражали также, что если маркиз, попытавшись вступить в Бристоль, потерпит неудачу, то это мгновенно расстроит все их замыслы; что сам город лежит за пределами графства Сомерсет, а следовательно, они не смогут привести туда своих сторонников, не нарушив закон; и что если они укроются за стенами укрепленного города, то это будет истолковано как боязнь и неверие в собственные силы, как если бы они страшились того, что могущество противной стороны способно их сокрушить. Почти все родовитые и состоятельные джентльмены Сомерсетшира, кроме Попема и Хорнера, либо уже находились рядом с маркизом, либо считались настроенными враждебно к Парламенту, а потому они предложили его светлости избрать своим местопребыванием Уэллс, славный городок в самом сердце графства. На том и порешили, и именно туда направились маркиз и бывшие с ним люди. По пути он разослал приказы ближайшим отрядам милиции идти ему навстречу и теперь пребывал в уверенности, что благодаря его собственному авторитету (чрезвычайно высокому в тех краях), а также усердию сопровождавших его джентльменов он уже в самом скором времени сможет столь прочно завоевать сердца и столь основательно просветить умы жителей графства, что Парламенту уже не удастся их совратить и привлечь на свою сторону или внушить им нежелание служить Его Величеству.

Пока его светлость, выказывая всевозможную мягкость, пытался рассеять народные страхи и опасения и, действуя исключительно мирными средствами, согласно существующим законам, стремился убедить каждого в чистоте намерений и справедливости поступков

Его Величества, противная партия, с обыкновенной своей дерзостью и энергией, тайно внушала людям мысль, будто маркиз явился сюда затем, чтобы привести в исполнение приказ о наборе ополчения, согласно которому у каждого фермера и зажиточного йомена должны якобы отобрать значительную часть его имущества. Сторонники Парламента утверждали, будто некие лорды заявляют, что любому крестьянину за глаза хватит на жизнь и двадцати фунтов в год; и, пользуясь тем, что приказ был составлен на латыни, переводили его на английский так, как им было выгодно. Благодаря подобным уловкам они убедили состоятельных йоменов и фригольдеров в том, что упомянутый приказ обернется для них потерей, самое меньшее, двух третей имущества; людям же попроще и победнее они вбили в голову, будто теперь им придется каждую неделю платить королю налог в размере дневного заработка; что все они окажутся в самом настоящем рабстве у лордов; и что спастись от этой невыносимой тирании они сумеют лишь в том случае, если поддержат Парламент и подчинятся Биллю о милиции, который-де и был принят для того, чтобы народ мог дать отпор этим ужасным посягательствам на его вольности и права.