Петербургская Академия наук и М.В. Ломоносов - Курмачева Майя Дмитриевна
Началом научной жизни Академии можно считать август 1725 г., когда стали собираться первые заседания академиков (конференции). 27 декабря этого же года состоялось первое публичное собрание Академии наук Российской. Так она была названа па пригласительных билетах (впоследствии она называлась Петербургской Академией наук). Из сохранившегося протокола первого собрания[35] мы узнаем, что собрание было посвящено обсуждению вопроса о «сплющенности Земли» согласно теории Ньютона. В 1726 г. начались публичные лекции академиков и занятия в гимназии.
Первое торжественное публичное собрание происходило в доме Шафирова на Петербургской стороне, так как предназначенные для Академии здания на Васильевском острове в то время не были еще достроены. Позже академические учреждения размещались в двух зданиях на стрелке Васильевского острова.
Помимо библиотеки и кунсткамеры, которые вошли в состав Академии с начала ее существования, она имела типографию, обсерваторию, физический кабинет, анатомический театр, ботанический сад, инструментальные мастерские, гравировальную и рисовальную палаты и ряд других подсобных заведений. В 1727 г. в составе Академии числилось 84 человека, из них–17 профессоров — академиков, 1 адъюнкт, 1 мастер астрономических инструментов, 1 «шпрахмайстер французского языка», 11 студентов, 7 сотрудников гравировальной палаты, 2 живописца, 6 переводчиков, 3 сотрудника библиотеки, 7 типографских рабочих, 8 учеников и подмастерьев разных специальностей, 10 канцеляристов и 10 человек обслуживающего персонала. К 1735 г. штат Академии возрос до 158 человек[36].
В своей деятельности Академия наук длительное время руководствовалась положением петровского Проекта, хотя в процессе конкретной реализации задачи и организационные принципы подвергались изменениям. Ко времени возвращения М. В. Ломоносова на родину Петербургская Академия наук показала свою жизнеспособность, более того она заняла видное место среди академий других стран. Ее научный орган «Комментарии Санкт-Петербургской Академии наук» (Commentarii)[37], печатавший на своих страницах статьи и монографические труды ученых, пользовался мировой известностью. В 1734 г. Д. Бернулли писал из Базеля Л. Эйлеру в Петербург: «Я не могу вам довольно выразить, с какою жадностью повсюду спрашивают о мемуарах петербургских. Желательно, чтобы поспешили печатанием их»[38].
Во второй четверти XVIII в. Академия занималась преимущественно естественными и математическими науками, изучением природных богатств России, ее географии и населения. Это было обусловлено ростом производительных сил в стране[39]. Прежде всего трудами в области этих наук Академия завоевала себе известность. Устанавливались широкие связи с учеными Западной Европы, зарубежными академиями (Берлинской, Шведской, Бельгийской, Американской) и обществами (Голландским, Английским). Нельзя не отметить, что своими первыми научными успехами Академия обязана таким ученым, как Н. и Д. Бернулли, Ж.-Н. Делиль, Г. Бюльфингер, И. Лейтман, Г. В. Крафт и многим другим. В Академии этого периода на кафедре высшей математики трудился всемирно известный ученый XVIII в. Л. Эйлер, приехавший в Россию из Швейцарии и связавший все свое творчество с русской наукой. По мнению академика С. И. Вавилова, он «вместе с Петром I и Ломоносовым… стал добрым гением нашей Академии, определившим ее славу, ее крепость, ее продуктивность»[40].
Со времени основания Академии наук начала разрабатываться теоретическая и экспериментальная физика как самостоятельная наука. Большое значение в развитии физики сыграл созданный одновременно с основанием Академии физический кабинет, ставший первой научно-исследовательской и учебной физической лабораторией в России. По каталогу 1741 г., в физическом кабинете числилось 400 приборов. Кабинет был прекрасной базой для исследовательской работы русских физиков.
Академики систематически привлекались к решению практических задач: к картографическим работам, техническим экспертизам, организации метеорологических и астрономических наблюдений, к решению проблем кораблестроения и кораблевождения, к совершенствованию зрительных труб и телескопов и т. д.[41]
Из трудов первых академиков, связанных с нуждами страны, особое значение имели картографические работы. В 1727–1730 гг. была организована первая академическая астрономическая экспедиция для определения географического положения различных местностей севера Европейской России. В 1737 г. Академия наук издает первый учебный атлас, составляет «Российский географический лексикон».
В 1745 г. успешно завершилась 20-летняя работа по картографированию территории и был издан первый научный «Атлас Российский».
Как «одно из самых значительных мероприятий за всю историю мировой науки» оценивают исследователи Вторую камчатскую (или Великую северную) экспедицию, организованную силами Военной коллегии, Адмиралтейства и Академии наук. Среди 600 участников экспедиции ученые из Академии образовали специальный академический отряд. В отряд входили историк Г.-Ф. Миллер, натуралист И. Г. Гмелин с целым штатом помощников — студентов, переводчиков, копиистов. Среди студентов — участников экспедиции находился С. П. Крашенинников, будущий знаменитый исследователь народов и природы Камчатки, автор замечательного труда «Описания земли Камчатки» (1755), до сих пор не утратившего своего научного значения. В экспедиции принял участие геодезист А. Д. Красильников, впоследствии известный математик.
Экспедиция была отправлена для описания северного и восточного побережья Сибири, исследования северо-западных берегов Америки и установления наличия пролива между Америкой и Азией. Участники экспедиции начали свою работу уже по дороге в Сибирь. В результате за 1733–1743 гг. было собрано большое количество коллекций и огромный фактический материал по зоологии, ботанике, географии, минералогии, этнографии, истории, лингвистике.
Несколько менее результативны в этот период деятельности Академии были изыскания по гуманитарным наукам. По проекту устава в отдел «гуманиора, истории и права» входило три академика, один из которых работал над элоквенцией[42] и древними языками. Для этой цели были приглашены академики И. П. Коль и Г. З. Байер.
Однако начало русской филологической науки положили работы В. Е. Адодурова и В. К. Тредиаковского. В. Е. Адодуров[43], получивший в 1733 г. звание первого русского адъюнкта, подготовил труд «Первые основания российского языка», в котором он обратился не к церковнославянскому, а к живому русскому языку. Видимо, ему принадлежит и составление основ орфографических правил (1733). Обращение к русскому языкознанию математика Адодурова ярко свидетельствует о сознании необходимости совершенствования русского литературного языка в период становления светской науки.
С 1732 г. в составе академии начал работать В. К. Тредиаковский. Его взгляды на русский литературный язык были в то время прогрессивны. Тредиаковский считал, что писать следовало «почти самым простым русским словом, то есть каковым мы меж собой говорим»[44]. В 1735 г. он издал труд под названием «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», в котором доказывал возможность введения в русский стих тонического принципа, т. е. правильного чередования ударений в стихе. Но тем не менее Тредиаковский не пытался отвергать чуждые русскому языку правила силлабического стихосложения.
В 1735 г. в составе Академии наук было учреждено «Российское собрание». Задача этого собрания сводилась по существу к тому, чтобы объединить Деятельность переводчиков. Постоянными членами собрания являлись двое русских — Тредиаковский, Адодуров и двое иностранцев — М. Шванвиц и недавно окончивший академическую гимназию переводчик И. И. Тауберт. С историей «Российского собрания» связано одно важное мероприятие — начало работы над составлением толкового словаря. Удачным оказался выбор исполнителя. К работе привлекли печатника академической типографии А. И. Богданова, который с помощью переводчиков И. И. Голубцова, В. И. Лебедева, в свое время прибывших с М. В. Ломоносовым в Академию из Славяно-греко-латинской академии, старательно собирал разнообразный лексический материал. К 1750 г. словарь Богданова уже состоял из 14 рукописных томов и, по сообщению Ломоносова, содержал «больше 60 000 российских чистых речений»[45]. Собранный Богдановым материал был впоследствии широко использован составителями словаря Российской Академии.
