Владимир Толмасов - Сполохи (Часть 2)
Он дунул в серебряную свистелку. На пороге появился служка Петров.
- Фатейка, беги на конюшню, вели запрягать.
- Куда ж ты, владыка, на ночь-то глядючи! Дороги нонче опасны.
- Сам соберись да возьми охраны с пяток людишек. Поедем к Морозовым...1
Глава вторая
1
У Нила Стефанова брали недоимки. Два выборных сборщика выносили из амбара шестипудовые мешки с рожью - жалкий запас на зиму, - укладывали на подводу. За ними зорко следил, поминутно заглядывая в амбар, приказчик Афанасий Шелапутин. Выпятив нижнюю слюнявую губу, он старательно отмечал свинцовым карандашиком на гладкой дощечке каждый мешок. Сборщики работали молча, нехотя.
- Хватит, что ли? - спросил один, проводя тылом ладони под пушистой бородой.
- Помалкивай, - сказал приказчик, - знаю, сколько брать.
- Да там и осталось-то всего ничего. Помрут зимой...
- Носи! - прикрикнул Шелапутин.
- Эх, наш Фаддей - ни на себя ни на людей! - сборщик махнул рукой и полез в амбар.
Сам Нил Стефанов, прислонившись к бревенчатой стене, немигающими глазами смотрел на бурое поле, над которым хрипло галдели стаи ворон, на дрожащую в сыпавшейся мороси сизую полосу дальнего леса. После несусветной жары пали холода. Всю ночь хлестал ливень, а к утру, обессилев, он превратился в нескончаемый мелкий дождь. Этим летом так и не дал господь жатвы. Все, что удалось собрать, едва позволило бы дотянуть до весны. Немало зерна погибло в поле, пока скрепя сердце работал Нил по четыре дня в не делю на помещика Мещеринова, а теперь тот велел вернуть лонешний2 долг...
Хлюпала, чавкала под ногами сборщиков жидкая глина. Рассыпанные зерна светились в ней, как крупинки золота. Нил нагнулся, поднял одно зернышко и растер его крепкими мозолистыми пальцами. Не будет у него в эту зиму хлеба. Придется перебиваться с репы на брюкву вместе с женой и тремя ребятишками. Вон они, несмышленыши белоголовые, пригорюнились на пороге, глядят, как столетние старики. Неужто чуют, что их ждет?
Старший сын Евлашка кутался в ветхий отцовский армяк, прутиком выковыривал глину из лаптей. Обличьем он весь в отца: то же заостренное книзу лицо, широко расставленные серо-зеленые глаза, льняной волос. Помощник: и лошадь запрячь может и боронить выучился, даром что осьмой годок пошел; да вот силенок маловато и от худых харчей в рост не идет.
Евлашке было непонятно, почему хлеб, который он помогал убирать, куда-то увозит чертов Шелапутин, а тятька молчит, будто так и надо. И чего молчит! Евлашка шмыгнул носом, поднялся с порога и, путаясь в полах армяка, приблизился к приказчику.
- Ты зачем наш хлеб увозишь? - спросил он, сдвигая густые брови.
- Что-о-о?! - Шелапутин выпучил на мальца рачьи глаза. - А ну отойди, пока ухи не оторвал.
Евлашка не испугался, подбоченился:
- Попробуй-ко!
- Эй, Нил! - крикнул Шелапутин. - Укажи своему щенку место. Ишь, старших не почитает!
К Евлашке подбежала мать, ухватила сына за рукав, поволокла к избе.
- Не вяжись ты к нему, ироду! И впрямь уши отвернет...
Пышнобородый сборщик присел на приступок амбара, снял шапку, обтер подкладкой лицо. Второй остановился рядом, опустив голову, нарочито пристально разглядывая ладони.
- Всё, Афанасий, - проговорил пышнобородый, - в амбаре как опосля татар... Не подняться теперь мужику.
Шелапутин, недоверчиво косясь на сборщиков, заглянул внутрь сруба, потом, шевеля толстыми губами, подсчитал по дощечке и спрятал ее за пазуху.
- Десяти пудов недостает, то бишь двух мешков. - Он обернулся к Нилу: - Может, схоронил где? Отвечай!.. Не желаешь, значит... А вы что расселись, как на посиделках! Живо несите на подводу репу, брюкву, морковь...
- Побойся бога, Афанасий, - сказал второй сборщик, однако не глядя в глаза приказчику, - не по-православному это.
- А долги не платить - по-православному?
- Так ведь не тебе он должен, - молвил пышнобородый, - плюнь ты на эти десять пудов, хрен с ними.
Приказчик задрал бороденку, брызгая слюной, зашипел:
- Ты на что меня толкаешь? На обман толкаешь! - Он погрозил пальцем: Гляди у меня! То-то... Я миром выбран, я - честно.
- Эх, поистине: чужой дурак - смех, а свой дурак - грех. Пышнобородый подтолкнул локтем другого сборщика. - Идем отсюда, пущай сам носит, сам и возит.
Шелапутин кинулся было следом за уходящими со двора сборщиками, но остановился, вернулся к подводе, потряс кулаком:
- Ну вы у меня!.. Все как есть выложу хозяину про вас! Слышите? Вертайтесь!
Сборщики, не оглядываясь, подняв плечи, широко зашагали от хутора. Приказчик растерянно захлопал глазами, позвал:
- Нил, поди сюды.
Стефанов оторвался от стены, на негнущихся ногах приблизился к приказчику.
- Бери вилы, Нил, ссыпай в подводу репу... Да ты оглох, никак?
Нил не двигался с места, по-прежнему смотрел на дальний лес, но в глазах у него начали загораться недобрые огоньки.
- Господи! - вдруг раздался пронзительный вопль жены Стефанова Маремьяны. - Да что же такое деется-то? Где это видано, чтоб люди сами себя грабили! Да рази ж можно этакое! Ой, помрем мы все как есть голодной смертью! - Она упала на колени, поползла по грязи к ногам приказчика. В один голос заревели младшие ребятишки.
- Афанасий, смилуйся, Христа ради, не дай погибнуть!
Ребятишки цеплялись за однорядку Шелапутина, вторили матери:
- Хлиста лади, не дай!
Приказчик на минуту остолбенел, потом рывком высвободился из цепких ребячьих рук, выдернув из-под телеги вилы, замахнулся:
- Пошли прочь, я вас!
Ребята заверещали в страхе. У Нила кровь бросилась в голову. Не помня себя, ринулся он к Шелапутину, хотел вырвать вилы, но подошвы сапог скользнули по глине, приказчик мигом провалился куда-то, в глазах вспыхнуло множество звезд...
Когда Стефанов очухался, он увидел, как приказчик выезжает со двора. Рядом с Нилом сидела растрепанная, без платка Маремьяна и голосила. Прижавшись к ней, подвывали перепачканные в грязи ребятишки. Евлашка осторожно трогал волосы отца.
В башке гудело. Нил пощупал затылок - крови нет, зато шишка с кулак. Шатаясь, поднялся, бесцельно побродил по двору. "Что же теперь делать? Дожил, нечего сказать: одежи что на себе, хлеба что в себе - и голо, и босо, и без пояса. Хоть Евлашку в кабалу отдавай. Нет уж дудки! Уходить надо. Но куда. Податься бы в южные окраины - там жить легче, но скорее сыщут и обратно вернут. А может, - на Север... Старики говорят, что уходят туда люди, несогласные с Никоном, с новыми законами. Однако житуха там тяжкая... Думай, Нил, думай..."
Горько причитала Маремьяна. Прикрикнул на нее:
- Да заткнись ты!
Маремьяна спрятала в ладонях исхудавшее лицо.
Красивая была девка Маремьяна, а ныне от красоты одни глаза остались, да и те провалились в темные глазницы. В бедности, нужде беспросветной проходило замужество. Однако Маремьяна не жаловалась: Нил оказался работящим мужем, бил ее редко да и то, когда уж самому невмоготу бывало, ребят зря не забижал и все, что нарабатывал, в дом приносил. Но, видно, так водится: все любят добро, да не всех любит оно. И вот сегодня впервые дохнула на них могильным холодом смерть.
Нил вывел из сарая Серка, погладил седую гриву, стал запрягать в фуру.
- Собирай пожитки, - сказал он жене.
Маремьяна, опираясь рукой о землю, тяжело поднялась, заправила под платок волосы. Ребятишки швыркали носами, не выпускали из ручонок материного подола.
- Какие у нас пожитки, - вздохнула Маремьяна, - сам знаешь: в баню собраться - из избы выехать. Куда же теперь-то?
Глядя, как Нил зло затягивает гужи, она подумала, что, может быть, он верно замыслил, ведь на хуторе ждет их голодная смерть, никто не сможет помочь, никому до них дела нет... И все же куда уезжать? Зима на носу, ребятишки босы, не одеты.
- Стало быть, в бега... - тихо промолвила она. - Поймают - на козле забьют.
- Не твоя печаль, - огрызнулся Нил.
- Боязно. Коли что случится, куда ж детишки денутся? По миру пойдут, горемычные, в кабалу вечную...
Нил резко обернулся, и Маремьяна испугалась его гневного взгляда.
- Ведь околеем тут!
- А изба, а двор?
- Спалю! Пропади все пропадом!
Маремьяна подошла к мужу, погладила по плечу:
- Не надо, Нилушка. Вдруг кто-нибудь сюда поселиться захочет. Место доброе...
Нил молча налаживал сбрую. Когда кончил, буркнул:
- Ладно, быть по-твоему.
Доехав до опушки леса, Нил спрыгнул с фуры в жухлую мокрую траву, снял с задней стенки топор и сунул его за пояс под армяк. Два младшеньких спали, убаюканные качкой, посапывали и причмокивали во сне. Рука сама потянулась погладить их по льняным головкам, и тут же Нил рассердился на себя за свою слабость. Он торопливо обошел фуру, дотронулся до жениного плеча.
- А? Что? - встрепенулась Маремьяна.
- Ждите меня тут, - хрипло проговорил Нил, - да никуда не отъезжайте. Скоро вернусь.
- Куда же ты?
- На кудыкину гору...
Он поглубже натянул шапку и быстрым шагом двинулся вдоль опушки, не оглядываясь.
