Паскаль Киньяр - Все утра мира
ГЛАВА 10
Когда мальчик явился в следующий раз, двери отворила Мадлен, тоненькая, хрупкая, с розовым личиком.
- Я собираюсь купаться, - сказала она, - и оттого подобрала волосы кверху.
Шейка ее сзади, под этим узлом, тоже нежно розовела; от затылка вниз сбегали тоненькие черные волоски. Когда она поднимала руки, ее груди упруго вздымались под платьем. Она повела его к хижине господина де Сент-Коломб. Стоял погожий весенний денек. Уже расцвели примулы и появились бабочки. Марен Маре нес за спиною футляр с виолой. Господин де Сент-Коломб впустил его в домик на шелковице и объявил, что принимает его в ученики, добавив:
- Вы хорошо чувствуете инструмент. Игра ваша не лишена чувства. Смычек легок и упруг. Левая рука летает над струнами проворно, как белка, и скользит по ним плавно, как мышь. Ваши мелизмы(11) интересны, а порою даже очаровательны. Но истинной музыки я от вас не услышал.
При этих заключениях учителя юный Марен Маре испытывал смешанные чувства: он был счастлив, что попал в ученики к господину де Сент-Коломб и, в то же время, кипел от ярости перед замечаниями, которые тот высказывал, одно за другим, столь же бесстрастно, как будто наставлял садовника по /.".$c прививок и посевов. Закончил он так:
- Вы сможете играть для танцоров. Вы сможете аккомпанировать актерам, поющим на сцене. Вы сможете зарабатывать себе на жизнь. Вы будете жить среди музыки, но вы никогда не станете музыкантом.
Есть ли у вас сердце, чтобы чувствовать? Есть ли у вас мозг, чтобы мыслить? Есть ли у вас представление о том, к чему могут служить звуки, когда они не помогают ни танцевать, ни услаждать слух короля?
И, однако, ваш сломанный голос тронул меня. Я принимаю вас ради вашего горя, не ради вашего искусства.
Когда юный Маре спустился с шелковицы, он заметил в тенистой листве тоненькую обнаженную девушку, которая спряталась за деревом, и поспешно отвернулся, чтобы она не подумала, будто он подглядывает.
ГЛАВА 11
Шли месяцы. Однажды, когда стояла лютая стужа и поля завалило снегом, учитель и ученик настолько продрогли, что были вынуждены прервать игру. Застывшие пальцы не слушались их, пришлось уйти из хижины в дом, где они расположились у камина, нагрели вина, добавили в него корицу и пряности и выпили.
- Это вино разогрело мне грудь и живот, - сказал Марен Маре.
- Знаете ли вы художника Божена? - спросил его Сент-Коломб.
- Нет, сударь, я не знаком ни с кем из художников.
- Недавно я заказал ему картину. На ней изображен угол моего рабочего стола, что в музыкальном кабинете. Поедемте к нему.
- Теперь же?
- Да.
Марен Маре взглянул на Мадлен де Сент-Коломб; она стояла боком к нему, у окна, глядя сквозь затканное инеем стекло на расплывчатые, еле видные ивы и шелковицу. Она внимательно слушала. Потом бросила на него какой-то особый взгляд.
- Поедемте навестить моего друга, - говорил тем временем Сент-Коломб.
- Да-да, - отвечал Марен Маре. Не спуская глаз с Мадлен, он расстегивал камзол, чтобы потуже зашнуровать свой колет из буйволовой кожи.
- Это в Париже, - говорил Сент-Коломб.
- Да-да, - отвечал Марен Маре.
Они тепло оделись. Господин де Сент-Коломб закутал голову шерстяной шалью; Мадлен подавала мужчинам шляпы, плащи, перчатки. Господин де СентКоломб снял с гвоздя у камина свою шпаги и портупею. То был первый и последний раз, когда господин Маре увидел господина де Сент-Коломб вооруженным. Юноша с интересом разглядывал рельефное изображение на эфесе: фигуру Харона с веслом в руке.
- В путь, сударь! - скомандовал Сент-Коломб.
Марен Маре оторвался от созерцания шпаги, и они вышли из дома. Марен Маре пробовал представить себе кузнеца в тот миг, когда тот ударил молотком по этому клинку на наковальне. Ему вспомнилась маленькая сапожная наковальня, которую отец ставил себе на колено, звонкий стук молотка по железу. Он вновь увидел руку своего отца, с жесткой мозолью от рукоятки молотка; он почувствовал эту мозоль однажды вечером, когда отец потрепал сына по щеке; мальчику было в ту пору четыре или пять лет, он еще не сменил мастерскую на капеллу. И он подумал, что у каждого свои мозоли: у виолонистов на подушечках пальцев левой руки, у сапожников на большом пальце правой. Выйдя из дому, они попали в снежную бурю. Господин де Сент-Коломб кутался в плотный коричневый плащ; из-за шерстяной шали виднелись одни глаза. То был единственный раз, когда господин Маре видел своего учителя за пределами его дома и сада. Казалось, он навечно прикован к ним. Они спустились к Бьевре. Завывал ветер, под ногами звонко хрустела скованная морозом земля. Сент-Коломб схватил ученика за плечо и приложил палец к #c! ,, этим знаком предписывая ему молчание. Они шумно шагали по дороге, согнувшись чуть ли не в двое, борясь со встречным ветром, что хлестал их по открытым глазам.
- Вы слышите, сударь? - крикнул Сент-Коломб. - Слышите, как по разному звучат струны ветра, верхняя и басовая?
ГЛАВА 12
- Вот и Сен-Жермен-л'Оксерруа, - объявил господин де Сент-Коломб.
- Кому и знать это, как не мне, сударь! Я пел здесь целых десять лет.
- Пришли, - сказал господин де Сент-Коломб. И он стукнул молотком в дверь. То была узкая резная деревянная дверь. Послышался звон колокола Сен-Жермен-л'Оксерруа. В дверь выглянула старуха. На ней был старомодный чепец клином на лбу. Они уселись возле печки в мастерской господина Божена. Художник работал, он писал стол: наполовину пустой стакан вина, лежащая лютня, нотная тетрадь, черный бархатный кошель, колода карт, из коих верхний был трефовый валет, шахматная доска, а на ней ваза с тремя гвоздиками, и восьмиугольное зеркало, прислоненное к стене.
- Все, что отнимает смерть, погружено в ее мрак, - шепнул Сент-Коломб на ухо своему ученику. - Вот они, все радости жизни, что уходят от нас, говоря свое последнее "прости".
Господин де Сент-Коломб спросил художника, может ли тот вернуть ему полотно, взятое на время: господин Божен показывал картину одному торговцу из Фландрии и тот заказал копию с нее. Живописец сделал знак старухе в чепце клином на лбу; она поклонилась, вышла и принесла картину в рамке черного дерева - вафли на блюде. Он показал ее господину Маре, особо отметив бокал на ножке и затейливо свернутые желтые пирожные. Потом бесстрастная старуха принялась оборачивать картину покрывалом и обвязывать веревками. Мужчины глядели на работающего художника. Господин де Сент-Коломб снова шепнул господину Маре:
- Прислушайтесь к звуку кисти господина Божена.
Они оба закрыли глаза и стали вслушиваться в шорох кисти на полотне. Затем господин де Сент-Коломб сказал:
- Теперь вы познали технику ведения смычка.
Господин Божен обернулся, чтобы спросить, о чем это они шепчутся.
- Я говорил о смычке, сравнивая его с вашей кистью, - ответил господин де Сент-Коломб.
- Полагаю, вы заблуждаетесь, - со смехом возразил художник. - Я люблю золото. И занимаюсь тем, что отыскиваю дорогу, ведущую к таинственным его отблескам.
Они распрощались с господином Боженом. Белый чепец клином на лбу сухо кивнул вслед гостям, когда за ними затворялась тяжелая резная дверь. На улице бесновался снежный ураган. Они ничего не видели и то и дело оступались в сугробах. Наконец, они вошли в находившийся поблизости зал для игры в мяч. Заказали по чашке супа, выпили его, дуя на горячее облачко пара и прохаживаясь по зале. Они смотрели на знатных господ, что играли в окружении своей челяди. Юные дамы, сопровождавшие кавалеров, приветствовали аплодисментами лучшие удары. Затем они вошли в другую залу, где на подмостках декламировали две женщины. Одна из них произносила громко и нараспев:
- Они блестели ярче факелов и мечей. Прекрасная даже без украшений, в одном лишь сиянии своей прелести, вырванная из пучины сна. Чего же мы хочешь? Мне неведомо, может ли эта небрежность, эти факелы и тени, эти крики в тишине:
Вторая медленно вторила ей, октавою ниже:
- Я хотел заговорить с нею, но голос мой пресекся. Застывший, охваченный бесконечным изумлением при виде этого образа, я тщетно пытался отвлечься. Слишком живым был он в моих глазах; мне чудилось, будто я говорю с нею, мне ,(+k были даже слезы, что текли по моей вине:
Пока актрисы произносили все это, с нелепой трагической жестикуляцией, Сент-Коломб шептал на ухо Маре:
- Слышите мелодию пафоса фразы? Музыка - это та же человеческая речь.
Они покинули заведение. Снег уже не падал, но сугробы достигали отворотов сапог. Стояла непроницаемая тьма, ни луны, ни звезд. Мимо прошел человек с факелом, закрывая от ветра огонь рукою; они следовали за ним. Последние редкие хлопья спускались им на головы.
Господин де Сент-Коломб остановил своего ученика, тронув его за плечо: какой-то мальчишка, спустив штаны, мочился неподалеку; горячая струйка прожигала дыру в сугробе. Журчание мочи, расплавлявшей снег, смешивалось с шорохом падающих снежинок.
