Стивен Кут - Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II
Сам Лод, по описанию одного из современников «коротконогий, краснолицый мужчина низкого происхождения», сделал при протекции короля и благодаря своей религиозной терпимости и исключительной личной энергии стремительную карьеру. Во времена жестких конфессиональных распрей епископ и король сошлись на приверженности учению голландского теолога Арминия, согласно которому спасение изначально даровано каждому. Этот драгоценный дар должна всячески оберегать, холить и лелеять церковь, во главе которой стоит король. Вот почему и Карл, и Лод равно поощряли Реставрацию церквей и четко отлаженную процедуру священнодействий. По всей стране в церквах меняли статуи и витражи, священнослужители должны были носить стихари, огораживать алтари и покрывать их полотном, чтобы подчеркнуть высокий смысл обряда.
В том же духе воспитывался и принц Карл. Братьям Феррар, открывшим в Литтл-Гиддинг протестантский монастырь, король повелел изготовить специально для сына роскошно переплетенную Библию, и по прошествии времени Джон Феррар отправился с выполненным заказом в Ричмонд. Здесь его проводили в приемную, где печатника ожидали принц Карл вместе с епископом Дуппой, детьми Бэкингема и герцогом Йоркским. Как принято, Феррар опустился на колени, поцеловал принцу руку и протянул ему том. Дар был принят с восторгом, что, естественно, польстило изготовителю.
— Как красиво! — воскликнул Карл, разглядывая переплет и листая страницу за страницей. — Все лучше и лучше!
— Так вашему высочеству нравится эта редкость? — подобострастно осведомился один из придворных.
— О да, еще как нравится! — воскликнул принц и с врожденным тактом добавил: — Каждый день буду читать.
И только герцог Йоркский, этот маленький упрямец, несколько смазал торжественную церемонию, потребовав, чтобы и ему, как брату, изготовили такую же шикарную Библию, и чем скорее, тем лучше.
Принц не мог оторваться от своей Библии, однако подданных его отца подталкивали к осознанию красоты святости отнюдь не с той же нежностью. Лод вел свою паству твердой рукой, а порой и просто беспощадно. И это было чревато самыми серьезными политическими последствиями. Мало того, что, по мнению многих, навязывание церковных ритуалов само по себе обнаруживало опасно папистские тенденции, — методы, с помощью которых король и Лод внедряли свои идеи, затрагивали насущные интересы людей. Особенно Лод — он насаждал красоту святости самыми бессовестными способами: вымогал деньги, не желал считаться с правами собственности, всячески насмехался над самим институтом парламентаризма. Чем дальше, тем больше его церковная политика рассматривалась как часть политической программы, направленной на укрепление абсолютной власти короля, и в награду за труды Карл I назначил его архиепископом Кентерберийским.
Это породило ропот среди благонамеренных и серьезных подданных. Недовольны были и те протестанты, которые готовы были примириться с четким уставом англиканской церкви, и те, кого бесповоротно отталкивало, как им казалось, самое беспардонное злоупотребление этим уставом. Последних всегда было меньшинство, правда, меньшинство шумное и влиятельное. Выходцы из самых разных слоев общества, эти люди придавали особое значение Духовному подъему как результату строгого самоанализа и беспощадных порой душевных испытаний, предшествующих обретению уверенности в том, что они — люди избранные.
Одно из самых известных в истории и, несомненно, наиболее далеко идущих по своему значению испытаний в таком роде произошло в конце 20-х годов. В то время в деревушке Сент-Ив жил мирный сквайр по имени Оливер Кромвель. Избранный в 1629 году в парламент, он отнюдь не зарекомендовал себя особо ярым антимонархистом. Право, насколько можно судить, его куда больше государственных занимали личные проблемы — в ходе парламентских слушаний он часто отлучался с визитами к одному известному лондонскому медику, который поставил ему диагноз «депрессия». По возвращении домой Кромвель также часто вызывал доктора, помогавшего ему избавиться от дурных предчувствий, которым он, тридцатилетний в ту пору мужчина, придавал словесную форму религиозной символики: пересохшие источники, голая пустыня. Говоря на языке пуритан, Кромвель безнадежно уверовал тогда в собственную греховность, от которой может избавить лишь благословение Божие. «Моя жизнь тебе известна, — писал он одному родичу. — О, я жил во тьме и любил тьму, а свет ненавидел. Я был самым, самым большим грешником». В конце концов, когда все душевные ресурсы были исчерпаны, на место полной подавленности пришло убеждение в избранности. «Велико Его милосердие!» Подобное преображение обладает особой силой, и отныне Кромвель, как избранник Господа, целиком отдался делу истинной реформации — избавлению христианства на английской почве от того, что ему представлялось компромиссом с церковью Лода, с ее епископами, главой-королем, священниками в ризах и папистскими праздниками наподобие Рождества.
Религиозное воспитание принца было доверено доктору Брайану Дуппе, благонадежному и просвещенному епископу Чичестерскому. Дуппа был достаточно умен, чтобы не нажимать чрезмерно на своего подопечного, и Карл к нему искренне привязался. Впрочем, наибольшее влияние на принца в ту пору оказывал герцог Ньюкасл — вельможа-гувернер, специально приставленный к нему, чтобы обучить аристократическим манерам. Множество уроков Ньюкасла останутся с Карлом на всю жизнь, в частности поощрение добросердечия и предупредительности, которые юный принц уже продемонстрировал при знакомстве с Ферраром и которые будут отличать его в зрелые годы, нередко прикрывая собой политическую жесткость.
Ньюкасл был человек тщеславный, и положение наставника принца поднимало его престиж и усиливало влиятельность; однако же, взяв на себя эту миссию, он настолько отдался ее выполнению, что не терпел ни малейшей критики. Ньюкасл был страстным монархистом, настолько страстным, что его жена жаловалась, будто Карла он любит больше собственных детей и даже больше ее. Карл, в свою очередь, буквально влюбился в этого сорокапятилетнего мужчину с живым, хотя и не особенно глубоким умом, удивительной широтой интересов, отменными манерами и, главное, открытым и прагматическим взглядом на мир. Разительно отличаясь от замкнутого и холодного отца принца, он был личностью, в которой мальчик вполне мог увидеть героя. Как можно противостоять человеку, не позволяющему себе относиться к тебе всего лишь как к ребенку, человеку, который отличается такой широтой интересов и излучает неиссякаемую энергию? К тому же Ньюкасл любил животных и считался одним из лучших наездников в Англии. В конюшне его неизменно приветствовало ржание любимцев, каждого из которых он знал досконально. Через непродолжительное время Карл под его руководством стал приличным наездником, а также фехтовальщиком и танцором. И хотя Ньюкасл мог потолковать о разных предметах, от химии до литературы, широта его интересов никогда не переходила в утомительный педантизм, и он тщательно следил, чтобы его подопечный сохранял в обращении с людьми легкость и естественность.
Ясно, что Ньюкасл отчасти стремился противостоять влиянию на принца тех сторон личности короля, которым он до некоторой степени был обязан падением своей популярности. Например, с одной стороны, принцу не пристало слишком явно выражать свои чувства, а с другой — ему не следует и воспитывать в себе отчужденность, которая многих отталкивает в его отце. «Хотя от короля и нельзя требовать слишком многого, — поучал Ньюкасл, — улыбка или приподнятая в нужный момент шляпа не помешают». Как разительно это отличается от ходячих выражений короля: «Не вам меня судить, сэр», или: «Я жду повиновения». На этом фоне, не уставал повторять Ньюкасл, человеческая теплота принесет принцу немало очков. «Вот легкий путь завоевать сердца людей».
Неудивительно, что при такой системе воспитания Карл не стал впоследствии особо начитанным человеком. Развивая идеи, которые вскоре выйдут на авансцену интеллектуальной жизни Англии, Ньюкасл говорил, что мальчику следует заниматься скорее «предметами, нежели словами, сутью, нежели языком». Изучение иностранных языков полезно, но быть ходячим словарем Карлу нет необходимости. Точно так же, сохраняя верность англиканской церкви, ему не следует впадать в чрезмерную религиозность. Ньюкасл ясно отдавал себе отчет в том, что ребенок, пришедший в такой восторг от подаренной Библии, «в основе своей религиозен», но «преувеличенной набожности лучше избегать», ибо праведник может стать дурным королем, ведь «святость учит тому, каким следует быть, и не принимает тебя таким, каков ты есть». Наконец, Карл должен приучить себя относиться с уважением к противоположному полу. «С женщинами, особенно с великими женщинами, — поучал Ньюкасл, — никакая предупредительность не может быть излишней». Советы эти падали на благодатную почву. Ньюкасл стремился вылепить из Карла воспитанного и мудрого мужа, прагматичного и проницательного властителя. Не подлежит сомнению, что с самого начала воспитателю сопутствовал немалый успех. Карл уже в восьмилетнем возрасте обнаруживал способности к тонкой интриге.
