Рахамим Эмануилов - Террор во имя веры: религия и политическое насилие
Глава 1. Исламистский террор: норма или извращение
Конец XX – начало XXI века ознаменовали новую страницу в истории терроризма. На авансцену выходят террористические и экстремистские организации, в основе деятельности и идеологии которых лежит прежде всего религиозная мотивация. При этом такие группировки имеют тенденцию к доминированию в общемировом террористическом процессе. По подсчетам, приводимым исследователем Брюсом Хоффманом, в 1990-х гг. рост числа религиозных террористических групп в соотношении со всеми действующими международными террористическими организациями не только продолжился, но и значительно ускорился. «К примеру, в 1994 году треть (16) из 49 известных международных террористических групп, действовавших в тот год, может быть отнесена к религиозным по своему характеру и/или мотивам; а в 1995 году, по которому имеется наиболее полная статистика, их число снова выросло, составив около половины (26, или 46 %) из 56 известных действующих международных террористических групп»[17].
Характерно, что в подавляющем большинстве многочисленных исследований феномена терроризма, относящимися к 1960–1980-м гг., речь даже не заходит о религиозном мотивированном терроризме, а тем более о терроризме, базирующемся на исламистском видении мира. Между тем теоретическая база исламизма была разработана в конце 1960-х гг. такими идеологами, как Маудуди в Пакистане, Кутб в Египте и Хомейни в Иране. Маудуди и Саид Кутб оказывали влияние на мусульман-суннитов, а аятолла Хомейни – прежде всего на шиитов. Но все трое разделяли взгляд на ислам как на политическое движение и призывали к установлению исламского государства. Выступая против секулярного национализма, эти идеологи также были против тех представителей традиционного ислама, которые политической борьбе отводили второстепенное место[18]. Но до применения теоретических разработок на практике потребовалось немало времени.
Ситуация начинает резко меняться с 1980-х гг. Только отчасти этот процесс связан с ближневосточным конфликтом (хотя арабо-израильское противостояние сыграло и продолжает играть огромную роль в становлении новой фазы террористической деятельности). Несомненно, Ближний Восток сделался в определенный момент средоточием террористической активности различных группировок – прежде всего тех, которые провозгласили своей целью борьбу с Израилем не на жизнь, а на смерть – ради создания Палестинского государства. В определенном смысле можно говорить, что из национально-освободительных движений, действовавших от имени арабского народа Палестины, в конце концов проклюнулись всходы и исламистского терроризма в регионе (прежде всего – ХАМАС в Палестине и «Хезболла» в Ливане).
Но даже террористическая деятельность разнообразных палестинских группировок в 1960–1980-е гг. носила прежде всего национально-освободительный характер, а исламский фактор если и присутствовал в ней, то лишь на втором плане. Конечно, и в более ранний период в исламском мире существовали радикальные и экстремистские группировки вроде «Братьев-мусульман». Но говорить собственно об «исламском этапе» палестинского сопротивления можно лишь с появлением группировки ХАМАС в 1987 г. на волне первой интифады. Несомненно, критическую роль в появлении нового феномена – исламистского терроризма – сыграло несколько факторов. Это исламская революция 1979 г. в Иране, война в Афганистане и распад биполярной мировой системы (когда старые идеологические направления уступили место религии в качестве мотива для террористической деятельности). В конце 1980 – начале 1990-х гг. происходит практически полное отделение чисто исламистского экстремизма от разных наслоений (типа левизны или правизны). Во многом этот процесс связан с крушением в это время биполярной системы миропорядка. Именно благодаря такому миропорядку существовавшие уже в то время зачатки исламистского терроризма не выпячивались, а вполне вписывались в идеологические рамки «холодной войны». Примером, который приводится чаще всего, служит Усама бен Ладен, воевавший в Афганистане на стороне моджахедов против советских войск и пользовавшийся косвенной поддержкой со стороны американских спецслужб.
Было бы вернее заметить, что названные выше факторы – лишь некие вехи, обозначившие проявление феномена глобального исламистского терроризма. Однако было бы неправильно сводить этот феномен исключительно к этим факторам. На самом деле он есть сочетание целого ряда «ингредиентов» как религиозного, так и сугубо светского характера, и представляет собой следствие множества долговременных и кратковременных процессов как внутри исламского мира, так и за его пределами. В том числе движения, ратующие за «глобальный джихад», надо рассматривать в контексте процессов глобализации, имеющей наряду с позитивными и негативные эффекты. «Сопутствующие ей информационная революция и революционные технологические изменения позволили негосударственным субъектам играть существенно более заметную роль в международной политике. При этом возникновение новых субъектов действия далеко не всегда укладывается в рамки парадигмы формирования «глобального гражданского общества». Обратной стороной «неправительственного порядка» можно считать широкое распространение транснациональных террористических организаций»[19].
Следует отдавать себе отчет, что выходу на передний план экстремистов, выступающих под зеленым знаменем ислама, если и был для многих неожиданностью, то ему предшествовало немало событий и процессов, готовивших почву для этого выхода.
Существует немало подходов, объясняющих появление в качестве субъекта мировой политики экстремистов и террористов, выступающих под религиозными (в данном случае мусульманскими) лозунгами. Это экономические объяснения (чаще всего – и не бесспорно – утверждается, что исламский экстремизм порождается бедностью, низким социально-экономическим уровнем жизни в мусульманских странах и т. д.), политические (господство репрессивных режимов, коррупция, клановость, невозможность политического участия в общественной жизни и т. д.), идеологические (распространение салафитских идей нетерпимости), бихейвиористские (как специфический тип поведения, основанный на исключении и нетерпимости к инакомыслящим), психологические, функционалистские (религия как орудие для достижения политических целей) и др.[20]. Очевидно, что часть из этих объяснений может быть ошибочной или явно преувеличенной. Приходится согласиться с мнением, что продуктивной окажется комбинация нескольких объяснений.
К числу вышеупомянутых процессов, несомненно, следует отнести ярко проявившиеся процессы религиозного возрождения – в данном случае в исламском мире. Ряд авторов помещают его в рамки глобального возрождения религии на фоне экономической и социальной модернизации во второй половине ХХ века. «Это возрождение, la revanche de Dieu, как назвал его Жиль Кепель, проникло на каждый континент, в каждую цивилизацию и практически в каждую страну. В середине 1970-х, как заметил Кепель, курс на секуляризацию и замирение религии с атеизмом «развернулся в обратную сторону. Появился новый религиозный подход, ставящий своей целью уже не принятие светских ценностей, а возвращение священных основ для организации общества – изменив для этого общество, если необходимо. Выраженный множеством способов, этот подход пропагандирует отказ от претерпевшей неудачу модернизации, объясняя ее провал и тупиковое положение отходом от Бога»[21]. Отчасти эти процессы оказались связанными с глубоким кризисом, в котором очутились доминировавшие прежде секулярные идеологии, особенно на фоне окончания «холодной войны». Общая тенденция нашла свое отражение и в смене идеологических приоритетов экстремистских групп. Как замечает Б. Хоффман, «религия стала куда более распространенным мотивом для террористической деятельности в эпоху, последовавшую за окончанием “холодной войны”, чем старые идеологические направления, чью несостоятельность продемонстрировал развал СССР и крушение коммунистической идеологии, в то время как щедрые обещания либерально-демократических капиталистических государств, торжествующих по поводу того, что Фрэнсис Фукуяма в своем знаменитом изречении назвал “концом истории”, никак не выполняются во многих странах по всему миру»[22].
Исламистские группировки действовали – а некоторые и весьма активно – и в 1950-е, и 1960-е, а тем более в 1970-е годы, однако их деятельность носила скорее локальный характер. События на Ближнем Востоке в 1945–1967 гг. раз за разом демонстрировали неудачи секулярного арабского национализма, что в немалой степени способствовало росту популярности альтернативных проектов – прежде всего в виде радикального исламизма.
