Юрий Скуратов - Вариант дракона
Я любил ходить к бабушке на ее дежурства, тем более в прокуратуре имелась шахматная доска. И едва ли не все играли в шахматы. И вообще, шахматы, если хотите, — прокурорская игра, тут всегда есть возможность пораскинуть мозгами, просчитать комбинации, продумать возможные ходы: слишком многое объединяет, допустим, следственное дело, розыск и шахматы.
И работникам Бурятской прокуратуры, как я понимал, также интересно было сразиться со мной — я имел высокий разряд и был сильным противником. Так началось мое сближение с прокуратурой.
Мальчишкой я первый раз выехал и на осмотр трупа. Я до сих пор помню фамилию погибшего — Дерновой, рабочий газокарбитной станции на вагоноремонтном заводе. Погиб он по собственной неосторожности — отравился газом. Я полагал — увижу что-то страшное, а оказалось — нет: на полу лежал обычный покойник, очень тихий, очень домашний, очень нестрашный. Глядеть на него было даже интересно.
Следом выехал еще на одно происшествие, потом еще на одно — и пошло, и пошло… К концу учебы в школе я считал себя едва ли не работником прокуратуры — так привык к этим выездам на происшествия. Единственное, куда меня не брали, это на железнодорожные ЧП, в которых погибали люди, — там было слишком много крови. Располовиненные проезжающими на большой скорости составами люди — это действительно было страшно.
Так что тем, что я стал своим человеком в прокуратуре, я обязан своей бабушке, и прежде всего ей.
Семья наша к той поре выкарабкалась из бедности — на столе постоянно было мясо, бабушка любила готовить позы — крупные пельмени, похожие на манты, только защипывались позы наверху и походили на увесистые чесночные головки. Готовили позы на пару, и, как для всяких качественных пельменей, для них требовалось три сорта мяса: баранина, говядина и немного свинины. Получались очень сочные, очень вкусные «чесночные головки». Готовили и бухлёр — типично бурятское блюдо. На бухлёр шла свежая баранина, еще приправы. Это была, скажем так, баранина в бульоне. В бухлёр даже картошку не клали, хотя картошка, как известно, излюбленная наша еда, без нее в России ни одно блюдо не обходится.
Варили и особый чай, я полагаю, бурятский, — в молоке. Бабушка брала грубые сорта чая и ссыпала их в кастрюльку с молоком, потом все это кипятила. Такого вкусного и, замечу, оригинального чая я не пробовал нигде. Буряты точно так же готовили блюда русской кухни, так же восхищались ими.
И вообще, дружба между русскими и бурятами никогда не была показушной, поверхностной, она имеет глубокие корни, и когда в годы перестроечные и постперестроечные кое-кто попробовал расшатать ее — ничего путного у этих деятелей не получилось. Не смогли они раскачать и тем более пробить дырку в борту этой общей лодки.
Словом, хотя я и давно уехал из Бурятии, некая тоска по ней, тяга осталась до сих пор. И если в Москву с гастролями приезжают бурятские артисты, обязательно иду слушать их. И уж тем более если проходят дни культуры Бурятии.
Прекрасен был Лхасаран Линховоин, лучший исполнитель партии Кончака в «Князе Игоре», ему, кстати, даже гримироваться не надо было, он в жизни очень был похож на Кончака… Я с сожалением произношу «был», поскольку народного артиста СССР Линховоина уже нет в живых. Ким Базарсадаев. Голос его не уступает голосу Линховоина. Великолепная балерина Лариса Сахьянова. Все это — народные артисты СССР. А Галину Шойдагбаеву я даже пригласил как-то на концерт в Москву, на день прокуратуры. Она спела у нас так, что зал ахнул. На концерте присутствовал Евгений Примаков, тогдашний премьер российского правительства, так даже он не выдержал и спросил:
— Где вы нашли такой голос?
— Как где? В Бурятии.
Отдельно я должен рассказать о своей тетке. О тете Ире. Она всегда жила с нами, точно так же, как и мы, меняла адрес, если его меняли мы. В детстве тетя Ира заболела ревматизмом: болезнь эта мучительная, много бессонных ночей, боли, стонов, а лечиться особенно было нечем, санаторные путевки на разные «антиревматические» воды были нам не по карману, и болезнь зашла далеко, скрутила она тетю Иру окончательно.
Тетя Ира стала инвалидом первой группы, хотя до сорока лет двигалась нормально и не выглядела больным человеком.
Из-за болезни она не завела семьи — побоялась, — и ко мне, к моему двоюродному брату Ивану, к сестре Ларисе относилась, как к своим собственным детям. Все, что у нее было, порою даже последнее, отдавала нам.
Работала тетя Ира в центральном универмаге города, и, хотя ее зарплата была не Бог весть какой, семьдесят с чем-то рублей, она старалась нас на эту зарплату приодеть.
Забегая в будущее, скажу, что, когда я окончил школу и встал вопрос: идти учиться дальше или же поступать на работу, чтобы помочь семье выжить, тетя Ира не колебалась ни минуты, она считала: надо учиться дальше. Она настояла на своем.
Именно по ее совету, с ее подачи я пошел заниматься в детский шахматный кружок, поступил в секцию киномехаников и в конце концов приобрел эту профессию — киномеханика. Так что, как говорится, на черный день у меня всегда кусок хлеба будет. Тетя Ира всячески старалась уберечь меня от улицы, точнее, от негативного ее влияния.
В четырнадцать лет она случайно застала меня с папиросой во рту. Я тогда дымил уже несколько дней и считал себя настоящим мужчиной. Более того, мне прочно втемяшилось в мозги суждение, что мужчина обязательно должен курить. Мужчина без сигареты — это мямля, рохля, безвольный тип.
Тетка так посмотрела на меня, что папироса мигом сорвалась с нижней губы и шлепнулась под ноги, на землю. А тетя Ира, ничего мне не сказав, прошла мимо. Молча. Но молчание ее было таким… в общем, оно было гораздо красноречивее, сильнее и громче всякой ругани. Недаром говорят, что самым сильным криком бывает шепот, а уж молчание… Оно, по-моему, гораздо сильнее шепота. Такое молчание, как у тети Иры…
Когда я учился в Свердловске, она последние свои деньги, последние малые крохи отрывала от себя и посылала мне: понимала, что иначе мне не вытянуть. Покупала также одежду, — ей это было проще сделать в Улан-Удэ, в универмаге, чем мне в Свердловске, — и также отправляла на Урал, по адресу, хорошо ей известному.
Я должен низко склонить голову перед своей теткой, перед дорогой тетей Ирой, — она во многом, очень во многом мне помогла. Живет тетя Ира сейчас с моей сестрой, с Ларисой, чувствует себя неважно, передвигается с трудом, но лицо у нее по-прежнему доброе и лучистое. Таких лиц на земле, по-моему, больше нет. Вместе с бабушкой она заменила мне мать.
Но вернемся в прошлое, в Улан-Удэ.
Улан-Удэ — город уникальный по своей красоте: тут — слияние двух рек, прозрачные, в сизой дымке горы, зелень, чистый воздух. Кстати, в городе никогда не бывает грязи. При всем том в Улан-Удэ нет ливневой канализации той самой, которая не давала бы вспухать на улицах дождевым рекам, земля здесь песчаная, даже там, где огороды, — все равно имеется хороший песчаный подбой и любой дождь мигом исчезает в песке, земля делается сухой.
На улицах иногда даже возникали мелкие песчаные барханчики редкостная для городов штука.
А вот Свердловск, где мне довелось учиться, в смысле благоустройства был совсем иным — это более благоустроенный город, но грязи в нем много больше, чем в Улан-Удэ. Все из-за того, что Свердловск — по-нынешнему Екатеринбург, но учился-то я в Свердловске, поэтому город буду называть Свердловском, — стоит на глиняных почвах. Стоит чуть брызнуть дождичку, как у всех ботинки оказываются в глине.
Таковы особенности почвы, всякий город зависит от земли, на которой он стоит.
Поскольку бабушка моя проработала в прокуратуре пятьдесят лет и сам я был в этой организации своим человеком, то мне, как говорится, было предначертано свыше идти по юридической стезе.
В Улан-Удэ только сейчас создали в университете толковый юридический факультет, раньше его не было, поэтому поступать я поехал в Свердловск, в тамошний институт, в юридический — ныне это академия, сейчас вообще институтов не осталось, сплошь университеты да академии, хотя качество обучения в некоторых вузах опустилось так низко, что их и вузами-то зазорно считать, — и стал усиленно готовиться к экзаменам.
Почему был выбран именно Свердловский юридический институт?
Во-первых, там была великолепная школа, признанная в Союзе, во-вторых, для Бурятской республиканской прокуратуры это был базовый институт. В-третьих, в институт хотя и принимали со стажем не менее двух лет, но делали исключение для выпускников школ. Хотя они должны были получить очень высокие оценки на экзаменах.
Поступил я в институт с первого захода, без всяких переэкзаменовок и чьей-либо помощи, прошел как по маслу, — стал студентом, набрав восемнадцать баллов из двадцати. Обстоятельству этому, конечно же, был очень рад. Кстати, сестра моя Лариса тоже окончила Свердловский юридический и стала очень неплохим юристом.
