Варвара Вовина - Патриарх Филарет(Федор Никитич Романов)
Король встретил послов с почестями, однако положение их было неопределенным. Сигизмунд, как известно, потребовал целовать крест и сыну, и себе самому. Бояре в Москве решили подчиниться. 30 октября Жолкевский привез под Смоленск бывшего царя Василия Шуйского с братьями. Поляки хозяйничали в Кремле. Казалось, все развивается по ставшей уже привычной схеме. Вот-вот Шеин откроет королю ворота Смоленска, москвичи же поцелуют крест на верность Сигизмунду, и тот торжественно въедет в Кремль. Но именно в этот момент произошло нечто необычное. Дело в том, что под Смоленском перед нами как будто предстал другой, новый Филарет. Вернее, именно там мы и видим настоящего Филарета, тогда как до этого все еще жил и действовал Федор Никитич Романов.
Король прежде всего потребовал сдачи Смоленска. Тут-то, по сообщению летописца, Филарет и показал «первое крепкое стоятельство», ответив Сигизмунду: «Как будет сын твой на Московском государстве и все Московское государство будет под сыном твоим, не токмо Смоленск: тебе государю не достоит стояти под вотчиною сына своего»[40]. Такую же позицию занял и Голицын. Переговоры зашли в тупик, и послам стала «деяться» великая «теснота». Тут как раз ситуация в стране изменилась не в пользу поляков. В марте 1611 г. к Москве подошли отряды казаков и ополченцев. Теперь уже польский гарнизон оказался осажденным в Кремле.
Что же произошло? Почему Филарет изменил привычную линию поведения? Куда исчез его конформизм, покорность? Может быть, на него повлиял подъем антипольских настроений, мужество Шеина, унижение Шуйского? Может, он почувствовал, что сделка с Сигизмундом ему потом уже не «сойдет», как служба самозванцам? А может быть, наконец, он освоился со своим положением, оглянулся вокруг, увидел, что происходит, и сделал окончательный выбор? Он как бы «отвердел», посуровел душою, и даже страх за семью, оставленную в осажденной уже теперь Москве, очевидно, не смущал его более. Под Смоленском окончательно «умер» Федор Никитич и «родился» Филарет.
Можно предположить, конечно, что поведение Ростовского митрополита действительно диктовалось стремлением обеспечить престол своему сыну. И правда, Михаил взошел на трон. Но это случилось два года спустя, когда в стране все уже круто изменилось, да и то только после бурных дебатов, так как сын Филарета не был единственным претендентом. В известной мере тогда все решил случай. В упрямстве митрополита не до конца все ясно. Под Смоленском он впервые столкнулся с Сигизмундом, который стал для Филарета до конца жизни главным врагом. Можно лишь догадываться, не было ли там со стороны польского короля какого-нибудь особого личного унижения митрополиту, прикрытого в Новом летописце лаконичным определением «теснота». Не стало ли это поводом для гордого и вспыльчивого Филарета «запереться» в упорстве? Человек его склада мог найти выход своему раздражению, делая врагу все наперекор.
Между тем слух о «мучениях» послов под Смоленском распространился по стране. Тем важнее было для Сигизмунда задержать их как заложников. И после падения Смоленска все знатные русские, содержавшиеся в королевском лагере, были отправлены в Польшу. Путь их лежал через Минск и Вильно под Львов, в Каменку, имение гетмана Жолкевского. Шуйских повезли затем на Варшавский сейм. Сигизмунд готовил торжество по случаю своей победы: бывший царь, его брат, возможно, также Шеин и другие проехали вслед за польскими войсками, входившими в столицу. Филарета и Голицына оставили в Каменке. Очевидно, законность их плена все же вызывала сомнения, и, кроме того, не было уверенности в том, что эти «крепкие адаманты» будут вести себя соответственно «сценарию» королевского триумфа[41]. Так или иначе, но в Варшаву их вывезли только в январе 1612 года.
Тогда же всех «московитов» разлучили уже надолго. Шуйские отправились в Гостынский замок, Шеина определили в Ружаны, родовое имение Л. Сапеги в Новогрудском воеводстве. А Филарета и Голицына отправили в Мальборк, бывшую столицу Тевтонского ордена. Филарета поместили там в замок. Трудно представить себе что-нибудь более странное, чем фигура русского митрополита, ступавшего по брусчатке внутреннего двора Мальборка или поднимающегося на стены, откуда можно было наблюдать за течением Ногата, омывавшего замок с запада.
Плен, очевидно, не был тяжел для Филарета физически. Во-первых, он не был одинок: его сопровождала свита. Несмотря на то что в Мальборке имелись и сырые, темные казематы, все же послов содержали в одном из тех помещений, которые предназначались обычно для гостей замка. Правда, бывшие покои великого магистра ордена сохранялись для короля, и в этой части замка узников не селили; предполагают, что русские пленники занимали помещения во внешнем дворе замка, где ранее жил великий комтур. По сообщениям из разных источников, содержание их было весьма богатое[42]. Тем не менее Мальборк вряд ли оказался для Филарета легче и удобнее Сийского монастыря, где он страдал за десять лет до этого.
Митрополит не мог оценить по достоинству величие и красоту своей новой темницы, ибо против этого восставала его душа православного человека. Однако не все пленники в Польше в то время относились к своему заключению подобным образом. По свидетельству иностранцев, Запад оказал определенное влияние, побуждал к заимствованию у поляков[43]. Филарет же уехал из Польши решительным противником всего западного, болезненно относясь к любому возможному проникновению в Москву польской культуры; он окончательно сформировался как «столп церкви», «гонитель западничества», когда созерцал красоты прусской твердыни.
До избрания на русский трон Михаила наблюдение за его отцом, очевидно, было не столь уж неусыпным. Он даже смог наладить некоторые связи с родиной, хотя неизвестно каким путем. По одному позднему свидетельству, он писал боярину Ф. И. Шереметеву и давал советы по поводу избрания государя. В одном письме он отвергает кандидатуру Владислава и призывает избрать иную особу, которой должны быть предъявлены определенные условия[44]. Известны также письма к нему сына и брата, правда уже присланные после 1613 года[45]. В грамотах же того времени он уже называется «митрополитом всея Руси», тем более что на кафедру в Ростов вернулся его предшественник Кирилл. Избрание Михаила не было поэтому для Филарета неожиданностью. Письмо Шереметеву писано, конечно, также не без тайного умысла. Теперь статус мальборкского пленника изменился и для Москвы, и для Варшавы. В официальных русских документах сообщалось, что Филарет будет сразу же выменян на пленных поляков. Однако разрешение этого вопроса затянулось, так как война не была закончена.
В октябре 1614 г. новый русский царь прислал к отцу игумена московского Сретенского монастыря Ефрема, и тот остался жить в Мальборке. В декабре того же года в Варшаву прибыл официальный посланец царя Ф. Желябужский. Он привез письма, подписанные боярами, так как Сигизмунд все еще не признавал избрания Михаила. Одним из требований посланника было свидание с Филаретом, для чего последнего привозили в Варшаву, где он останавливался в доме канцлера Л. Сапеги. Очевидно, при свидании Желябужский имел поручение не только спрашивать митрополита о здоровье, но и советоваться об условиях будущего договора между Россией и Польшей.
В столице в это время заседал сейм, решивший совершить «размену» и даже пославший для этой цели гонцов в Москву. По свидетельствам перебежчиков, Филарет и Голицын присутствовали на нем. Кроме того, в Варшаве они вновь увиделись с Сигизмундом, который часто приглашал их к своему столу. Однако в ответ на известие, что обмен пленных может состояться, оба узника якобы ответили, что мена — ни их, ни их дворян — не надобна, «что они послы, а не вязни»[46]. Но обмен неминуемо должен был состояться. Ведь была еще одна, не менее заинтересованная в нем сторона. В Нижнем Новгороде, Ярославле, Галиче, Вологде и Белоозере в невероятно тяжелых условиях пребывали полковники Струсь, Будила и другие взятые в плен воины польского гарнизона Кремля. Их приятели и жена Струся передавали в Польше Филарету деньги и «рухлядь»[47].
Однако окончательно все решил исход военных действий. Готовясь к решительным действиям против Москвы, Сигизмунд, по свидетельству польских источников, в 1616 г. еще пытался вести переговоры сепаратно с Голицыным, требуя написать боярам послание, чтобы они признали царем Владислава[48]. Голицын отказался, а поход королевича на Москву не удался. И тогда выяснилось, что обе стороны нуждаются в передышке, а проку от пребывания Филарета в Мальборке для Польши нет никакого. Пленных было решено возвратить. Об этом имеется специальное письмо короля[49]. 7 февраля 1619 г. они уже прибыли в Гродно.
