Хью Кеннеди - Великие арабские завоевания
В основном материал, обнаруживающийся в этих ранних арабских сообщениях, имеет вид рассказа о событиях. Они излагаются не связной прозой, как в современных исторических работах, а скорее в виде коротких историй, называемых в арабском языке «хабр». Ат-Табари и другие компиляторы IX и X веков не пытались свести их воедино и создать общую линейную хронику. Каждая из этих хабр является самодостаточным отдельным рассказом, длиной иногда в несколько строк, иногда в две-три страницы, но редко более. Часто несколько историй объединялись в группу, так как описывали одно событие или несколько сходных событий, но разнились в деталях: одно героическое деяние приписывалось разным людям, различались имена арабских военачальников, возглавлявших армию в тех или иных сражениях. Компиляторы IX и X веков обычно избегали выносить суждения, какое из этих сообщений считать истинным. Их подход раздражает своей неопределенностью: кажется, часто они просто представляют все свидетельства и предоставляют читателю составить собственное мнение.
Во многих случаях издатель довольно подробно указывает источник в форме «иснад»: «я слышал от X, который слышал от У, которому рассказал об этом Z, бывший тому свидетелем». Этот прием, в сущности, эквивалентен сноскам в современных академических трудах, цитирующих авторитетные источники. «Иснад» применялся для доказательства достоверности материала, и потому важно было вводить имена мужчин (а изредка и женщин) почтенных и не склонных выдумывать. Так же важно было следить, чтобы жизнь упомянутых в цепочке личностей приходилось на правильное время, так что для них было бы возможно передать информацию следующему поколению. К X веку развилась целая научная дисциплина, поставляющая объемные биографические словари, в которых можно было найти сведения обо всех лицах цепочки и удостовериться в том, что они достойны доверия. Современный читатель немедленно заметит, что этот прием дает мало возможностей проверить достоверность материала: эта проблему хорошо сознавали и люди того времени. Очевидно, имела хождение масса ложных сведений, и издателям IX и X веков было так же сложно отличить истину от вымысла.
Как авторы анекдотов о завоеваниях, так и компиляторы избыточно интересовались одними сторонами событий и оскорбительно пренебрегали другими. Они вводят большие отрывки речей, якобы произнесенных великими людьми перед сражениями. Это реминисценция речей, вложенных в уста греческих и византийских военачальников историками античности. Однако арабские авторы часто вводят также прямую речь иных участников событий в описаниях военных советов: арабские источники рисуют картину более единодушного или более дебатировавшегося принятия военных решений. Очевидно, за отсутствием стенографов или звукозаписи, эти речи вряд ли точно передают то, что было сказано в действительности. С другой стороны, это, несомненно, подлинные документы VIII или начала IX, если не VII, веков. Они должны отражать мнение мусульман того времени по поводу описываемых событий: историк не может просто пренебречь ими.
Другая характеристика этих анекдотов — так называемая ономатомания — страсть называть имена всех участников событий. Разумеется, это относится только к тем участникам, которые были арабами и мусульманами: арабские источники называют имена важнейших вражеских генералов, но далее того не идут — армия противника представлена как безымянная масса. Списки имен арабов составляются с любовной заботой и точностью: с истинно научной страстью к именованию людей, племен, из которых они вышли, и групп, в которых они сражались. Проблема для историка в том, что эти списки зачастую противоречат друг другу. Более того, в некоторых случаях позднейшие версии истории дают больше имен, чем называлось в ранних версиях. Для современного научного мышления это весьма подозрительное обстоятельство. Анекдоты, кажется, обрастали подробностями при передаче от поколения к поколению. Очевидно, часть этих подробностей изобреталась, в попытках найти ответ на такие вопросы, как: «Кто был главнокомандующим в битве при Нихаванде?» Ни один рассказчик не любит признаваться в своей неосведомленности: лучше изобрести правдоподобно звучащее имя, чем признать ограниченность своих познаний. В других случаях имена явно сохранялись потомками и соплеменниками участников сражений. В VII веке это имело существенное практическое значение. Если ваш отец или дед участвовал в тех первых славных сражениях: при Кадисии в Ираке или при Йармуке в Сирии, вы выигрывали как в деньгах, так и в общественном положении. Однако к середине VIII века подобное родство почти утратило практическую ценность. Никто, кроме членов правящих родов и, иногда, потомков Пророка и Али, уже не извлекал благ по этой схеме. К этому времени людям платили за работу военными или чиновниками, а не за подвиги их предков. Тем не менее быть потомком героев значило отчасти выигрывать в глазах общества. По некоторым сведениям, среди английской аристократии и сейчас престижно утверждать, что «мои предки приплыли с Вильгельмом Завоевателем» — в данном случае подразумевается завоевание Англии в 1066 году. Подобный снобизм мог существовать и среди честолюбивых мусульман.
Другой вопрос, чрезвычайно интересовавший первых историков: был ли город или провинция сданы мирно или взяты силой? В первые годы после завоевания ответ на этот вопрос имел серьезные практические последствия. Если город был взят в результате мирного соглашения, населению обычно гарантировалась неприкосновенность жизни и имущества, и с него требовали выплаты только общего налога, условленного в соглашении. С другой стороны, для взятых силой городов о сохранности имущества нечего было и думать, а налог был значительно выше. Возможно, самое большое значение придавалось тому, что немусульманское население облагалось подушным налогом.
Нам очень мало известно о взимании налогов с городов и горожан в первый век мусульманского владычества (почти все материалы касаются налогообложения сельской местности и сельскохозяйственных угодий), но характер завоевания должен был играть существенную роль как в налоговом статусе, так и в безопасности имущества населения. Вопрос о том, как был завоеван город и какую дань он выплатил, был важнейшим практическим вопросом, и первые историки занимаются им со всепоглощающим интересом. Однако по самой природе таких дел истина часто остается скрытой.
Завоевание часто происходило беспорядочно: кто-то оказывал сопротивление, кто-то капитулировал. В изложении событий каждому было выгодно придерживаться той или иной версии. Для примирения противоречий изобретали различные объяснения. Ярким примером одного из них служит Дамаск. Якобы различные части города были захвачены одновременно, но разными способами. И мы видим, как в Дамаске 636 года арабский генерал Халид ибн аль-Валид штурмует восточные ворота, в то время как другой военачальник, Абу Убайда, подписывает соглашение с жителями восточной части города. Две армии встретились в центре города. Таким образом, вопрос, был ли Дамаск взят силой или мирно, остался спорным. Другое удобное объяснение состояло в том, что город завоевывался дважды: в первый раз жители заключили договор и, соответственно, получили привилегии за мирную сдачу, но впоследствии они восстали и город был взят войсками. В частности, подобные сообщения относятся к Антиохии в Сирии и к Александрии в Египте. Разумеется, такое могло случиться, даже если «восстание» было просто отказом или неспособностью уплатить налог, но нельзя упускать из вида вероятность того, что такие рассказы измышлялись для примирения разных версий, каковые сами по себе отражают споры о налогообложении и фискальном статусе завоеванных областей.
Вопрос об участии в завоевании, как и вопрос о мирном или насильственном завоевании, ко времени составления компиляций, на которых мы основываемся, уже не имел прежнего значения. Отсутствуют свидетельства о различии в налогообложении разных областей в зависимости от характера их завоевания, имевшем место двумя столетиями ранее. К тому времени эти споры имели главным образом научный интерес или скорее составляли часть общей политической культуры, с которой полагалось быть знакомым бюрократии и придворным. Все же нам не следует упускать из вида того факта, что сохранение подобного материала в источниках, относящихся ко времени, когда он утратил практическое значение, предполагает его происхождение в первые годы мусульманских завоеваний: позднее никому не было выгоды сочинять его. Такие подробности должны были вводиться в первые годы формирования исламских государств, когда они еще служили реальным, практическим целям.
Авторы и компиляторы этих ранних преданий не менее увлеченно обсуждают вопрос о распределении военной добычи после завоевания города или области. Сомнений в праве победителя на добычу никогда не возникало. Вопрос состоял в том, как ее следовало делить между завоевателями. Следует ли раздавать всем поровну? Или всадники должны получать больше, чем пехотинцы? Имеют ли право на участие в дележе те, кто, участвуя в военной кампании, не сражался в данной битве? Какую долю следует отсылать халифу в Медину? Этот интерес, безусловно, отражает удовольствие, с которым эти скорые на руку бедуины присваивали и использовали плоды цивилизованной жизни, но рассказы повествуют о справедливости и честности (разумеется, только в отношениях завоевателей). Они любят подчеркивать, что добыча делилась честно и открыто, в чистом поле после сражения, у всех на глазах. Такие сообщения явно относятся к культу «добрых старых времен», когда все мусульмане были отважны и чисты сердцем и справедливость вершилась под строгим взглядом халифа Умара (634-644). Эти «добрые старые времена» почтительно вспоминались в новом мире, лишившемся первоначальной невинности, когда потомки первых завоевателей ощущали, что их оттесняют в сторону и лишают награды, которую они полагали причитающейся им по справедливости. Такие старинные воспоминания о лучших временах ценились вдвойне: как подтверждение из прошлого и надежда на лучшее будущее.
