Сергей Войтиков - Отечественные спецслужбы и Красная армия. 1917-1921
До заключения Брестского мира в оперативном подчинении предка Оперода — «особого оперативного» отдела Чрезвычайного штаба МВО — находился левоэсеровский Центральный штаб партизанских формирований[70]. Заведующим штаба в этот период был бывший гельсингфорсский матрос левый эсер П.И. Шишко. В конце марта или начале апреля 1918 г. центральный штаб переименовали в Особо-разведывательное отделение Оперода. При отделении, вроде бы по поручению Ленина, организовали школу подрывников, где политическую и военную подготовку получали в т. ч. и приезжие партизаны (занятия велись в помещении школы, практические — за городом) [71]. Как утверждает С.И. Аралов, весной 1918 г. Шишко, по поручению Ленина, руководил повстанческой работой в оккупированных областях, партизанские дела вместо него в Опероде вел А.И. Ковригин, которому, несмотря на членство в ПЛСР, Ленин доверял. К воспоминаниям о «доверии» следует относиться критически: Аралов пишет, что Ковригин предложил помощь большевикам в день левоэсеровского выступления, а Теодори свидетельствует в «Кратком очерке…», что налицо в Опероде были только С.И. Аралов, Г.И. Теодори и помощник Аралова Валентин Петрович Павулан[72]. Судя по отчетам и очеркам Г.И. Теодори, консультанты-генштабисты не имели никакого отношения к работе Особо-разведывательного отделения[73], скорее всего, Ковригин подчинялся непосредственно Аралову (и то формально)[74].
Все остальные составляющие Оперода, — свидетельствовал в 1920 г. Г.И. Теодори, — представляли собой «хаос из нескольких тысяч лиц, приходивших питаться и получать деньги» (первый приказ по Опероду Павулан подписал только 20 июля 1918 г.[75]). Из руководства налицо были С.И. Аралов, его помощник В.П. Павулан и заведующий квартирами, хозяйством и довольствием большевик Шешунов; «показывались раза два в сутки с огромным шумом и угрозами» большевики С.В. Чикколини и бывший комиссар Управления начальника штаба Верховного главнокомандующего при Полевом Революционном штабе Александр Федорович Боярский; пару раз в неделю приходил консультант Аралова Генштаба полковник Александ Дмитриевич Тарановский. 28 мая Теодори доложил Аралову: «Собственно говоря, Оперода Наркомвоен нет. Есть лишь две комнаты со столами, на коих грудами лежат нераспечатанные телеграммы, остатки от пищи и человек 15–20 матросов с “их женщинами”, разъезжавшие на автомобилях связи. Работать на таких условиях, да еще в чужом помещении (.. у тов. Муралова), невозможно. Тов. Аралов согласился»[76]. Удивляться нечего: по воспоминаниям Г.А. Соломона (Исецкого), в 1918 г., когда проходило расселение переехавшего из Питера государственного аппарата в Москве, «сильные советского мира устраивали своих любовниц (“содкомы” — содержанки комиссаров), друзей и приятельниц. Так, например, Склянский[77], известный заместитель Троцкого, занимал для трех своих семей в разных этажах “Метрополя” три роскошных апартамента. Другие следовали его примеру, и все лучшие помещения были заняты беспартийной публикой, всевозможными возлюбленными, родственниками, друзьями и приятелями. В этих помещениях шли оргии и пиры»[78]. Ну а раз руководители Советского государства позволяли себе такое, что удивляться на революционный «пролетариат»?
В Опероде, по свидетельству Теодори, в этот период служили «пайковые» и «подозрительные» служащие, причем некоторые, как Н.В. Мустафин, исчезали, когда надо было ездить на телеграф или дежурить после формального окончания работ (16 часов); много было «хозяев и просто безответственных», отменяющих распоряжения С.И. Аралова и Л.Д. Троцкого — большевики С.В. Чикколини, А.Ф. Боярский, П.С. Плотников и даже некий Цабичей, будущий участник военного переворота, организованного полковником М.А. Муравьевым[79] (правда, летом 1918 г. Чикколини «поставил на место» лично нарком Троцкий, отбив, как не без злорадства заметил позднее Теодори, всякое желание отменять распоряжение ответственных руководителей[80]).
Руководство Оперода было «под стать» общей массе «служащих». Один (Аралов) — карьерист, другой (Чикколини) — маньяк. Чтобы не показаться голословным, я приведу некоторые подробности дальнейшей биографии обоих. С.И. Аралов, что характерно, переложил всю свою работу на консультанта Оперода — Г.И. Теодори: последнему с подачи Семена Ивановича постоянно приходилось «прикрывать своей подписью расходы, которые делались различными лицами в Опероде» помимо Теодори; причем Теодори (напоминал генштабист Аралову в декабре 1918 г.) «обходили потому, что знали, что расход незаконен и при мне не пройдет»[81]. С.В. Чикколини в Опероде, в котором он проработал до июля 1918 г., принимал на службу «массу лиц, преимущественно женщин»[82], а в ноябре 1918 г., с согласия В.И. Ленина и Я.М. Свердлова, снят с должности председателя Революционного военного трибунала (РВТ) Южного фронта и предан суду после жалобы членов РВТ: Чикколини, по их заявлению, терроризировал всех сотрудников, не исключая коммунистов. Члены РВТ жаловались, что «сотрудники работают под страхом возможности дикой над ними расправы, вплоть до расстрела, по капризу Чикколини;.. он неоднократно пытался совершить гнусное насилие над честью работающих в трибунале сотрудниц. Без суда и следствия производятся расстрелы, по единоличному приказу Чикколини. Вместо применения целесообразных репрессий Чикколини наводит панику на всех, не исключая коммунистов, вызывая в них справедливое чувство ненависти и злобы к трибуналу… Чикколини довел до невыносимой крайности эксплуатацию сил товарищей сотрудников трибунала, бесцельно расточая их на пустяки вместо направления их для серьезной работы. Работу трибунала Чикколини превратил в мальчишескую игру, невыносимо опасную по своим последствиям…»[83] В «Известиях ВЦИК» позднее уточнялось, что для расстрела одного из железнодорожников имелись определенные основания, но признавался тот факт, что для расстрела второго нужен был более тяжкий поступок, более того — железнодорожнику Ольховацкому обвинение было вынесено уже после расстрела. В той же газете: «Вспыльчивый, нервный и резкий Чикколини терроризировал и своих сотрудников, отношение же к сотрудникам-женщинам проявлялось в непристойных приставаниях. Врачи, свидетельствовавшие подсудимого, признали его психически вменяемым. В свою защиту подсудимый указал на обстановку своей деятельности, на критический момент, требовавший чрезвычайных мер в борьбе с красновцами. Не было никаких инструкций, которые бы точно определили деятельность [ВРТ], и, в сущности, ему была предоставлена свобода действий. Обвинитель указывал, что своими действиями Чикколини навел панику на всех, вызвал чувство злобы и ненависти к Трибуналу, довел идею Красного террора до абсурда, подрывая тем [самым] авторитет Советской власти. Обвинитель требовал сурового приговора, который поставит точку бессмысленного террора, проводимого единоличным усмотрением. Подсудимый, возражая на обвинение, будто он случайно выброшен на гребень революционной волны, указывает на свое политическое прошлое, на годы скитаний по тюрьмам, и признает себя виновным только в том, что в его поступках было только заблуждение, ошибки, но не злой умысел»[84]. Судьба покарала мерзавца: в 1920 г. он получил свою пулю на фронте.
Примечательно, что по партийному признаку 2 из 5 руководящих кадров структурных подразделений Оперода — левые эсеры, а сам С.И. Аралов до вступления в партию большевиков был меньшевиком-интернационалистом, а до этого — эсером. Столь высокий процент левых эсеров объясняется и вкладом временных попутчиков большевиков во власти в военное строительство.
Уже 28 мая Теодори впервые предложил Аралову проект коренной реорганизации Оперода, но в тот же вечер стало известно о выступлении Чехословацкого корпуса[85], а также выяснился отказ военного руководителя Высшего военного совета генерала М.Д. Бонч-Бруевича от руководства боевыми действиями против чехословаков (это, считал генерал, «внутренний фронт»). Мнение Бонч-Бруевича разделяли и отдельные сотрудники Оперода (например, полковник А.Д. Тарановский), над которыми, по-видимому, у Аралова в этот период не было реальной власти. Аралов предложил Теодори принять руководство операциями против Чехословацкого корпуса, формально вошедшего в вооруженные силы Франции, и помочь «со всем остальным»[86]. Теодори согласился — по свидетельству будущего Главнокомандующего Восточным фронтом И.И. Вацетиса, Высший военный совет, «стоявший во главе тогдашнего военного аппарата, оказался совершенно не приспособленным к кипучей и практической работе», и все обязанности этого Совета «исполнял Оперод, а в составе Оперода — Теодори»[87]. Генерал Федор Васильевич Костяев, которого, кстати, уважал и ценил Теодори, высказался менее лестно: к лету 1918 г. «из центра операциями никто не руководил: Высший военный совет потому, что он не ведал внутренними фронтами, а образовавшийся Оперод Наркомвоена не был для того приспособлен»[88].
