Игорь Фроянов - Загадка крещения Руси
Поскольку христианство принималось, с точки зрения автора, в интересах поляно-киевской общины и было санкционировано вечем, то в собственно Киевской земле этот процесс проходил относительно спокойно. Однако к подвластным Киеву племенам новая религия приходила с огнем и мечом. При этом, как убедительно показал автор, распространение христианства за пределами Киевской земли тормозилось не только религиозными причинами (приверженностью к языческим традициям и нравам населения, в том числе и верхов общества), но и политическими, т. к. являлось инструментом укрепления киевского господства в других землях. Это вполне понятное и широко распространенное явление: западные славяне, по единодушным сведениям источников, отождествляли распространение христианства с распространением немецкого господства, а борьба с христианизацией являлась и борьбой за национальную независимость.
И. Я. Фроянов очень убедительно показал жизнеспособность язычества в Древней Руси, наличие в XI–XII веках «двоеверия» (оязыченного христианства), с одной стороны, и чистого язычества — с другой. «…Только позднее, на протяжении второй половины XIII, XIV и XV столетий, когда христианство окончательно утвердилось на Руси и все русские люди стали (во всяком случае, формально) христианами, язычество как самостоятельное вероисповедание отошло в прошлое». Поэтому на прямо поставленный вопрос: что в большей степени определяло мировоззрение древнерусского общества — язычество или христианство, автор отвечает — язычество.
Отмечая жизнеспособность язычества на Руси, И. Я. Фроянов указывает «на узость социальной базы христианства в древнерусском обществе». Не было у Русской Церкви и серьезной экономической базы. Церковное землевладение играло скромную роль в системе социально-экономических связей Древней Руси, а церковная десятина выделялась из княжеских доходов, что, в отличие от ситуации в Западной Европе, не давало русскому духовенству возможности для закабаления населения. Вместе с тем, вряд ли так категорично можно вести речь о том, что христианство поначалу «не имело и прочной политической основы», поскольку «общевосточнославянский межплеменной союз, для реанимации которого было принято в Киеве христианство, неудержимо рушился, и на смену ему пришли… города-государства». Этой же «форме политической организации вполне соответствовало язычество…». Видимо, не следует жестко подгонять конфессиональные и политические системы. Ведь в те же средние века государственные образования, если так можно выразиться, «малых форм», не являлись исключением, да и города-государства отнюдь не были несовместимы ни с феодализмом, ни с христианством. Хотя церковь на Руси, по мнению автора, не утверждала феодальный общественный строй и феодальную государственность, ее представители принимали деятельное участие в общественной и политической жизни XI–XII веков. Но это не было инициативой церкви: «…Она поступала так, как требовали господствующие в Древней Руси нравы и порядки». Истоки такого положения дел И. Я. Фроянов находит в языческой эпохе истории восточных славян, когда служители культа играли важную роль в общественных делах, ограничивая власть князей: В свою очередь, «восточнославянские князья нередко исполняли жреческие функции». Таким образом, «у восточных славян не было четкого разграничения между религиозными и светскими занятиями», что «в значительной мере и предопределило положение церкви в древнерусском обществе в качестве учреждения не только религиозного, но и социально-политического». Справедливости ради следует отметить, что и в других странах, особенно католических, церковь активно участвовала в жизни общества, и это понятно. В эпоху средневековья весь спектр социальных, политических, экономических и культурных связей был пронизан религиозностью. Иными словами — религия была неотделима ни от культуры, ни от экономики, ни от политики. Естественно, что роль церкви была разноплановой.
Более важна и принципиальна другая, отмечаемая И. Я. Фрояновым, особенность древнерусской церкви. На Руси не только духовенство активно участвовало в общественно-политической жизни, но и городские общины принимали участие в избрании руководителей церкви: епископов и даже игуменов. Этот строй отношений автор объясняет тем, «что духовенство на Руси XI–XII веков являлось в некотором роде мирским институтом, поскольку оно в лице своих высших иерархов осуществляло общеполезные гражданские функции, связанные с судопроизводством, управлением, политикой и другими сферами древнерусской жизни. Иереи выступали в качестве общественных лидеров, на которых возлагалась обязанность обеспечения благоденствия общины, ее внутреннего и внешнего мира…. Высшие духовные чины являлись не только религиозными деятелями, но и представителями общинной власти…». И. Я. Фроянов убедительно возражает «против весьма распространенного заблуждения, согласно которому церковь находилась в подчинении князя-монарха, подобно тому, как она подчинялась византийскому императору». Поскольку, согласно концепции И. Я. Фроянова, «древнерусский князь — это не император и даже не монарх, ибо над ним стояло вече, или народное собрание, которому он был подотчетен», то речь «необходимо вести… о подчинении… церковных начальников не столько князьям, сколько городским вечевым общинам. В этом заключалось своеобразие духовенства в Киевской Руси в сравнении с Византией, а тем более с католическими странами Западной Европы».
Таким образом, с точки зрения И. Я. Фроянова, в социальной системе Древней Руси церковь не столько ведущее, сколько ведомое учреждение. Поэтому она не могла играть роль ускорителя в области социального развития. Втянутая в сутолоку общественной жизни, обремененная многочисленными гражданскими функциями, церковь «не имела достаточно времени и сил, чтобы сосредоточить свою деятельность на распространении христианства и его утверждении над язычеством», в чем «заключается одна из причин устойчивости языческой религии в домонгольской Руси».
Мы остановились лишь на некоторых, наиболее принципиальных, на наш взгляд, проблемах, поднимаемых и решаемых в книге И. Я. Фроянова. Внимательно прочитав ее, читатель найдет ответы на многие вопросы, связанные с религиозными воззрениями наших предков, социальной, политической и повседневной историей Древней Руси. Вместе с тем, под впечатлением от прочитанного у него возникнет немало новых вопросов. И это естественно. Несомненное достоинство работ И. Я. Фроянова заключается в том, что они будят мысль, рассчитаны не на простое усвоение информации, а на активное, творческое восприятие. В этой связи хотелось бы обратить внимание на отдельные стороны проблемы христианизации Руси, не нашедшие еще должного освещения в литературе.
Знакомясь с работой И. Я. Фроянова, читатель увидит яркие и убедительные примеры живучести язычества в Древней Руси. Однако по-прежнему актуальным остается вопрос о том, кем ощущали себя сами древнерусские люди — язычниками или христианами? Вопрос весьма сложный и к нему следует подходить дифференцирование. С сохраняющейся массой язычников, видимо, понятно. Они себя таковыми и воспринимали. С двоеверием уже гораздо сложнее. В Древней Руси под двоеверием понималось участие в отправлении и христианского, и языческого культов. С точки зрения формальной, приверженцы такового — язычники, а Иисус Христос для них — один из богов. Вместе с тем, степень религиозной самоидентификации у двоеверцев могла быть различной. Наконец, были и собственно христиане, отдававшие, в той или иной степени, дань традиции, не воспринимая ее как языческую. Несомненно, например, что князья, по крайней мере, подавляющее большинство, считали себя христианами. Вместе с тем, в их захоронениях находим следы языческого ритуала (оружие, остатки пищи…). Однако наличие последнего не позволяет нам считать погребенных язычниками. Сложнее обстоят дела с аналогичными погребениями простых людей. Кем считали себя при жизни те, кто похоронен по такому обряду? Ответить на данный вопрос пока, по-видимому, не представляется возможным.
Другой, не менее важный вопрос. Все ли так называемые проявления языческого мировоззрения уходят корнями в собственно славянское язычество либо присущи реальному христианству и связаны с заимствованиями, в том числе византийскими? И. Я. Фроянов верно отмечает, что в летописных повествованиях о внешних войнах отразился «языческий по сути взгляд на богов». Но если мы обратимся к христианской традиции, то легко обнаружим там сходные явления, увидев активное участие в земных делах небесных сил{15}. И древнерусские произведения не выбиваются из этого типологического ряда.
Учитывая роль византийской традиции на Руси, можно предполагать, что тот же обычай хранения в церквях «портов» князей, на который обращает внимание И. Я. Фроянов, мог быть связан с византийским обычаем хранения в храмах императорских одежд. Популярность культа Богородицы на Руси могла заключаться также не только в том, что Матерь Божья «отождествлялась с женскими божествами плодородия, в частности с Рожаницами». Богородица была популярна и в Византии, и на Западе. Это может объясняться как преемственностью с языческими культами, так и христианскими представлениями, что сердце Богородицы наиболее отзывчиво к людским страданиям и нуждам, а ее молитвы перед Господом наиболее действенны.
