Игорь Морозов - Праздничная культура Вологодского края
Двое или больше мужчин становятся у дверей и запирают их, чтобы ни один из парней не ушел. Воевода садится «осередь» избы на табурет, к ногам его ложится мужик, изображающий кобылу, и начинается суд. Воевода кричит: «Привести такого-то парня!» «Воины» бегут, хватают парня и лежат на кобылу. Воевода и начинает ему вычитывать все грехи — с кем он опит, с кем гуляет и проч., а остальные парни и девки хохочут.
Произведши суд, мужики уходят, а парни ругаются и долго не могут очухаться. Иногда случается, что парни осиливают, выставляют двери и уходят, но драться никогда не дерутся, потому что это игра, а в игре драться не должно».
Основная соль подобных сценок — публичное восхваление или осмеяние достоинств или недостатков участников игрища. Такова и «ревизия девушек», описанная Н.С. Преображенским. В описании, правда, отсутствуют реплики (вопросы и ответы) участников инсценировки, которые и составляли ее основное содержание, ревизоры, выспрашивали у девушек не только происхождение и возраст, но и о ком они страдают, сколько раз за вечер целуются и задавали другие каверзные вопросы.
«Дверь» снова отворилась, и вдруг чинным порядком пошли какие-то, личности. Они были одеты в какие-то полушубки, сделанные наподобие фрака. Под этим «фраком» не было никакой одежды. Передняя личность — «ревизор» — важно несла в руках швабру в виде посоха, следующие — горшок с сажей, разведенной в воде и с палкою; это «писарь» нес «чернильницу» с «пером». Затем третья личность несла несколько бересты; это «секретарь» нес «бумаги» (=названия персонажей в данном случае, по-видимому, даны самим Н.С.Преображенским, исходя из их функций). «Ревизор» сел в передний угол, держа в руках швабру как знак его «ревизорского достоинства». «Секретарь» с «писарем» сели у стола, поставили на него «чернильницу» и разложили «бумаги». Прочие, более мелкие «чиновники», стояли в почтительном отдалении и ожидали приказаний. Это означало, что хотят «произвести ревизию». «Ревизор» помахал шваброй: пора начинать. Два мелких «чиновника» отправились к девушкам, охватили одну из них и подвели к столу, «Секретарь» сделал ей несколько допросов: кто она, сколько ей лет и проч. «Писарь» смарал палкой бересту, что значило, что он записывает». Потом привели другую девушку и т. д.
Н.С.Преображенский описал еще одну подобную сценку — на этот раз с участием детей (мальчиков). В старину такому испытанию могли, видимо, подвергаться и взрослые парни. «Первое испытание, которое обрушилось на бедных ребятишек, был «рекрутский набор». Потаскавши их с печки, с полатей, из-за девушек, собрали среди избы, всех до одного раздели и «доктор» осматривал, способен ли представленный к военной службе. Кого «доктор» находил способным, тому давали щелчка в лоб и ставили в сторону. Кто же оказывался неспособным, тому давали подзатыльника так, что он летел к дверям. «Рекрутов» поставили в ряды, провели их в ногу по избе раза два-три и, наконец, всех потаскали за волосы на полати…» Напомним, что дерганье за волосы — одно из самых распространенных традиционных «испытаний», применявшееся, например, как наказание при игре в карты.
В БАНЕ ПАРИЦЦА (д. Фоминская Верхов.), НА КАРТОЧКУ СНИМАТЬ (д. Новоселе). Идея демонстрации обнаженной натуры «для конфузу» воплощалась и в ряде других сценок. Одна из них приведена выше в описании Н. С.Преображенского и довольно часто встречается под разными названиями во всех концах Вологодского края. Для понимания того, как воспринимались эти сценки зрителями народного театра, нужно иметь в виду, что с одной стороны, отношение к обнаженному телу в традиционном деревенском быту было лишено оттенка пуризма и манерности (достаточно вспомнить о практике совместного мытья мужчин и женщин в бане, упоминаемой, например, тем же Н.С.Преображенским), что отнюдь не мешало, впрочем, деревенским девушкам и женщинам в определенных ситуациях — в данном случае при публичном обнажении мужчины с намеренным подчеркиванием, демонстрацией, подсвечиванием гениталий — испытывать острое чувство неловкости и стыда. Впрочем, как можно догадаться по постоянно повторяющимся деталям в описаниях подобных сценок («в избах темно было», «девки плююцця, отвернуцця» и т. п.), реакция зрителей чаще определялась не самим зрелищем, а скорее этикетными нормами реагирования на него. Естественно, что в деревнях с преобладанием населения с более строгими религиозно-нравственными нормами, отношение к сценкам с обнажением было более отрицательным, вплоть до полного их запрета. Впрочем, самые строгие запреты и даже административно-судебное преследование их участников появились уже в начале 30-х годов, когда был взят жесткий курс на уничтожение всего традиционного уклада русской деревни и связанных с ним «пережитков и суеверий».
Из комических сценок, устраивавшихся еще в 20-е годы, можно выделить по крайней мере две. Обе связаны не с демонстрацией гениталий, как это характерно для более старых вариантов, а с комическим обыгрыванием других обнаженных частей тела, в том числе в совершенно несвойственной им роли.
В первой сценке, разыгрывавшейся в д. Фоминская (Верхов.), обыгрывалась ситуация мытья в бане. Один из деревенских мужиков, которого все знали как большого шутника, придя на игрище, залезал на печь и там «удекивавси» (=дурачился) — «парился» без штанов, время от времени выставляя на общее обозрение самую видную часть своего тела: «Ж…у оскалит с пеци и заверешчыт: «Ах-х, замёрз! Жару, жару!» Шчё он просит жару, дак ему ешо лопату-то саднут снегу-то и хвошчут ево с этово боку виником и с втово. А девок-то ведут, што посмотрите-ко, девки, там ему не жарко ли? А девки-те ухают, болшие-те, отворачи-вавдца; а мы-то, эти, небольшие, дак мы заглядуем — надо ить посмотреть!»
В одном из лесопунктов на Верхней Ножеме, где значительную часть населения составляли вепсы, существовала похожая сценка — «солнышко всходит». В избу входило несколько чудивок, один из которых незаметно от публики пробирался на печь (та часть печи, где спали домочадцы, обычно прикрывалась занавеской). Несколько других ряженых, став в ряд, начинали «косить сено» — махать по сторонам длинными палками, норовя задеть ими девушек. Когда суматоха, произведенная ими, начинала понемногу униматься, один из «косарей» спрашивал: «Эй, ребята, высоко ли солнце?» Все дружно смотрели на печь, и кто-нибудь отвечал: «Еще не взошло!» — после чего «косари» снова с удвоенной энергией принимались за «работу». Так повторялось несколько раз, пока, наконец, занавеска не приоткрывалась и из-за нее не показывался пятящийся на четвереньках их товарищ, предварительно снявший штаны. Тогда под общий хохот кто-либо из «косарей» кричал: «Ой, уже солнышко встало, роса на травы выпала. Надо домой идти!»
Некоторые варианты этой забавы напоминали поросят. В д. Григоровская показывали туманные картины (то есть «кино») — привозили на санках голого парня, накрытого большим бураком (=корзиной), и приглашали девушек посмотреть «туманные картины»: приподнимали бурак, а под ним «Ванька со свечкой меж ног».
Последнее название для забавы с обнаженной натурой не случайно. В 20-30-е годы такого рода сценки часто называли по самым модным городским нововведениям, которые, как видно, в сознании тогдашнего деревенского жителя ассоциировались с чем-то очень неприличным. Часто, например, встречаются названия типа девок фотографировать (д. Кречетово). Характерно, что в некоторых деревнях голая натура заменялась символическим ее обозначением. Скажем, в д. Новосело ряженые парни снимали девок на карточку: приносили старый фонарь и подтаскивали к нему девушек. «Откроют, а там морковина качается».
ГРАМОФОН, ГРАМОФОН ВОЗИТЬ (д. Конец-Слободка, д. Новая Бабаев., д. Тимошино), ПАТЕФОН, ПАТЕФОН ВОЗИТЬ (д. Харино, д. Конецкая), ПО ТЕЛЕФОНУ ЗВОНИТЬ (д. Новосело), КОЛДУНА САДИТЬ (д. Вантеево). Очень близки по форме к забавам с обнажением сценки с шуточными припевками, которые исполнялись для девушек, подводимых к перевернутой корзине с парнем-ряженым под ней. В 20-30-е годы эта забава называлась грамофон или патефон. Под большую перевернутую корзину, поставленную на дровешки, садилоя какой-нибудь местный весельчак и балагур и это сооружение привозили в избу, где проходило игрище. К корзине по очереди подходили девушки (или их подводили парни-ряженые) и просили что-нибудь им сыграть или спеть, а грамофон пел озорные, а иногда, если хотел высмеять девушку, и неприличные частушки. Обычно у грамофона был хозяин, который «включал» и «выключал» его, просовывая между прутьев корзины заостренную палочку, длинный гвоздь или даже специальную ручку, которую хозяин крутил, пока грамофон не «заиграет» (д. Новая Бабаев.). Хозяин же часто изображал и «пластинку»: вращал по сковороде камень или крутил кернов, а другие ряженые нередко подыгрывали ему на гармошке или балалайке.
