Ричард Холланд - Октавиан Август. Крестный отец Европы.
XIV. Угроза с востока
Антоний и вправду выиграл сражение против объединенных сил парфян и мидийцев, но войну умудрился проиграть. Человек с репутацией величайшего полководца современности опять угодил в ловушку — вместе со своими многострадальными легионами. Череда элементарных ошибок, порожденных самоуверенностью вкупе с нетерпеливостью, привела Антония к такому положению, когда у него не оставалось выбора, кроме как отступать по горным тропам — зимой, среди вьюг, почти без продовольствия, без теплой одежды, причем с тыла и флангов его преследовал противник.
Наполеон, в свое время прилежно изучавший историю римских военных походов, наверняка вспоминал эту случившуюся с Антонием беду, когда восемнадцать с половиной веков спустя подобным же образом отступал из Москвы. Наполеон, правда, успел вторгнуться в столицу противника и дать солдатам передышку. Солдаты Антония смогли перевести дух, только когда миновали границу Парфянского царства.
Клеопатра, которая куда лучше, чем ее возлюбленный, понимала суть власти, к вторжению в Парфию относилась довольно скептически. План Антония был слишком рискованным, чтобы окупиться. Ему предстояло пройти тысячи миль по пересеченной и незнакомой местности, только чтобы достичь первой цели — укрепленного мидийского города Фрааты, о котором нам известно лишь его название и местоположение — сто тридцать миль к западу от Каспийского моря. Антоний ничего не знал об объединенных силах противника, с которым ему предстояло столкнуться, а противник знал о нем все.
На таком удалении невозможно организовать надежное снабжение войска, и потому Антоний, если вдруг что-то пойдет не так, не получит ни продовольствия, ни подкрепления, а значит, ему придется беречь силы и кормиться за счет земель, по которым он будет проходить. С заносчивой самоуверенностью римского аристократа он, наверное, подумал: «Если смог Александр Великий — с меньшим войском, — то смогу и я».
Клеопатра пока еще не могла заметно влиять на его решения. Если он хотел сам иметь власть, то она могла бы найти более подходящие земли и поближе к дому, земли, где правили ее давние враги. На месте Антония царица, прежде чем отправляться так далеко, установила бы с помощью легионов власть на всем восточном Средиземноморье. Антоний же искал славы, и в основном ради себя самого. В мире, где жила Клеопатра, слава была не более чем спутником власти. Так или иначе, честь и слава Рима ее не заботили, ведь в Риме Клеопатру равно презирали и патриции, и простолюдины, видя в ней лишь наложницу Цезаря, женщину, которую можно выставить, как только она надоест. А ведь она вершила судьбы миллионов подданных, в родной стране ее считали богиней, и предки ее правили великой державой, когда римские консулы еще пахали землю и дрались за власть в небольшом городке — когда находили время оторваться от плуга.
Некоторую часть похода Клеопатра сопровождала Антония — из Антиохии до Зегмы, города на Евфрате, назначенного для сбора всех частей. Парфия лежала на другом берегу реки, но Антоний не спешил переправляться. Эту роковую ошибку уже совершил Красс — пошел по голым равнинам Месопотамии (современный Ирак), где его пеших солдат, не имевших никакого прикрытия, конные парфянские лучники перебили, как скот. Войско у Антония было больше, чем у Красса, больше, чем любая из армий Цезаря.
Оно было слишком велико, чтобы его спрятать. Антоний показывал войско Клеопатре, и его, понятное дело, видели и вражеские глаза; парфянским лазутчикам оставалось просто пересчитать головы — и можно переплывать Евфрат с донесением.
Ядро этой необычайно большой силы составляли шестнадцать римских легионов, поддерживаемых собственной десятитысячной конницей Антония. Его новый, не испытанный еще союзник — армянский царь Артавазд привел тринадцать тысяч солдат, и почти половина из них были верхом. Еще четырнадцать тысяч легковооруженных воинов прислали подвластные Антонию правители. Всего у Антония набралось не меньше ста тысяч, но не больше ста двадцати тысяч человек.
Сжигать за собой корабли царица не стала: подобно Октавиану и его сестре, она не могла знать — не отправится ли Антоний из Парфии в объятия своей супруги Октавии.
В этот долгий путь Антоний пустился из Зегмы не позднее апреля или мая 36 года до нашей эры. Армия вначале шла на север, в направлении, почти противоположном Парфии, но, придерживаясь правого берега Евфрата, колонны постепенно отклонялись к востоку и медленно продвигались по все более и более гористой местности к истокам великой реки. Потом армия повернула на юг и пересекла вражеские мидийские земли, направляясь к Фраатам, расположенным неподалеку от парфянской границы. Стояло уже позднее лето; примерно в это время Октавиан потерпел крушение у Мессены. Изнуренные солдаты окружили город и стали ждать, когда подтянется арьергард с осадными машинами. Замысел командующего стал ясен. Осенью он захватит Фрааты, войска перезимуют в городе, а весной пойдут через Парфию.
Мидийцы и парфяне не стали покорно ждать, пока их завоюют. Увидев, что Антоний не собирается атаковать их с большой равнины Тигра и Евфрата, они отнюдь не потеряли интереса к его передвижениям, как он, судя по всему, надеялся. Они следили за перемещением этого весьма заметного войска издали, а возможно, даже из его собственных рядов. И дождались случая: Антоний разделил войско; он оставил людей Артавазда и два своих легиона охранять обоз, а большую часть людей повел быстрее вперед. Армянский царь, по-видимому, предупрежденный о нападении, отправился со своими частями домой, бросив арьергард без конного прикрытия. Оставшуюся пехоту многочисленные враги перебили или взяли в плен, драгоценный обоз угнали, а столь необходимые осадные машины уничтожили.
Антоний, разумеется, поспешил обратно, но не успел спасти ни арьергард, ни себя. Сражение он выиграл — прогнал врага с поля боя, однако его пехотинцы развить успех не смогли: противник, насчитывавший пятьдесят тысяч конных лучников, превосходил их и в скорости, и в дальности стрельбы. Лишившись осадных машин в местности, где нет ни дерева, ни железа, Антонию следовало немедленно повернуть назад, но он был слишком горд и упрям, чтобы сразу смириться с таким унижением. Попытка продолжить осаду с помощью насыпей и мостов из того немногого дерева, что удалось найти, как и следовало ожидать, провалилась. Когда Антоний послал солдат добыть провианта, их перебили вражеские лучники. Мидийцы устроили крупную вылазку из города, отвлекли осаждающих и разрушили их сооружения. После этого Антоний провел среди уцелевших участников сражения децимацию — как будто ему мало было потерь в боях!
Только когда парфянский царь Фраат предложил Антонию переговоры, Антоний заставил себя признать поражение. Он попросил вернуть ему пленных и штандарты, но царь ответил презрительным отказом и обещал лишь не препятствовать отступлению.
Жители Фраат, заблаговременно узнавшие о приходе римлян, успели запастись продовольствием. Начиналась осень. Антоний, не имея ни припасов, ни зимней одежды, ни строительных материалов, решил, что даже такое предложение лучше, чем ничего. Правда, Фраат получил трон, убив престарелого отца, и вряд ли на его слово стоило полагаться. Так оно и оказалось.
Ослабевшее римское войско свернуло шатры — и попало бы прямиком в засаду, если бы отправилось назад тем же путем. Один из проводников сообщил Антонию о ловушке и повел римлян другой дорогой — более трудной, но не столь опасной. И все же когда после тяжкого отступления, длившегося двадцать семь дней, войско пришло в Армению, в нем было на двадцать восемь тысяч воинов меньше, чем вышло в Парфию весной — не считая погибших из числа лагерной прислуги, большей частью рабов, и солдат, дезертировавших с Артаваздом. Из этих двадцати восьми тысяч половина людей умерли от голода и болезней. Еще восемь тысяч погибли в снегах во время отступления по армянским землям, хотя враг их уже не преследовал. Современный Антонию историк Веллей Патеркул, сторонник Октавиана, писал: «Антоний называл поражение победой, потому что ему удалось уйти живым». Замечание, не лишенное справедливости.
В конце пути, на подходе к равнинам Средиземноморья, военачальник бросил остатки своего потрепанного войска и поспешил вперед — как можно быстрее послать гонцов в Александрию. На берегу Сидона он устроил временный штаб и стал скорбеть о погибших товарищах, топя печали в вине. В промежутках между пьянством он вскакивал и бежал к морю в надежде увидеть паруса Клеопатры. Царица прибыла в следующем году; оказалось, что она вновь ждет от него ребенка. Клеопатра привезла большой запас теплой одежды для солдат, но мало денег для уплаты войскам. Возможно, она решилась хотя бы таким образом показать, что недовольна действиями возлюбленного. Антоний возместил недостающее из собственных денег.
