Бенгт Янгфельдт - От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы
10. Веди себя прилично вне школы!
11. Во время общественных увеселений ничего не затевай без разрешения директора!
12. Никогда не перебивай говорящего и смотри в глаза тому, с кем разговариваешь!
13. Будь со всеми вежлив и почитай старших!
14. Не ходите на улице по тротуару по нескольку человек в ряд и сворачивайте вправо при встрече с другими!
15. Смотри на домашних животных, птиц, на деревья и цветы как на своих друзей и никогда не причиняй им вреда!
Никогда не думай того, о чем бы ты не хотел, чтобы узнал Бог!
Никогда не говори того, чего бы ты не хотел, чтобы слышал Бог!
Никогда не делай того, чего бы ты не хотел, чтобы увидел Бог!
— Ну, были у тебя трудности с языком в Петрограде?
— Не у меня, а у петроградцев.
Рисунок Эрика Васстрёма
Исключение составляла семья придворного портного Лидваля, который хотя и располагал немалыми средствами, но отправил своего сына Федора в школу Св. Екатерины. А вот будущая поэтесса Эдит Сёдергран пошла в немецкую Петришуле. Как правило, именно туда либо в немецкую же Анненшуле устраивали своих детей состоятельные шведские родители. Впрочем, выбор школы определялся не только благосостоянием, но и практическими соображениями: немецкий язык точно так же, как и во времена Эрстрёма, был более целесообразным, нежели шведский.
Одно время в конце XIX в. положение шведского языка в школе было под большой угрозой, поскольку принимали детей и из других приходов. Это было способом поддержать финансовое состояние школы, так как за этих детей платили вдвое больше, чем за приходских.
Вследствие этого школа постепенно становилась все более русской и немецкой, и в конце концов шведский язык в ней стал факультативным предметом. Уже не все шведские дети изучали свой родной язык, а учителями, за несколькими исключениями, были русские и немцы. Кроме того, некоторые приходские дети из-за скудных доходов родителей были вынуждены ходить в бесплатную двухгодичную «школу для бедняков». С этим пастор Кая-нус смириться не мог, ведь это вело бы к тому, что нельзя будет проводить на шведском богослужения и что шведская церковь утратит право на существование. По словам пастора, «от старейшей евангелической церкви метрополии в не столь отдаленном будущем останется одна только память», и когда-нибудь суд истории «тяжко обрушится на тех северян, которые не защитили свой собственный очаг от уничтожения».
Поэтому принятый в 1886 г. новый школьный устав определял, что главной целью школы является обучение и воспитание приходских детей и что шведский язык будет в учебных планах важнейшим после религиозного образования предметом. Был создан школьный совет, уменьшена плата за обучение и введено неограниченное число бесплатных школьных мест, не владевшие шведским языком учителя были уволены, прием детей из других приходов прекращен, а «школа для бедняков» упразднена. Кроме того, открыли подготовительную школу на Выборгской стороне, где жили многие малообеспеченные прихожане, в том числе работавшие на Финских государственных железных дорогах. Попытка российского правительства ввести русский язык в качестве языка обучения тоже была пресечена в результате энергичного вмешательства пастора Каянуса.
Принятые меры обеспечили ожидаемый эффект, но в военные годы языковая ситуация опять ухудшилась, на сей раз из-за противоречий между учителями-«шведоманами», возглавляемыми Фанни Сундстрём с Аландских островов, которая «пылала своими чувствами „шведскости“», и руководством школы, обладавшим более профинской ориентацией. На праздновании в школе в 1914 г. Дня Швеции ученики, стоя с зажженными свечами и маленькими шведскими флажками в руках, пели «Швецию» Стенхаммара. Это переполнило чашу терпения Малина, ставшего преемником Каянуса в должности главного пастора и бывшего в 1914–1916 гг. директором школы, и он уволил почти всех шведскоязычных учителей.
В результате учить детей стали преподаватели, вообще не владевшие первым языком школы. Преемник Малина Ю. Хульден мог лишь через переводчика разговаривать с учительницами по русской географии и математике, а также с преподавателем английского языка — выросшим в Корее французом. Тот факт, что все учителя, за исключением троих, к тому же не имели официальной профессиональной аттестации, усугублял плохую репутацию школы и являлся для состоятельных прихожан дополнительным поводом отдавать своих детей в другие школы.
Чтобы выйти из этой тяжелой ситуации, осенью 1916 г. был принят учебный план, приближенный к действовавшему в финляндских реальных училищах. 15 ноября 1917 г., спустя неделю после большевистского переворота, Сенат (Сейм) Финляндии постановил оказывать финансовую поддержку школе, но к тому времени дни ее уже были сочтены.
Густав Бакхофф родился в Або в 1877 г. Прожив несколько лет в Стокгольме, семья в 1880-х гг. переехала в Петербург, где его отец Эдвард, картограф, быстро продвинулся по службе до руководителя картографического отдела в издательстве А. Ф. Маркса. После первой русской революции 1905 г. отец вернулся в Швецию, и его должность занял сын Густав. В качестве главы картографического отдела он участвовал в составлении школьных и карманных атласов Российской империи и редактировал карты расселения различных народностей и распространения различных языков.
В 1914 г. Бакхофф был назначен главой литографического отдела, а через два года — управляющим всего предприятия. Но на пороге уже стоял 1917 год, и дни издательства были сочтены. Политические события и постигший Петербург голод вынудили Бакхоффа с женой и двумя маленькими детьми Альфом и Хельгой покинуть Россию. В 1920 г. семье при помощи Красного Креста удалось выбраться в Швецию, где Густав Бакхофф продолжил работать по профессии — он редактировал карты в литографическом ведомстве шведского Генерального штаба до самого выхода на пенсию. Он скончался в Стокгольме в 1965 г.
В том, что Густав Бакхофф имел оценку «похвально» по гимнастике, нет ничего удивительного. Он был не только отличным гимнастом, но и тренером по гимнастике. Вообще гимнастика была своего рода увлечением живших в Петербурге северян: например, активист «Шведского общества» Георг Уден руководил собственным гимнастическим и массажным заведением
«Вот и опять пришло Рождество…»
Самыми большими торжественными днями в шведской колонии были праздник Рождества Христова и день Густава Адольфа 6 ноября, когда «Шведское общество» собиралось на свое ежегодное празднество (см. главу «Развлечения и благотворительность»).
«Шведское общество» устраивало также празднование Рождества. В годовом отчете Общества за 1910 г. сообщается, что все снова молодели, видя, как усердно дети разучивали «старые, столь памятные шведские святочные игры, и то смешанное с ужасом восхищение, которое они испытывали при встрече с соломенным козлом». После раздачи подарков детей отправляли домой, и начинался шведский ужин, который превосходно готовили повара ресторана «Регина», хотя продукты были им совершенно незнакомы.
Иногда Рождество праздновали дважды — сначала 25 декабря по шведскому календарю, а затем с наступлением русского Рождества (через 12 дней в XIX и через 13 —в XX в.).
Так, например, поступали в семье Нобелей. 24 декабря отмечался довольно непритязательный шведский сочельник с участием заводских инженеров и других работников, не относившихся к близкому семье кругу людей. Все гости получали по рождественскому подарку — достаточно маленькому по размерам, чтобы уместиться под салфеткой, но ценному: это могла быть маленькая шитая серебром сумочка с сапфирами, брелок от Фаберже и т. п.
Майя Хусс, работавшая сестрой милосердия в Красном Кресте у сестры Эдлы Нобель — Лили, вспоминает свое первое Рождество в доме Нобелей в 1908 г.: «Двери столового зала растворились, и мы увидели стол длиной в полверсты, украшенный елками, белой омелой и черешчатым дубом; пахло восковыми свечами, рождественской рыбой и окороком. Для гостей был приготовлен сюрприз, на который я, как и все остальные, рассчитывала, — в виде прелестного подарка: в салфетке лежала эмалевая вещица русской работы с надписью: Рождество 1908. Затем пили рождественское пиво, писали стихи к подаркам, беседовали, ели кашу и т. д. Было очень уютно, но на этом все и закончилось, а в рождественский день завод вновь грохотал — все опять работали…»
«На этом все и закончилось…» Спустя две недели Майя Хусс поняла: это не было настоящим Рождеством! 6 января 1909 г. она пишет домой:
«Однако мы узнали, что бывает и настоящее Рождество, — на улицах и в домах царили оживление и возбуждение, люди обсуждали рождественские подарки, и вчера начался настоящий праздник: веселые и радостные сыновья собрались дома, съехавшись из разных стран. Были созваны служащие в компании молодые шведы, они нарезали шелковую бумагу, золотили орехи и пили шведский пунш. В истинно рождественском настроении собрались мы вокруг большого рабочего стола — все облаченные в большие белые передники, на них некоторые из нас прикрепили красные кресты из шелковой бумаги. В полночь раскрылись двери в зал, и служитель торжественно объявил, что вот-вот прибудет рождественская елка. Она, высокая и красивая, была воздвигнута на полу посреди зала, и все мы принялись украшать ее».
