Жан Фавье - Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого
В ноябре 1313 г. Мариньи оказался в Англии. Поскольку цель этого путешествия, о котором мы уже рассказывали, была в прошлом, Мариньи проводил время при дворе английского короля, улаживая личные дела и ходатайствуя за горожан Ипра. Но 25 ноября Эдуард II заявил, что передача имущества тамплиеров госпитальерам не наносит никакого ущерба Короне или ее подданным, в присутствии Вальтера, избранного архиепископом Кентерберийским, казначея Джона Сандала, Эймара де Баланса, графа де Пемброка, Гуго Деспенсера Старшего, Ангеррана де Мариньи и т. д.;[1138] французами из свидетелей были только два человека, Мариньи и Гильом де Монтегю. Двадцать восьмого ноября Эдуард II ассигновал Мариньи и Тоту Ги содержание в уплату своих долгов[1139] и в тот же день приказал Эймару, графу Пемброку, передать имущество тамплиеров представителям госпитальеров.[1140] Мариньи тотчас же уехал из Англии: его имя более не фигурировало в документах. Маго д'Артуа послала своего слугу Леско в Виссан, чтобы тот сообщил ей о возвращении Ангеррана и Людовика д'Эвре.[1141] Из этого следует, что в ноябре 1313 г. Людовик д'Эвре также находился в Англии. То, что в акте от 25 ноября не упоминается его имя, означает, что Людовик д'Эвре все так же, хотя и безрезультатно, противился передаче имущества госпитальерам и что он не забыл, как вмешательство Мариньи и Карла Валуа на Вьеннском соборе перечеркнуло мнение большинства членов Совета. Он не участвовал в деле, которого не одобрял. Но это также доказывает, что включение имени Мариньи в акт от 25 ноября не просто дань вежливости; это свидетельствует о том, что Ангерран подталкивал Эдуарда II к решению передать имущество тамплиеров госпитальерам, из-за чего французскому посольству пришлось отложить свой отъезд.
В заключение скажем, что, на наш взгляд, деятельность Мариньи в основном, а может быть, и в первую очередь повлияла на выбор решения об имуществе тамплиеров. Во Вьенне, когда нужно было убеждать, в Вестминстере, когда нужно было приводить приговор в исполнение, он оказывался на первом плане. Более того, он остался в Англии, поставив под удар свое положение при дворе Филиппа Красивого, вплоть до фактической передачи имущества госпитальерам. Если, как мы сказали, предлагая собственное решение данной проблемы, Ангерран руководствовался интересами государства и короля, остается непонятной причина его столь длительного пребывания в Англии. Конечно же, госпитальеры преуспели, убеждая Мариньи, что, занимаясь их делами, он только выиграет, а Ангерран как никто другой умел ловко сочетать интересы короля со своими собственными!
Еще одной проблемой, которая относилась если не к Франции, то, по крайней мере, к династии Капетингов, было противостояние гибеллинов и анжуйцев, причем король Франции поддерживал последних. На протяжении всего вторника, 28 марта, по этому вопросу велись переговоры между папой, с одной стороны, и королевскими советниками и принцами, с другой стороны,[1142] – что касается этих переговоров, мы, к сожалению, остаемся в таком же неведении, как и арагонские посланники, – а на следующее утро, 29 марта, состоялась очень важная встреча папы и членов консистории с французами. Мюллер полагает, что эта встреча состоялась во второй половине дня 28-го. числа, но нам кажется, что в данном случае этот вывод сделан из-за неправильного истолкования донесения арагонцев, которые точно заметили «И затем, в следующую среду», то есть в среду, 29-го числа.[1143]
Король, у которого был сильный жар, послал вместо себя Людовика Наваррского, Карла Валуа, Филиппа де Пуатье, Карла Маршского, сенешаля Прованса, Ангеррана де Мариньи и Гильома де Плезиана. Утром 29 марта последний из вышеперечисленных на собрании консистории обратился к папе от имени короля. Суть была в том, чтобы помешать Клименту V оказать помощь Генриху VII в борьбе с анжуйцами. Но Иоанн Анжуйский оборонял Рим, потеря которого означала конец анжуйского господства. Поэтому французские дипломаты решились на отчаянный ход: король Франции поддержит Анжуйский дом «и короля Роберта, который происходит из крови королей Франции»,[1144] в борьбе с союзом Генриха VII и Фридриха Сицилийского, за старшего сына которого император отдавал замуж свою дочь. На первый взгляд могло показаться, что короля заменял именно Плезиан, но нельзя забывать о том, что именно он умел выступать перед толпой и, следовательно, аудитория могла быть очень многочисленной.
Именно тогда Мариньи предоставил слово сенешалю Прованса, чтобы тот повторил перед папой и консисторией то, что он уже рассказывал королю и членам его Совета, то есть описал приготовления гибеллинов к борьбе с королем Робертом. Именно Мариньи как руководитель делегации принял решение обнародовать это свидетельство.[1145] Этот факт может вызвать удивление. В присутствии короля Наварры и других принцев все происходило так, как будто Мариньи распоряжался в группе представителей короля Франции, что он, кстати, по всей видимости, и делал. Нет причин сомневаться в истинности свидетельства арагонцев: такую подробность могли отметить только очевидцы. При необходимости они всегда приводили источник переданной ими информации. Далее мы еще увидим примеры того, как Мариньи вел себя подобно главе дипломатической миссии, например, на совещании в Турне, состоявшемся за полгода до встречи, о которой мы только что рассказали.
Папа ответил, что любит короля Роберта и желает ему добра, и поэтому принял решение отложить отправление буллы, которая предписывала Иоанну Анжуйскому оставить Рим гибеллинам, а также сделать все возможное, чтобы избежать заключения союза между императором, Фридрихом и королем Арагона.[1146] Наконец, он изъявил готовность поспособствовать обмену ратификационными грамотами по договору между королем Франции и императором, именно по тому договору, который, как мы уже сказали, был ратифицирован благодаря дипломатическому таланту Мариньи.
Чтобы завершить рассказ о деятельности Мариньи на церковном соборе во Вьенне, остается перечислить те награды, которые ему удалось вытребовать у папы по этому случаю. Прежде всего, вполне возможно, что он вместе с королем добивался для государства права на ежегодный сбор десятины, то есть, по оценке арагонцев. около 100 000 флоринов.[1147] Поскольку этот вопрос входил в его компетенцию, именно он на следующий год вел с папой переговоры, при посредничестве Пьера Барьера, о ссуде 160 000 флоринов, которая, по словам Мариньи, была необходима для того, чтобы расходы короля за 1313 г. не затронули суммы десятины.[1148]
Безусловно, Ангерран не забыл также о себе и о своих близких. Мюллер называет Мариньи в числе сопровождавших Филиппа Красивого, для которых король добивался некого вознаграждения. Это мнение кажется нам ошибочным, поскольку множество булл было составлено, несомненно, по просьбе короля, но вместе с тем были и буллы, составленные по просьбе самого Мариньи.[1149] Совершенно очевидно, что Ангерран в данном случае не нуждался в королевском вмешательстве, которого, впрочем, в случае булл от 29 апреля[1150] Филипп Красивый просто не мог оказать. Эти буллы предназначались для членов семьи Ангеррана, а также, что представляет для нас особенный интерес, его помощникам: его братьям Жану и Роберу де Мариньи, его шурину Жану де Монсу, его капелланам Берто де Монтегю и Жерве дю Бю, его писцам Мишелю де Бурдене и Жану де Шармуа, некоему Роберу Лемаршану, декану Сен-Ромен-де-Кольбоск, и, вероятно, Реньо Паркье, королевскому нотариусу. Награды представляли собой снятие ограничений по месту постоянного пребывания, возрасту, разрешение на совмещение бенефициев, позволение входить в аббатство и т. д.
Сам Ангерран получил право назначать наследников своим братьям или Жану де Монсу, если последние решили бы отказаться от бенефиция в церковном округе Санса,[1151] назначить им всем бенефиции церкви в Экуи[1152] и Гамаше, где он мог бы основать капитул,[1153] основать две должности капеллана в Менневиле и заменить церковную десятину налогом на мельницы.[1154]
Наряду с отдельными моментами истории церковного собора во Вьенне, мы показали также поступки Ангеррана де Мариньи и их значимость, порой при анализе его деятельности выходя за рамки нашего конкретного рассказа, чтобы он гармоничней вписался в общую канву повествования. Отнюдь не пытаясь преуменьшить роль Ногаре и в особенности Плезиана, мы полагаем все же, что политика короля во Вьенне явилась отражением идей Мариньи. Оставив в стороне юридические и канонические притязания Ногаре, король избрал более реалистичный политический курс, добившись примирения с папой ценой уступок второстепенной важности и, таким образом, с честью послужив интересам государства.
