Жан Фавье - Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого
Во Вьенне Ангерран часто встречался с самим папой[1115] и с некоторыми из пяти прибывших в феврале кардиналов, возможно, с Фредолем и Фревилем. Проанализировав факты, можно понять, что было решено на словах перед отъездом Мариньи: уступив практически явному ультиматуму, объявленному королем в письме от 2 марта, Климент V заявил, что упразднит орден своим приказом, что, впрочем, было решено еще в конце февраля; принятие решения о передаче имущества тамплиеров откладывалось на неопределенный срок. Следовательно, часть миссии Мариньи провалилась, поскольку не был улажен вопрос об орденском имуществе. Зато появилась уверенность в том, что болезненно воспринятое участниками собора упразднение ордена тамплиеров должно было состояться в скором времени. Это не дало бы папе возможности изменить свое решение и вынудило бы его заняться вопросом оставшегося без владельца имущества.
Король мог, наконец, приехать во Вьенн, так как теперь он уже не подвергался риску получить отказ. Мариньи отправился в Лион, чтобы отчитаться о предпринятых им действиях, совершенно точно после 11 марта[1116] и, возможно, даже после 17-го.[1117] Двадцатого марта король в сопровождении придворных прибыл во Вьенн,[1118] и 22-го числа Климент V на закрытом собрании консистории дал официальное согласие на упразднение ордена. Так как король, по всей вероятности, приехал во Вьенн вечером 20 марта, у него в распоряжении было всего лишь тридцать или сорок часов до начала собрания консистории, то есть необходимый срок для того, чтобы достойно оформить предложение подобной важности. Следовательно, сам документ был долгожданным результатом февральских переговоров и миссии Мариньи, а приезд во Вьенн Филиппа Красивого со двором практически ничего не изменил.[1119]
Оставался открытым вопрос о передаче имущества тамплиеров, за которое соперничали Филипп Красивый, испанские короли и другие ордена, поскольку, по всей видимости, Климент V не захотел или не осмелился оставить их папству. Мы рассмотрим претензии сторон, выработанное решение и роль в этом деле Ангеррана де Мариньи, какой она нам представляется в свете происходивших во время и даже после церковного собора событий.
Попытавшись четырьмя годами раньше вытребовать для короля Арагона владения тамплиеров в его королевстве,[1120] арагонцы перешли к просьбам передать это имущество их национальным орденам, в частности ордену Калатраву, которые, впрочем, отнюдь не бедствовали в 1308 г. и буквально осаждали папу и кардиналов. За основание нового ордена высказывалось большинство прелатов[1121] и, возможно, король Франции, по крайней мере, в начале марта.[1122] Притязания госпитальеров, наконец, поддержали Ангерран де Мариньи и Карл Валуа. Что касается Ногаре, в одном из значившихся в описи его архивов документе[1123] были указаны причины, по которым имущество тамплиеров было бы целесообразней передать уже существовавшему ордену, но нет никаких доказательств тому, что эта бумага была составлена хранителем печати или по его приказу, как посчитал Лизеран.[1124]
Каковы были причины благосклонности Мариньи к госпитальерам? Возможно, высокопоставленные лица, принадлежавшие к этому ордену, которые участвовали в переговорах со 2 по 17 марта, добились его поддержки, предложив некое финансовое вознаграждение или пообещав в обмен на содействие нечто выгодное для Ангеррана. Они позаботились о подарках: передали золоченую драпировку королю[1125] и, несомненно, что-то еще советникам. Но также существует вероятность того, что Мариньи в выборе позиции руководствовался государственными интересами: передать имущество другому ордену, то есть ордену, специально для этого основанному, означало перевести его в другую финансово обеспеченную организацию, которая оказалась бы по отношению к королю в такой же ситуации, как и тамплиеры, и, возможно, была бы вынуждена потратить свое приобретение на проведение крестового похода; полностью отдать эти владения испанским орденам значило лишить собственное государство обширного капитала. Безусловно, получив это имущество, орден госпитальеров становился еще более могущественным, чем орден тамплиеров, но он имел бы такие же недостатки, от которых, в свою очередь, новый орден мог бы избавиться. Пока же капитал оставался во Франции в распоряжении короля, который, не теряя надежды на его окончательное присоединение к казне в будущем, мог при первой необходимости черпать оттуда неограниченные средства, поскольку орден был обязан своим обогащением королевской милости.
На собрании Совета лишь только Мариньи и Карл Валуа высказывались в поддержку претензий госпитальеров.[1126] Становится очевидным существование противостояния между папой, некоторыми кардиналами, которые поддерживали госпитальеров, так как были преданы королю или зависели от него, и остальными прелатами, в большинстве своем воспринявшими это решение в штыки; в конце концов, папе пришлось отказаться от попыток привести их к согласию. Нам кажется, что не король, как написал Лизеран, «присоединился к мнению Курии»,[1127] а, напротив, папа и члены Курии присоединились к мнению короля под влиянием Карла Валуа и Ангеррана де Мариньи. Необходимо заметить, что из них только Мариньи принимал участие в февральских переговорах; следовательно, его выступление на Совете стало определяющим для принятия решения. Результатом стала булла «Ad providam» от 2 мая 1312 г., официально утвержденная 3 мая, согласно которой папа передавал имущество ордена тамплиеров госпитальерам? за исключением владений в испанских королевствах.[1128] Эта оговорка была выгодна для Филиппа Красивого, который не был солидарен с другими королями в их отношениях с госпитальерами.
Сложно сказать, занимался ли Мариньи этой операцией лично, поскольку не сохранились многочисленные приказы, не зарегистрированные в Сокровищнице хартий, которыми должны были сопровождаться все пересылки бумаг – которые осуществлялись в течение очень небольшого периода времени, так как о расторопности французской стороны Климент V рассказывал, например, королю Сицилии,[1129] – и акт о выплате 200000 турских ливров, затребованных королем в качестве возмещения вкладов в казну ордена тамплиеров.[1130] Но, в любом случае, Мариньи, несомненно, поспособствовал передаче имущества тамплиеров госпитальерам.
В июне 1312 г. он все еще находился при дворе понтифика. Четвертого июня Климент V наградил Пьера Асцелина, ректора Сент-Женевьев-ан-Брей, из уважения к Мариньи, у которого Асцелин некогда служил писцом.[1131] В счетах отеля Маго д'Артуа упоминается о том, что в конце мая было выплачено 20 су «на ночлег. I. слуге, который срочно отвозил бумаги из Парижа во Вьенн для монсеньора Ангеррана».[1132] Мы думаем, что, вернувшись в Париж в одно время с королем, в июне он уже не ездил во Вьенн. Самое большее, он доехал до Сетфона, где расстался с королем 25 или 26 апреля,[1133] получив до этого множество хартий, поскольку в промежутке между составлением двух документов об аноблировании во Вьенне 10 апреля 1312 г.[1134] и акта о помиловании, датированного 12 июля,[1135] больше ни один королевский указ не был составлен по распоряжению Мариньи: это, в какой-то степени, подтверждает тот факт, что Мариньи, вновь встретившийся с папой в конце апреля, вернулся ко двору только в июне, когда на суд был вызван Роберт Бетюнский.
Ангерран опасался, что, если он покинет Вьенн одновременно с отъездом короля, 22 апреля, уверенность папы и кардиналов в правильности сделанного ими выбора ослабнет и Климент V изменит свое решение прежде, чем обнародует его публично. Ведь до сих пор в разные страны довольно неспешно высылались предписания передать имущество тамплиеров госпитальерам; например, булла от 16 мая предписывала это графу Фландрии.[1136] С согласия баронов Филипп Красивый дал свое окончательное подтверждение этому решению 24 августа.[1137] Невозможно было бы поверить в то, что Филипп Красивый уехал бы до принятия окончательного решения, по поводу которого все еще оставались некоторые разногласия, не оставив вместо себя проверенного, способного и расторопного человека. Поэтому Мариньи остался во Вьенне, готовый вмешаться, если бы папа вновь нашел причину для сомнений, и настоять на скорейшем завершении этого предприятия.
В ноябре 1313 г. Мариньи оказался в Англии. Поскольку цель этого путешествия, о котором мы уже рассказывали, была в прошлом, Мариньи проводил время при дворе английского короля, улаживая личные дела и ходатайствуя за горожан Ипра. Но 25 ноября Эдуард II заявил, что передача имущества тамплиеров госпитальерам не наносит никакого ущерба Короне или ее подданным, в присутствии Вальтера, избранного архиепископом Кентерберийским, казначея Джона Сандала, Эймара де Баланса, графа де Пемброка, Гуго Деспенсера Старшего, Ангеррана де Мариньи и т. д.;[1138] французами из свидетелей были только два человека, Мариньи и Гильом де Монтегю. Двадцать восьмого ноября Эдуард II ассигновал Мариньи и Тоту Ги содержание в уплату своих долгов[1139] и в тот же день приказал Эймару, графу Пемброку, передать имущество тамплиеров представителям госпитальеров.[1140] Мариньи тотчас же уехал из Англии: его имя более не фигурировало в документах. Маго д'Артуа послала своего слугу Леско в Виссан, чтобы тот сообщил ей о возвращении Ангеррана и Людовика д'Эвре.[1141] Из этого следует, что в ноябре 1313 г. Людовик д'Эвре также находился в Англии. То, что в акте от 25 ноября не упоминается его имя, означает, что Людовик д'Эвре все так же, хотя и безрезультатно, противился передаче имущества госпитальерам и что он не забыл, как вмешательство Мариньи и Карла Валуа на Вьеннском соборе перечеркнуло мнение большинства членов Совета. Он не участвовал в деле, которого не одобрял. Но это также доказывает, что включение имени Мариньи в акт от 25 ноября не просто дань вежливости; это свидетельствует о том, что Ангерран подталкивал Эдуарда II к решению передать имущество тамплиеров госпитальерам, из-за чего французскому посольству пришлось отложить свой отъезд.
