Александр Кадетов - Выстрел по «Ледоколу». Как Виктор Суворов предавал «Аквариум»
Совершенно неожиданно открылись новые интересные перспективы в работе с военным атташе ФРГ в Швейцарии Вольфгангом фон Крюге.
Фурлонг выплатил ему впервые деньги под расписку за материалы по военной технике ФРГ. Это был несомненный успех. Резидент похвалил Фурлонга за работу с немцем и решил сам продолжить дальнейшую его разработку. Все складывалось в соответствии с советами мистера Си.
Как часто бывает в разведке, начальство любит снять сливки, завершить начатую подчиненными перспективную работу. Особенно когда на крючок попадает крупная рыба. Ценнейший советский агент — швед, полковник Стиг Веннерстрем в своих воспоминаниях «От начала до конца» по этому поводу писал: «Как только начальство почувствовало, что я из себя представляю для Советов в агентурном отношении, майорский уровень руководства мной сразу был заменен генеральским».
О'Брайн Тир почувствовал, что фон Крюге может стать ценным агентом и послужить короне Ее Величества. Он решил познакомиться с ним лично, хотя на официальных приемах иногда мимоходом с ним встречался и здоровался. Фурлонгу резидент объяснил, что, поскольку срок его командировки заканчивается, необходимо сохранить преемственность и ближе узнать немца.
Тир и Фурлонг встретились с Крюге в загородном ресторане за обедом. Хорошо выпили, закусили. За кофе с французским коньяком завязалась оживленная откровенная беседа. От политики перешли к житейским делам. Немец жаловался на материальные трудности. Ругал свое правительство, допустившее приезд в страну иностранных рабочих: югославов, турок, албанцев и других, которые сели на немецкие плечи. Приходится выплачивать социальную помощь из немецкого кармана. Иностранцы, особенно турки, плодятся как кошки, обзавелись большими семьями, ведут себя нахально, из-за них возникают конфликты на национальной почве. Англичане соглашались с немцем, говорили, что и у них подобные проблемы с выходцами из Пакистана, Индии.
Подвыпив, немец проболтался, что проигрался в карты, залез в долги и не знает, как выбраться из этой долговой ямы.
Прощаясь, Тир шепнул немцу, что есть некоторые идеи, как помочь ему выбраться из финансовых затруднений. Сейчас он не готов обсуждать этот вопрос, но через недельку, по всей видимости, они могли бы вернуться к этой теме. Полковник очень обрадовался, благодарил и заверял, что будет рад любой помощи.
Через неделю такая встреча состоялась без Фурлонга. На встрече английский резидент обговорил весь круг вопросов, которые наметил с Олдфилдом в Лондоне. Яблоко созрело и упало на землю.
8 июня 1978 года поздно вечером швейцарский агент Шварцбергер вызвал резидента СИС О'Брайна Тира условным сигналом на экстренную встречу.
Когда О'Брайн услышал по телефону голос своего агента, он интуитивно почувствовал, что произошло что-то важное и неординарное. К экстренной встрече агент и резидент прибегали крайне редко. Просто за период их сотрудничества не возникало такой необходимости. Обычно они встречались один раз в месяц в каком-нибудь загородном ресторане как хорошие знакомые. Собственно, их отношения трудно было назвать агентурными, хотя Шварцбергер с большим удовольствием брал за свои услуги деньги и даже расписки. Тайники и прочие агентурные конспиративные штучки не использовались. Они просто были не нужны.
Условная фраза в телефонном разговоре свидетельствовала о том, что надо срочно ехать на встречу и что агент ждет его в загородном ресторане.
О'Брайн поспешил в гараж. Через тридцать минут он подъезжал к загородному ресторану, расположенному в лесу у небольшого озера. Ресторан назывался «Три медведя». Три огромных бурых медведя, искусно вырезанные из какой-то ценной породы дерева, стояли на задних лапах у входа в ресторан. Самый большой держал в лапах огромный щит со словами: «Добро пожаловать». У двух других медведей, поменьше, в лапах были внушительные по размеру кружки с пивом и надписью на них: «На здоровье».
Шварцбергер сидел за отдельным столиком в углу ресторана и ожидал О'Брайна. Поздоровавшись, англичанин сел за стол. Сразу подошёл учтивый официант, подал меню и удалился. По всей вероятности, Шварцбергер был частым посетителем этого заведения, и официант его хорошо знал.
— Выбирай, — сказал О'Брайн, мельком пробежав глазами меню и передавая его своему собеседнику.
— Я думаю, как обычно, — едва взглянув, проговорил швейцарец. — Стейк по-испански.
— О'кей, — англичанин поднял руку вверх.
Мгновенно подошел официант. О'Брайн сделал заказ. Через пару минут на столе появились два больших бокала темного пива. Завязалась неспешная беседа старых товарищей о погоде, о колебаниях на бирже, о строительстве туннеля под Ла-Маншем. Вновь подошел официант. Осведомился, можно ли подавать стейк. О'Брайн кивнул. Официант исчез, но вскоре вновь появился, неся на массивной деревянной отполированной плите солидный, граммов на триста-четыреста, кусок толстого поджаренного мяса. На стейке плавился круглый, с большую монету кружок чесночного масла, образуя концентрические окружности. К горячему подавался необычный столовый прибор, состоящий из вилки и огромного пиратского ножа.
Мясо таяло во рту, его не надо было жевать, чесночное масло создавало удивительный вкусовой аромат. После такой большой порции в животе не ощущалось никакой тяжести. Казалось, что можно было повторить.
Выпили по чашке кофе. О'Брайн расплатился, взял счет и предложил Шварцбергеру прогуляться к озеру. В общественных местах они никогда о деле не разговаривали.
Подойдя к озеру, О'Брайн спросил:
— Что случилось, Фриц? Что-то срочное?
— Моя служба, — начал Шварцбергер, — сняла вчера на квартире русского такую информацию, что я принял решение вызвать тебя на экстренную встречу. Вот записи, возьми, они в пакете. Думаю, это очень тебя заинтересует.
— Если твоя информация так важна, — проговорил резидент, посмотрев на часы, — то нам придется расстаться. Горю желанием посмотреть, что ты там добыл. Извини, Фриц, большое тебе спасибо, я поехал.
Ещё через пару минут О'Брайн мчался на машине в сторону города. Прибыв в резидентуру, срочно вызвал к себе Гордона Барраса. Тир коротко сообщил ему о случившемся и поставил магнитофонную запись. Он сам уже до приезда Гордона успел прочитать перевод записи разговора на квартире Резуна. Резидент попросил своего зама внимательно слушать и сверять правильность сделанного перевода. Из разговора супругов складывалась следующая картина. Резун пришел вчера с работы в подавленном состоянии. Отказался ужинать, на вопросы жены не отвечал, отмалчивался. Потом с ним случилась истерика. Он кричал, ругался. Успокоившись, рассказал жене, что у него был неприятный разговор с Александровым.
«Борису Михайловичу, вероятно, накапали соседи на меня, они суют свой нос во все дыры. Они ему шепнули, что я якобы завел шашни с иностранками. Видели меня пару раз в кафе с нашей соседкой-англичанкой. Шеф вызвал меня и, не дав мне сказать в свою защиту и пару слов, отматерил и выгнал из кабинета. Никакие шашни с иностранками я не крутил, — срываясь на крик, говорил жене Резун. — Все это клевета. Но разве можно в чем-нибудь убедить нашего… После разговора с шефом, — продолжал Резун, слегка успокоившись, — я остался в резидентуре. К Александрову зашел офицер по безопасности. Дверь в кабинет осталась приоткрытой, и я слышал, как шеф звонил нашему аэрофлотчику и интересовался ближайшим рейсом самолета на Москву. Уверен, они хотят меня отправить в Союз. Так что, дорогая, пакуй шмотки. А в Москве тоже не будут ни в чем разбираться. Кому я нужен? Руки мохнатой, чтобы защитить, у меня нет. Отправят у черту на кулички — это в лучшем случае».
Татьяна пыталась успокоить мужа, но он не унимался, а расходился все больше: «Все это брехня, я не виноват и не хочу уезжать!»
Он то ложился на диван, запрокидывая голову назад, то вновь вскакивал и нервно ходил по квартире. Жена давала ему успокоительное, но ничего не помогало.
«Володя, — взмолилась Татьяна, — может быть, тебе следует ещё раз пойти к шефу и попытаться с ним поговорить, объяснить?»
«Да ты что? — кричал Резун на всю квартиру. — С этим самодуром разве можно по-человечески говорить? Он просто выгонит меня! У нас нет никакого шанса на спасение. Все рухнуло, все пропало!»
Прослушав эту запись, О'Брайн ощутил, как холодок пробежал по его спине. «Ведь если Резуна отправят в Москву, — рассуждал про себя О'Брайн, — это будет концом его карьеры разведчика. По всей вероятности, его просто уволят из армии, и он для нас превратится в ничто, в нуль. А что будет ожидать меня в этом случае?»
— Ну что ты скажешь, Гордон? — обратился резидент к своему заму.
— Дело — труба, О'Брайн, — прямо ответил Баррас. — Я просто не могу все это себе представить и осмыслить. Как неожиданно круто повернулось дело. Нам что-то надо срочно предпринять, если есть еще хоть малейший шанс спасти ситуацию.
