Евгений Савицкий - Я — «Дракон». Атакую!..
Едва этот, седьмой, остановился — я к нему. По номеру самолета помнил, что там комэск. Издалека заметил — лицо ведущего группы веселое, и он спокойно курит. Кричу Осадчиеву:
— Ну как? Выполнили? Где восьмой?.. Комэск отбросил папиросу и тоже — во всю мощь легких:
— Товарищ генерал! Задание командования группа выполнила. Боевых потерь нет!
— Восьмой где?
— Да не волнуйтесь, товарищ генерал, — улыбается Осадчиев, — восьмой тут сел, совсем недалеко. Километров двадцать — двадцать пять от аэродрома. Сел в хлебном поле — я видел его посадку. Все нормально.
Тут у меня от души отлегло, я сгреб комэска в охапку и, как мог, поздравил — кратко, без громких цветистых слов и пафоса. Разве найдешь в такие минуты красивые-то слова! Да, признаться, они и не требовались. Как летчикам, нам ведь и так было ясно, чего стоила наша солдатская доблесть.
В тот же день радиостанция имени Коминтерна передала сообщение, что восемь советских истребителей нанесли бомбово-штурмовой удар по противнику и сбросили над прусским городом Инстербургом листовки. Радиоволны разнесли эту весть на весь мир…
Глава пятнадцатая.
Освободив от врага Белоруссию, войска двух фронтов — 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского — приступили к операции по освобождению Прибалтики. В направлении на Паневежис — Шяуляй и Елаву наступали войска 1-го Прибалтийского фронта, а на Вильнюс — соединения 3-го Белорусского.
Близился час освобождения Литвы. За три года оккупации гитлеровцы истребили почти четверть населения республики, разрушили восемьдесят процентов промышленных предприятий, уничтожили около половины поголовья скота. «В прибалтийских странах германским органам следует опираться на немцев: использовать в интересах Германии противоречия между литовцами, эстонцами, латышами и русскими, — рекомендовал Геринг в своей „Зеленой папке“. — На Кавказе использовать в наших интересах противоречия между туземцами — грузинами, армянами, татарами — и русскими…» Что говорить, немцы старательно придерживались подобных инструкций.
Деревня Пирчюняй. Мы услышали о чудовищных преступлениях в этом местечке. Дотла сожгли ее фашисты вместе со взрослыми жителями и детьми. А сколько таких сожженных и разрушенных литовских деревень проносилось в те дни под крыльями боевых машин!..
За одиннадцать дней наши танковые соединения и пехота продвинулись на 180—200 километров. Такой стремительности наступления враг не ожидал и, ожесточенно сопротивляясь, откатывался все дальше. Нам, авиаторам, особенно истребительным частям, приходилось работать в довольно непривычной обстановке. Дело в том, что танкисты нередко отрывались от сухопутных войск на 120—150 километров. Наша задача была прикрывать танковые соединения, но ведь радиус полета любой боевой машины не беспредельный. 150 километров — это если считать не от аэродрома, а даже от передовых позиций пехоты — в одну сторону, 150 километров — в другую (надо ведь еще вернуться к своим!). Спрашивается, когда же вести бой? Останется ли время на прикрытие войск?..
Боевая обстановка диктовала свои условия, и мы решили не дожидаться, пока пехота освободит нам аэродром, а садиться, где получится — следом за танкистами и работать. Что говорить, риск был большой, каждый боевой вылет истребителя стоил многого, но нас ждали, на нашу поддержку рассчитывали танкисты.
Запомнились мне особенно горячие дни боев за освобождение Вильнюса. Город был основательно укреплен противником. Несколько полос обороны, усиленные противотанковыми заграждениями, танки и самоходные орудия, зарытые в землю, — все это представляло серьезное препятствие еще на подходе к городу. А сам Вильнюс был превращен в настоящую крепость. Почти каждый уцелевший дом немцы превратили здесь в опорный пункт или узел сопротивления. На верхних этажах обосновались пулеметчики, автоматчики и снайперы, орудийные гнезда были оборудованы на нижних этажах. Все площади города и улицы простреливались орудиями, минометами, пулеметами. На Замковой горе (ныне гора Зедиминаса) немцы устроили наблюдательный пункт, оттуда могли вести и обзор всей местности, и круговой огонь.
Придавая Вильнюсу большое значение как узлу обороны, прикрывавшему подступы к Восточной Пруссии, гитлеровцы заявляли, что город будут защищать отборные силы их армии, и 8 июля из Берлина прибыл сюда вновь назначенный комендант Вильнюса Штагель с приказом Гитлера «во что бы то ни стало удержать город до подхода резервов».
Километрах в десяти от Вильнюса находился полевой аэродром Порубанок. Так вот, чтобы эффективней помогать танкистам 3-го гвардейского механизированного корпуса генерала В. Т. Обухова, свой командный пункт и одну из наших дивизий — 278-ю истребительную — мы решили расположить на том аэродроме. Перелетели. Танкисты выделили нам одну роту для охраны, а сами, обойдя город с севера, приступили к его осаде.
Дабы убедиться в готовности аэродрома для работы с него боевых машин, я послал туда майора Новикова на связном По-2. Следом за ним с группой истребителей приземлился и сам.
— Летное поле для принятия любых типов самолетов вполне пригодно, — докладывает Новиков. — Подсобные помещения исправны. Заминировать фрицы ничего не успели, но есть одно неудобство: здорово бьют по полю из минометов и ведут огонь артиллерией.
Да, мой помощник майор Новиков был прав, — взлетать, приземляться, вообще находиться в открытом поле под обстрелом врага не слишком-то удобно. А что было делать?.. Короче, решаю принять на Парубанок два истребительных полка.
— Товарищ генерал, чуть не забыл, — говорит Новиков, когда я собрался уже лететь с докладом о своем решении в штаб воздушной армии. — Тут на бричке люди приезжали — предлагали свои услуги, готовы помочь, если что потребуется.
«Ну, какие они помощники в наших делах?» — подумал я, запустил мотор и пошел на взлет.
…Воздушные бои над Вильнюсом велись беспрерывно. «Юнкерсы», «фоккеры», «мессершмитты» тянулись с запада, и, казалось, поток этих машин с крестами бесконечен. Летчики корпуса совершали в день по четыре-пять боевых вылетов, а эшелоны гитлеровских машин все шли и шли. Видно, приказ фюрера был достаточно строг.
9 июля немцы выбросили в районе Вильнюса большой десант. Около ста транспортных самолетов использовали они для этого. На следующий день были десантированы еще 600 головорезов. Работать с полевого аэродрома в таких условиях становилось все тяжелей, и тогда я вспомнил о местных жителях, которые предлагали нам свою помощь.
Отыскать их было нетрудно. Жили они в селе Порубанок, названием которого условно обозначали мы и свой полевой аэродром, так что вскоре явились седой мужчина и женщина-литовка, неплохо владевшая русским языком. Я объяснил им суть дела: противник обстреливает аэродром откуда только может, нам срочно необходимо возвести земляные капониры для укрытия самолетов и людей. И спросил:
— Нет ли у вас какого-либо инструмента — кирок, носилок?
Мужчина и женщина о чем-то посоветовались по-своему, лица, гляжу, стали озабоченными. Потом литовка говорит:
— Пусть командир не волнуется. Мы все найдем. Нам нужно указать место капониров, их размеры и нарисовать эскиз — как должно выглядеть это сооружение.
— Орлов, организуй! — приказал я командиру дивизии, а сам уехал на командный пункт 3-го гвардейского мехкорпуса. Предстояло обсудить с танкистами порядок взаимодействия на самый ответственный период операции — штурм Вильнюса.
Вернулся я на аэродром поздно. Ночевал с комдивом в каком-то подсобном помещении. Утром нас разбудил очередной артобстрел, и когда мы выбрались из сооружения, напоминавшего фанерный ящик, оба замерли от изумления. По всему полю, высотой около полутора метров, стояли земляные валы.
— Боже мой, кто же это все сделал? — вырвалось у меня.
Когда подошли к заканчивающим работу людям, оказалось, что в основном это были женщины и дети. Землю они носили ведрами, носилками, в кухонных кастрюлях. Врезались в память их лица — худые, уставшие, но, не ошибусь, сказав, — поистине одухотворенные содеянным. Все улыбались, смотрели, как я среагирую, и по настроению чувствовалось — довольны.
Я же не знал, как благодарить этих женщин, детей, говоривших со мной на своем языке, так бы просто по-русски и обнял всех! А немцы, видимо, почуяв, что уходить отсюда мы не собираемся, напротив, обосновались основательно, — еще ожесточеннее принялись забрасывать аэродром минами. Тогда я просил всех закончить работу и укрыться на время в соседнем с летным полем леске. Для нас начинался очередной день войны в небе Литвы.
Подобные наши «аэродромные диспозиции» были неожиданны для обеих сторон.
Как-то, помню, Иван Семенович Полбин передает по телеграфу: «Евгений, ты запутал моих пикировщиков! Летим бомбить, точно зная, что внизу под нами немцы, а с аэродромов взлетают истребители со знаками твоего корпуса…» Я ответил комкору, что действительно наши ребята работают под носом у немцев — жизнь, мол, заставляет… «А берлинскую улочку Унтер ден Линден не собираешься ли уже под свой аэродром приспособить?..»
