Василий Сидихменов - Маньчжурские правители Китая
Гуансюй, пленный властелин, запертый в своем дворце, окруженный сетью дворцовых ритуалов и условностей, не имеет ни физической, ни моральной свободы. Он не может ходить пешком, когда ему захочется, даже во дворце: в одно место его несут в паланкине, в другое — везут в лодке, в третье — в карете или на лошади. На все случаи жизни существуют письменные правила, неизменные в течение многих веков. И того, кто попытался бы хоть в малой степени изменить эти правила, посчитали бы дерзким и безумным.
Ж. Ж. Матиньон посетил дворец Иньтай, где был заточен Гуансюй, в сентябре 1898 г., и вот как ему представились императорские покои.
Спальня императора находится в маленькой комнате, где расположена походная кровать, задернутая пологом из светло-голубой марли. Другой мебели в спальне нет. Но там стояло старое расстроенное пианино и было нагромождение различного рода вещей, подобранных на редкость с плохим вкусом: безделушки, вазы, рожки, стаканы, канделябры, различного размера коробочки, т. е. весь ассортимент из лавки ярмарочного старьевщика. Но самое большое удивление вызывает невероятное количество часов, будильников, кукушек самых различных форм и размеров. Прибавьте к этому значительное количество музыкальных ящиков, фонографов и граммофонов. Все эти различные вещи, собранные по воле странной и смешной фантазии в одной комнате, придают ей вид не спальни императора, а ломбардного зала или лавки ярмарочного торговца.
Рабочий кабинет императора находится в длинном одноэтажном павильоне, хорошо освещенном широкими оконными проемами. Главное украшение кабинета — огромная карта звездного неба.
Подступы к апартаментам императора, — заканчивает свой рассказ Ж. Ж. Матиньон, — выглядят жалкими: стены облезлые и вздутые; штукатурка, желтая или красная, отстала, угрожая свалиться вам на голову; везде вид разрушения и упадка, как физического, так и морального.
Находясь в изоляции, император иногда покидал свое место заточения, когда требовалось его присутствие при совершении церемоний в Запретном городе или Летнем дворце. И если для Цыси поездка из Запретного города в Летний дворец носила увеселительный характер, то для Гуансюя это была смена одного места заточения на другое. В Летнем дворце местом его заточения считался Зал воды и журчащего нефрита.
В 1909 г. в Нью-Йорке, как уже было сказано, вышла в свет книга Хэдланда «Дворцовая жизнь в Китае». Жена автора этой книги, врач по специальности, много лет оказывала медицинскую помощь родственникам Цыси. Хэдланд привел в своей книге следующее впечатление своей жены о Гуансюе:
«Я видела императора много раз. Мне часами довелось бывать в его присутствии, и всегда император сопровождал вдовствующую императрицу. Он шел не рядом с ней, а несколько шагов позади ее. Когда она сидела, он всегда оставался стоять сзади ее на расстоянии нескольких шагов и никогда не осмеливался сесть, если она не предлагала ему. Это был одинокий человек с нежными чертами лица, хорошо воспитанный. Носил он простой черный халат. Среди прислуживающих евнухов, блестящих дворцовых дам и пышно наряженной вдовствующей императрицы он выглядел незаметным человеком. Ни один министр государства не совершал челобитья, когда слушал его дрожащий и неясный голос; ни один услужливый евнух не становился на колени в его присутствии. Наоборот, я постоянно видела его, окруженного стеной неприязни раболепных слуг Ее величества. Однажды, когда мы были во дворце, высокомерный евнух остановился перед императором и сделал вид, что он его совершенно не замечает. Я видела, как Гуансюй положил свои руки на плечи этого рослого человека и спокойно заставил его повернуться, чтобы он мог увидеть, кто перед ним находится. На лице Гуансюя не было и признака возмущения: оно излучало вежливую и задумчивую улыбку, словно он смотрел на своего главного слугу. Я ожидала, что евнух совершит челобитье перед императором, но вместо этого он отошел немного влево и продолжал стоять впереди Его величества. Я ни разу не видела, чтобы кто-либо во дворце склонял колени перед императором».
Сидя рядом с Цыси на официальных приемах, Гуансюй выглядел подавленным, напуганным и растерянным. Никто с ним не советовался и не слушал его, даже если он что-либо говорил.
Самым большим унижением для императора-узника было челобитье в присутствии всего двора перед Цыси. Сын неба никогда не совершал челобитье перед смертным человеком: он совершал это только перед божествами. Подобный ритуал преследовал цель унизить императора в глазах придворных и продемонстрировать его покорность вдовствующей императрице.
Во время одной из встреч с Гуансюем Цыси сделала ему нравоучение:
— Я сохраню тебе жизнь, разрешу вернуться на трон. Но ты будешь под постоянным строгим наблюдением, и любые твои слова или поступки будут известны мне. Что же касается твоих реформ, которые вначале я поощряла, то они все будут отменены.
Затем, приняв драматическую позу, она продолжала:
— Как ты осмелился забыть все мои благодеяния? Я содействовала твоему восхождению на трон, поощряла тебя в самостоятельном управлении государством. Все высшие маньчжурские сановники рекомендуют освободить тебя от престола, чтобы я возобновила регентство.
Так Цыси заставляла Гуансюя разувериться в своих силах и полностью положиться на свою царствующую тетку.
Какая ирония судьбы! Ведь эра правления Гуансюя называлась «Блестящим наследием!». Сам Гуансюй номинально оставался императором, но, по существу, находился во дворце Иньтай на положении узника, хотя в знаменательные дни обязан был, как первосвященник, совершать жертвоприношения верховным божествам.
И хотя Гуансюй находился под арестом, он по-прежнему представлял большую опасность для консерваторов: если бы после смерти Цыси власть перешла в его руки, од смог бы расправиться со своими противниками.
Для того чтобы предотвратить эту опасность, надо было либо совершить тайное убийство императора, либо низложить его. В этом состоял вопрос жизни и смерти для консерваторов.
Вначале была предпринята попытка тайно физически уничтожить Гуансюя и объявить, что «император тяжело болен». Но такой план не удался: посланники держав, получив такое сообщение, направили во дворец французских врачей для освидетельствования больного. Тогда попытались низложить его с престола. Но на стороне Гуансюя оказалось много сочувствующих.
В октябре 1899 г. Жуй Лу предложил Цыси назначить преемника, который постепенно утвердился бы на троне. Это предложение было поддержано консерваторами. Цыси назначила Пу Цзю-ня — сына князя Дуаня (Цзай И) преемником императора. Князь Дуань, являясь старшим среди маньчжурских князей императорской крови, был женат на дочери генерала Гуйсяна, брата Цыси, и, следовательно, доводился ей племянником.
Предполагалось, что в первый день нового года Гуансюй совершит обряд отречения. Ли Хунчжану было приказано заняться подготовкой церемонии принесения поздравлений со стороны иностранных дипломатов.
Но этому плану не суждено было осуществиться: он не одобрялся посланниками. Кроме того, более 3 тысяч шанхайских купцов, а также несколько сот тысяч китайских эмигрантов прислали телеграммы протеста.
Кан Ювэй, находясь за пределами Китая, обратился к европейским державам с воззванием о помощи заточенному императору-узнику Гуансюю. В этом воззвании были такие слова:
«Китай возродится, если Гуансюй будет восстановлен на троне. Страдания, которые император лично перенес за свое старание преобразовать правительство и спасти империю, были ужасны:
1. Прежде он был здоров; теперь он исхудал, и китайские доктора получили приказание давать ему яд.
2. Он томится на острове Иньтай как обыкновенный преступник и ему запрещено видеть кого бы то ни было.
3. Все его верные слуги или изгнаны, или погибли под ножом палача.
4. Его ноги обожжены раскаленным железом.
5. На свои просьбы относительно какой-нибудь лучшей пищи он получает отказ и должен довольствоваться самым грубым рисом.
6. Его супруга, даже в продолжение самого сурового времени года, не смеет надевать на него теплого платья, и он должен оставаться в летних одеждах.
Не должны ли возмущать нас до глубины сердца весь позор и лишения, которым подвергается наш великодушный государь?»
Расправа с реформаторами и заточение императора Гуансюя вызвали отрицательную реакцию среди китайской буржуазии. И когда слухи о болезни и скорой смерти Гуансюя дошли до южных провинций Китая, это взбудоражило общественное мнение: в Пекин последовали многочисленные письма с протестами и сочувствием.
Мэр Шанхая Цзин Юанынань от имени конфуцианских ученых, торговцев и общественности города направил в Пекин телеграмму, в которой умолял вдовствующую императрицу Цыси и Верховный императорский совет разрешить Гуансюю возобновить управление страной, несмотря на его болезнь, и отказаться от намерения отстранить его от трона.
