Франк Коллар - История отравлений власть и яды от античности до наших дней
Много похожего наблюдается и в деле Маго д’Артуа. У графини не было сына, который мог бы унаследовать трон, зато была дочь, выданная замуж за брата короля. Мать ловко сумела отделить ее от скандала, связанного с адюльтерами невесток Филиппа Красивого. После смерти Людовика Х Сварливого в 1316 г. общее мнение возлагало ответственность за нее на Маго. Говорили, что она рассчитывала стать матерью королевы и таким образом иметь больше возможностей защищать свое владение графство Артуа от племянника Робера д’Артуа. Парламент начал расследование. Графиня защищалась, утверждая, что она скорее предпочла бы видеть мертвыми всех своих близких, чем дать яд государю, обличала низкое происхождение обвинителей, отказывая им в доверии. Очень возможно, что обвинение графини явилось делом рук ее злейшего врага Робера д’Артуа. И нет никакого сомнения, что своим оправданием Маго в немалой мере оказалась обязана возвышению зятя, который стал королем Филиппом V. Когда в 1329 г. графиня умерла, говорили, что ее отравил племянник, дабы получить наконец свое графство.
Отравление как оружие заговорщиковДеяние, в котором обвиняли Робера д’ Артуа, иллюстрирует третий тип политического отравления. Речь идет о взаимоотношениях между представителями высшей элиты, шедшими вразрез с приписываемыми аристократическому обществу ценностями.
Эти ценности глубоко проникли и в городские элиты. Так, соперничество партий в итальянских городах, видимо, достаточно редко приводило к отравлениям. Столкновения разыгрывались по преимуществу публично, при свете дня. Открытое насилие удовлетворяло кодексу чести, по которому жило общество того времени. Демонстрация силы не являлась демонстрацией способности причинить вред и плохо сочеталась с применением яда. Можно констатировать отравление в 1311 г. сеньора Сопрамонте и еще четырнадцати знатных людей. Преступление, вероятно, совершили гибеллины, находившиеся на стороне Генриха VII. В городах Фландрии, переживавших период острой борьбы, яд также применяли не слишком часто. У Фруассара содержится рассказ об отравлении Жана Лиона, возглавлявшего восстание 1379 г. Он умер при подозрительных обстоятельствах после обеда в теплой компании.
В монархических режимах различные группы и партии часто оспаривали друг у друга место рядом с монархом или даже опеку над ним. Такие распри подчас толкали к применению яда. Но как показывает убийство герцога Орлеанского в 1407 г. или избиение Арманьяков Бургиньонами в 1418 г., большая часть споров разрешалась все же через открытое кровавое насилие. В историографии высказывалась гипотеза, будто с начала XV в. тайная борьба сменялась во Франции применением физической силы. Однако все новые и новые аргументы делают более правдоподобной другую версию. Ссорившаяся знать использовала разные способы борьбы в зависимости от конкретного случая, например от личности противника или от его силы.
Крупное дело, затрагивавшее самые высокие интересы, имело место в 1258 г. в Англии. Умер граф Ричард Глочестер, аристократ, враждебный Генриху Ш, которогоонупрекалвзабвенииВеликой хартии вольностей 1215 г. Распространились слухи, что графа отравили, причем яддал ему его собственный сенешаль под давлением королевского советника Гильома де Валанса и партии Пуату, интересы которой состояли в вытеснении английской знати. В деле фигурировала синяя жидкость, содержавшаяся в сосудах, запертых на ключ. Применив ее, можно было умертвить всех английских грандов в пользу выходцев с континента, составлявших окружение короля. Данная история показывает, какие напряженные отношения складывались тогда внутри английского политического общества, и подтверждает, что в сознании островитян яд всегда приходил с континента.
В XVI в. политические группы во Франции стали формироваться по принципу религиозной принадлежности. Противостояние католиков и протестантов накладывалось на борьбу партий, по-разному понимавших королевскую власть. Все это вместе породило неслыханное обострение насилия. И хотя яду отводилась маргинальная роль, она оставалась заметной. Так, в 1569 г., когда протестантские военачальники почти одержали верх над армией папистов, их неожиданно скосила смерть. 3 марта 1588 г. умер глава протестантской конфедерации принц Генрих Конде, и его смерть также приписывалась яду. Вскоре после ужина у него началась внезапная рвота, и в течение двух дней из его рта и ноздрей исходила белая, а потом рыжеватая жидкость. Умирая, он приобрел свинцовый цвет. Вскрытие производили три врача и два хирурга, обнаружившие изъязвление желудка. Конде являлся непримиримым врагом католической Лиги и, естественно, считался жертвой папистов. Они якобы обманули его жену, католичку Шарлотту де Ла Тремуй. Однако герцог Гиз публично проявлял печаль по случаю кончины столь добродетельного принца, и многие стали приписывать злодеяние Генриху Наваррскому, недовольному антикатолическим экстремизмом своего союзника Конде. Для того чтобы снять вину с беарнца, ее возложили на интенданта принца и на жену интенданта, которую в конце концов помиловал добрый король Генрих IV, приказавший, однако, в 1596 г. сжечь документы процесса.
Многие истории о применении яда во имя борьбы группировок, так же как и ради узурпации или из тиранических побуждений, — являлись вымыслом. Обвинения в отравлении, как правило, отражали ненависть представителей группировок друг к другу. Нередко эта ненависть выражалась в том, что кого-то приносили в жертву. Это был совершенно особый тип отравления.
Яд свидетельствует о дерзости: Придворные и слугиПо мере развития государственных структур, возможность выдвижения все чаще получали люди скромногопроисхождения. Их, разумеется, ненавидели представители старой знати. Жесткое соперничество за милость государя приводило к тому, что при дворах «царила зависть» и приближенные монархов шли порой на самые отвратительные поступки. С помощью яда они обретали, укрепляли и поддерживали свое влияние. Это отмечал еще Иоанн Солсберийский, описывавший английский двор при Плантагенетах. Слуги королей извращали божественный порядок, незаконным способом выбиваясь из уготованного им подчиненного положения. Оружие яда хорошо соответствовало их низкому происхождению. Составители хроник не упускали случая подчеркнуть этот факт, нередко ценой некоторого извращения реальности.
В одной из версий смерти Людовика Французского обвинение выдвигалось против камергера Пьера де Ла Броса. Аргументировалось оно тем, что королевский слуга рисковал при смене государя потерять свое высокое положение. Говорили также, что камергер соперничал с королевой за влияние на короля и якобы свалил на нее собственное преступление. Пьер де Ла Брос раздражал аристократию своей «безумной дерзостью». После его падения распространялся слух, будто камергер был сыном виллана, т. е. происходил из самых низов. Насамом деле Ла Брос принадлежал к семье мелкого дворянина из Турени, королевского сержанта. Он служил цирюльником у Людовика IX, который в 1272 г. произвел любимого слугу в рыцари и пожаловал ему сеньорию Ланже. Л а Брос сделал очень значительную карьеру, и многие считали, что его положение незаконно. Приближая его к себе, король совершал ту же фатальную ошибку, что и Александр Великий, который возвышал подлых рабов. Низкий человек использовал яд, дабы удержаться на не положенной ему высоте.
Обвинение Жана Кустена (1462–1463 гг.), камердинера герцога Бургундского Филиппа Доброго, во многом воспроизводило историю Пьера де Ла Броса. Любимый и «самый приближенный слуга» герцога к моменту появления при дворе влачил весьма жалкое существование. Он происходил из зависимых крестьян монастыря Сен-Жан-де-Лон. Кустен имел все основания опасаться восшествия на престол сына герцога графаде Шароле. Согласно Шателену, лакей, «совершенно недостойный своего невероятного возвышения» и преисполненный высокомерия, решил отравить герцогского наследника, который к тому же, блюдя «порядок в своем доме», публично оскорбил жену Кустена. Преступление явилось следствием страха перед тем, что ждало слугу после неизбежного и близкого ухода стареющего герцога, а также моральной слепоты и безграничных амбиций. Злодей обратил внимание, что граф де Шароле выпивал свой кубок без предварительной проверки. Добыв у ломбардекой ведьмы токсическое вещество медленного действия, он сумел во время пиршества подать наследнику ядовитое питье. Через год граф должен был умереть. Покушение, однако, провалилось, потому что сообщник, не получивший платы за участие в отравлении, разоблачил Кустена. По словам Шателена, этот негодяй воплощал в себе омерзительный образ «прожорливого и жадного выскочки», отравлявшего воздух. Его преступление отражало его низость.
Итак, отравление служило низменным амбициям парвеню. Но оно использовалось отнюдь не только этими подлыми людьми. Продажность становилась характерной чертой политики, и яд проникал едва ли не всюду. Когда к нему обращались принцы или представители политических элит, они опускались до уровня черни и слуг. Таким образом, нарушался порядок христианского мира, подобно тому, как нарушается работа организма, по которому распространяется яд. Христианский подход к res puhlica еще сохранялся, некоторые в ужасе отвергали цинизм Макиавелли, и тем не менее похоже, что шок первой реакции на него в XVI в. проходил. Новые читатели Коммина и Макиавелли, рассуждая о политическом деле в своих текстах, судили о нем с менее строгих моральных позиций. Это не значит, впрочем, что использование яда в политике совсем перестали осуждать. И как раз это осуждение давало возможность обвинять в отравлении, дабы отстранить неудобного человека или очернить противника.
