Валентина Брио - Поэзия и поэтика города: Wilno — װילנע — Vilnius

Однако путь в Вильнюс «закрыт медными воротами» (Инчюра, 50). Пустынные молчащие пути-дороги со всех четырех сторон света усиливают ожидание, символом которого является здесь древняя башня, отягощенная «знаменем чужим» (Гира, 52).

Эта поэзия обращается ко всему миру, взывая к справедливости; высокая риторика соединяется с сильным чувством: «Верните сердце в нашу грудь, / Верните нам Вильнюс, это солнце Литвы! / Без него мы — не мы, а лишь канклес рыдающие» (Вайчюнас. 103–104). Здесь рождаются формулы-призывы, словно заклинания: «Нашим ты был и нашим ты будешь!» — и знаменитый лозунг Вайчюнаса «мы без Вильнюса не смиримся!» из одноименного стихотворения, в котором звучит также мотив оживающих рыцарей былых поколений, спешащих на подмогу: «На горе Гедиминаса пробудятся великаны…», усиленный библейским: «Кости наших предков восстанут в Вильнюсе» (150). В этом стихотворении много и других символов: железный волк, «Вильнюсский престол» (151) и «престол отцов» (в другом стихотворении, 184). И наконец: «Если понадобится — мы умрем свободными!» (151).

В стихотворении Гиры «Мы и Вильнюс» поэт объясняет, что главным словом, постоянной мыслью является Вильнюс (113–114): слово отождествлено с городом.

Эти призывы нашли отклик — прежде всего у русского поэта Константина Бальмонта, большие циклы в творчестве которого посвящены Литве, а его сборник «Северное сияние» (Париж, 1931; 102 стихотворения) имеет подзаловок «Стихи о Литве и Руси». Его стихи (а также Валерия Брюсова, побывавшего в Вильнюсе в 1914 г.) в переводе на литовский язык также включены в антологию. Бальмонт примерно с середины 1900-х годов искренне интересовался литовской культурой (этому немало способствовало близкое личное знакомство с Юргисом Балтрушайтисом): он изучал литовский язык, историю, переводил стихи литовских поэтов и народные песни, писал статьи о фольклоре. В 1920-1930-е годы Бальмонт дружил и переписывался с писателями Гирой, Винцасом Креве, Балисом Сруогой, в 1930 г. посетил Литву. Мифологизированный образ северной «страны Янтарной», «Лесной Царевны» опирается на поэтизированное язычество как воплощение молодости народного духа, на Великое княжество Литовское — как вершину исторической зрелости и на девственную стихию леса как соответствие всему этому в природе[353]. Для Бальмонта Вильнюс — неотъемлемая часть Литвы, как и для литовских поэтов; в посвящении «Людасу Гире» он называет своего собрата «матери раненой тоскующим сыном»[354], под раною подразумевая захват Польшей Вильнюса. А заключительные строки «Обручения» (где упомянут и древний литовский герб «Погоня» — «белый конь») звучат в унисон приведенным выше стихам литовских поэтов:

Стихи другого поэта, связавшего свою судьбу с Литвой, Евгения Шкляра, несут черты той же поэтики:

Мотивы решительных действий звучат у Вайчюнаса: «поблескивает меч отцов, не выпускаемый еще из руки», «Боль одевает нас для походов!..» (164). Причем речь может идти о военном походе не только в будущем, но и в настоящем, даже как о свершившемся. Такие мотивы звучат в фольклорном ключе: это и упоминание о войнах литовских князей, и о пробуждающихся рыцарях, и широкий спектр мотивов лирической песни, связанных с седланием коня, прощанием, отправлением на битву, и поэтический образ коня и всадника, когда «земля дрожит, гудит» от стука копыт; к лирической песенной интонации добавляется маршевое звучание («Эхо свободы» Сруоги, «марш Железного волка» Казиса Бинкиса, например, 165–168,194-195). Используется и библейская символика: «Потом Иерихонским возгласом грянем лишь раз / Стены рабства рассыплются» (Бразджионис, 92).

Широко используется геральдика: скачущий рыцарь, витязь («Погоня») — старый герб Литвы и образ орла (белый орел — герб Польши) как символ неволи: «Эй, Орел, дорогу Витязю!» (165), «бессердечный орел».

Будущее освобождение предвещают «строящиеся рыцари», образы древних воинов Кястутиса и древних битв. Речь идет о походе для освобождения: «Отвоевать древнюю / былую славу и свободу»; «вернуть королевское величие» (Гира, 53). Ожидание похода связывается с Каунасом — оттуда ждут освободителей: «Ведь там далеко, в Каунасе, и вправду готовятся к походу, / И ржут кони, и рыцари строятся…» (Гира, 53).

Основные из указанных здесь мотивов звучат и в известной поэме Бернардаса Бразджиониса «Княжеский город» («Kunigaikščių miestas», 1939), в первой главе, где прямо говорится о столице: «Город древних князей, трона отцов, / Тебе было суждено светить Литве сквозь века»[357]; «О Вильнюс, о дорогая, святая заря, / Ты всегда утешал сердце литовца!» (9); «О Вильнюс, расцветший в снах Гедиминаса, / И свободным, и в рабстве ты всегда благороден и велик» (9); «Был ты сердцем Литвы, был, есть и будешь!» (10).

Этим упованиям, как известно, тоже дано было осуществиться: после начала Второй мировой войны Вильно и окрестности в 1939 г. заняли советские войска и передали Литве, а в июне 1940 г. Вильнюс стал столицей советской Литвы. Но этот советский Вильнюс все же не отвечал прежним чаяниям, и столица по-прежнему оставалась плененным (оккупированным) городом и мечтой. Конечно, долгое время мечта о Вильнюсе как столице независимой Литвы не могла быть высказана со всей ясностью и определенностью. Эти надежды воплотились наконец в реальность в конце XX века, когда Литва добилась независимости и стала самостоятельным государством.

Тема Вильнюса, разумеется, продолжала звучать в литовской поэзии — как в Литве, так и в эмиграции. Из всего многообразия ее вариаций здесь будут представлены два автора, у которых тема и образ Вильнюса занимают видное место в раздумьях, публицистике, эссеистике и, конечно, в поэзии: Юдита Вайчюнайте и Томас Венцлова.

В поэзии Юдиты Вайчюнайте (1937–2001) Вильнюс появляется сразу, с первых публикаций, и становится постоянной темой, по-своему развивается. Вайчюнайте родилась в Каунасе, училась в Вильнюсском университете и жила в этом городе, там же вышла большая часть ее поэтических книг. Строка, взятая в заглавие, демонстрирует особенность воплощения поэтом образа городского пространства, где шумные современные улицы сменяются тихими «забытыми» и заросшими старыми двориками. Автор не только всматривается в город, вживается в него, но и познает его и изучает творчески — все это становится единым процессом. Стихи о Вильнюсе большими циклами входят во многие поэтические сборники Вайчюнайте и могли бы составить отдельную значительную книгу, которая разворачивалась бы в пространстве и во времени.

Об отношении к Вильнюсу заявлено сразу со всей определенностью. Введением, а лучше сказать, «вхождением» в тему стало стихотворение «Вильнюс. Городские врата» («Vilnius. Miesto vartai», 1966)[358].

Стихотворение вводит присущую Вайчюнайте образность. Здесь и эмоциональное переживание наступления рассвета, и картина, на которой, как на экране, постепенно проступают отдельные контуры, становятся все четче, пока не складываются в цельное изображение, заполняющее собой все пространство. Рассвет открывает не только картину города, но картину прошлого: не случайно появление мотива времени. Строка «В прожилках гранита является время» в оригинале звучит иначе: «Выщербленная [или даже „расколотая“] мостовая послушна власти времени», что соответствует и «ржавеющим ключам» из предпоследнего стиха. Не вполне понятно употребленное переводчиком выражение: заря, рассвет «сурьмит», «засурьмил» городские врата. При этом ассоциации возникают с черным цветом, контуром; в оригинале же врата освещаются, высвечиваются в предрассветных сумерках. Однако в целом это стихотворение, нелегкое для перевода, переведено хорошо: и в целом, и в деталях (за исключением указанного) соответствуя оригиналу.

Похожие книги на "Поэзия и поэтика города: Wilno — װילנע — Vilnius", Валентина Брио читать полностью, без сокращений.

Виктория Угрюмова - Имя богини

Владимир Кузьмин - Лихославль

Дмитрий Биленкин - Город и

Айн Рэнд - Атлант расправил

Саймон Грин - Волк в овчарне