Валерий Гитин - Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2
А тут графиня узнает, что придворные ювелиры — Бемер и Бассаж — изготовили необычайной красоты ожерелье, которое оценивалось в 1 600 000 франков. Состояние королевской казны в ту пору было попросту плачевным, так что нечего было и говорить о покупке этого роскошного изделия.
И вот при очередной встрече с кардиналом де Роганом графиня показывает ему письмо королевы (естественно, фальшивое), в котором та поручает ему, как особо доверенному лицу, вступить в переговоры с ювелирами относительно покупки ожерелья в рассрочку.
Гордый оказанным ему доверием кардинал немедленно отправляется к ювелирам и договаривается с ними о выплате требуемой суммы в течение двух лет, о чем составляется соответствующий документ.
Кардинал передает договор графине де Ламотт с тем, чтобы та показала его королеве.
Через два дня графиня вернула де Рогану бумагу, где возле каждого пункта было написано (умелой рукой мужа мадам де Ламотт): «Одобряю», а внизу стояла подпись: «Мария-Антуанетта, королева Франции».
1 февраля 1785 года ювелиры пришли в дом кардинала де Рогана и в обмен на подписанный королевой договор вручили ему ожерелье.
В тот же день кардинал отправился в Версаль, желая лично вручить королеве ее драгоценность.
— Королева ждет, — сообщает ему графиня де Ламотт.
В ту же минуту распахивается дверь королевской приемной и оттуда выходит некий важный господин, который передает графине записку. Та пробежала ее глазами и передала кардиналу. Это был приказ передать ожерелье предъявителю записки.
Приказ был выполнен.
Ожерелье незамедлительно было переправлено в Лондон, где муж графини распродавал его по частям, пересылая определенные суммы жене и ее сообщникам.
Но когда первый платеж был безнадежно просрочен, ювелиры обратились непосредственно к королеве и все тайное сразу же стало явным.
Кардинал де Роган, графиня де Ламотт и граф Калиостро отправились в Бастилию. Состоявшийся вскоре суд вынес решение, согласно которому графиня была высечена розгами, заклеймена раскаленным железом на обоих плечах и отправлена в тюрьму на пожизненное заключение, а вот граф Калиостро и кардинал де Роган были оправданы как жертвы обмана.
Эта история была истолкована не в пользу королевы, которую почему-то народная молва сочла не «жертвой обмана», а его вдохновительницей. Увы, такова логика народного, вернее, простонародного восприятия действительности.
А положение королевской власти становилось все более и более критическим. Министры, эти глубокомысленные господа Тюрго, Неккер, Колонн, де Бриенн и другие, довели страну до полного банкротства. Апогей государственной агонии наступил 13 июля 1788 года, когда поля Франции были опустошены чудовищным градом и голодный народ стал ждать от короля решения возникшей проблемы, а он не нашел ничего лучшего, чем объявить благотворительную лотерею, которая, конечно же, не спасла положения.
И тогда начался один из самых омерзительных эпизодов Истории, но о нем попозже…
КСТАТИ:
«Из рук в руки власть переходила куда чаще, чем из головы в голову».
Станислав Ежи Лец
Из более или менее позитивных героев исторического спектакля выделяется яркая личность короля Пруссии Фридриха II Великого (1712—1786 гг.), который не был идеалом человека и монарха, но, по крайней мере, не запятнал себя злодейскими деяниями личного характера, как подавляющее большинство его коллег по занимаемому положению.
Его детство прошло под жестоким давлением деспотичного отца, который заставлял сына ежедневно и до полного изнеможения заниматься маршировкой под барабан, стрельбой и верховой ездой, в то время как мальчика тянуло к чтению, музыке и одиноким прогулкам на лоне Природы.
С годами этот конфликт разросся, усилился и вылился в твердое решение наследника престола бежать за границу, чтобы там получить элементарное образование и зажить спокойной мирной жизнью.
Его побегу содействовало несколько придворных офицеров. Кто-то выдал их, потому что на самой границе была устроена засада, и беглецов ждал военный трибунал. Под давлением взбешенного короля все они были приговорены к смертной казни, в том числе, естественно, и наследник престола.
Королевская семья и министры приложили немало усилий, чтобы убедить короля заменить сыну смертную казнь заточением в крепость. Остальных беглецов казнили, а Фридрих оказался за решеткой, приговоренный к пожизненному заключению.
В 1740 году наконец-то отдал Богу свою не в меру суровую душу старый король, и на прусский престол вступил бывший заключенный под именем Фридриха Второго. Ему тогда уже исполнилось 28 лет. Все приближенные были уверены в том, что король, обретя свободу, начнет брать реванш за все прошлые принуждения, предавшись созерцательной жизни, однако, ко всеобщему удивлению, Фридрих с первых же дней своего правления всецело отдался делам государственного строительства. Он издал множество законов, направленных на улучшение жизни его подданных, ввел в Пруссии суд присяжных; запретил пытки подследственных, причем запретил по-настоящему, не так как это наблюдается в XXI веке, поспособствовал открытию целого ряда промышленных предприятий, построил множество школ и дорог.
Фридрих II Великий
Он был одним из очень немногих монархов, правящих без двойной моральной бухгалтерии, когда изданный закон является обязательным для одной части подданных и условным обозначением для другой. Это было предметом его гордости, можно сказать, даже определенного рода пунктиком, так что если бы Фридрих Второй жил в наше время и правил нами, то на красный сигнал светофора имели бы право ехать только пожарные машины и «Скорая помощь», а вот правительственные чиновники ждали бы, как и все прочие подданные, разрешающего зеленого сигнала во избежание жестокой порки кнутом за игнорирование закона. «Можно» и «нельзя» — понятия отнюдь не абстрактные.
А если по правде, то куда торопиться чиновнику? Разве что в целях имитации бурной деятельности…
Но в Историю Фридрих Второй вошел прежде всего как удачливый завоеватель чужих земель. Естественно, для этого нужно было быть талантливым полководцем. Он был таковым, побеждая далеко превосходящие силы противника и разрабатывая до гениальности простые, но блистательные военные операции.
Результатом его военной деятельности (Силезские войны, Семилетняя война 1756—1763 гг., раздел Польши в 1772 г.) было увеличение территории Пруссии почти вдвое. И при этом нужно заметить одну очень важную деталь: население завоеванных земель не испытывало традиционных тягот оккупации. Завоеватель не вмешивался во внутреннюю жизнь этих территорий, так что там оставались в прежнем виде и органы местного самоуправления, и налоги, и язык, и народная культура. Иное дело — высшая власть, но это ее проблемы, которые, если честно, не стоят того, чтобы за них умирали миллионы людей.
КСТАТИ:
«Когда предлагают пожертвовать счастьем ради прогресса, то не понимают того, что в счастье как раз и заключается смысл всякого прогресса».
Гилберт Кийт Честертон
Фридрих не жалел себя на войне, сражаясь в первых рядах и деля со своими солдатами и опасности, и голод, и холод, за что они боготворили его, как в свое время Юлия Цезаря.
При этом он был совершенно непреклонен в борьбе с мародерами, отмечая при этом, что мародеры не имеют ни национальности, ни подданства. Они — враги человечества, и потому должны быть ликвидированы. Без суда и следствия, если, конечно, захвачены с поличным.
Не менее сурово наказывались солдаты и офицеры, проявившие комплекс «человека с ружьем» в ходе общения с местным населением. Фридрих строго придерживался принципа: «Армия воюет только с армией», поэтому у него в тылу никогда не возникало партизанских движений.
Конечно, жестокость оккупантов — далеко не единственная причина партизанских действий, но перед ней блекнут общегосударственный патриотизм, и желание поддержать правительство (зачастую повинное в начавшейся войне), и естественная ксенофобия, и многое другое.
Жестокость всегда дорого обходится в соответствии с Законом сохранения и превращения энергии, так что ее сомнительные удовольствия в итоге обходятся непомерно дорого.
Фридрих, прозванный Великим за свои военные и государственные деяния, был одним из очень и очень немногих монархов, не идентифицирующих себя с государством, для которого, если оно действительно государство, а не большой скотный двор, императором должен быть закон, а не император — законом.
Во время строительства нового королевского дворца, названного «Сан-Суси», архитекторы заявили королю, что стоящая неподалеку мельница нарушает гармонию пейзажа, который открывается из окон кабинета, и не мешало бы эту мельницу снести.
