Василий Попов - Большая ничья. СССР от Победы до распада
Русский национализм
По мнению Л.М. Алексеевой, русское национальное движение «ответвилось» от правозащитного, поскольку сторонники первого — «это прежние правозащитники, разочаровавшиеся в демократических и правовых идеалах». Алексеева полагала, что возрождение русской национальной идеи «произошло спонтанно в годы войны с фашистской Германией» и советское правительство использовало это в своих политических целях, «то поощряя» русский национализм, то одергивая «слишком увлекшихся». В качестве первых идеологов этого направления она называла Шиманова, деятелей Всероссийского социал-христианского союза освобождения народов (ВСХСОН) — И.В. Огурцова, Е.А. Вагина, Л.И. Бородина, а также В.Н. Осипова и его журнал «Вече», А.И. Солженицына и И.Р. Шафаревича{334}.
Историк А.Л. Янов писал: «Идея об избранности русского народа, идея о том, что «загнивающий» Запад может спасти от гибели только Россия, жива до сих пор». В число сторонников русской идеи Янов зачислял и диссидента А.И. Солженицына, и писателя В.И. Белова, и отдельных представителей советской партийной элиты. Для него сущность всей истории России заключена «в борьбе реформы против контрреформы, России против России», поскольку в России нет «среднего класса, способного вывести ее на демократический путь развития». В более поздней работе основной критический заряд Янова направлен против «русского национализма» — по его мнению, главной причины национальной катастрофы России, которую она неоднократно переживала на протяжении XVII–XX вв. Опираясь на отдельные выводы русских религиозных философов В.С. Соловьева и Г.П. Федотова, вслед за ними Янов утверждал, что в России «национальное самосознание, т. е. естественный как дыхание патриотизм, может оказаться смертельно опасным». Неосмотрительное обращение с национальным самосознанием развязывает «цепную реакцию», в ходе которой культурная элита страны соскальзывает к «национальному самоуничтожению», за которым неминуема и «гибель цивилизации». Предчувствия обоих философов о том, что Россия больна «нравственно» и «единственно существенный вопрос» патриотизма — вопрос «не о силе и призвании, а о грехах России», по мнению Янова, не был услышан соотечественниками. Эта же нерешенная проблема, полагал Янов, встала во весь рост и перед современной Россией, но поскольку главенствующей в объяснении происхождения русской катастрофы является славянофильская традиция, которая вслед за Достоевским и Солженицыным сводит спор к «хронологии или этническим корням «бесовства», то эта «мощная славянофильская нота о «силе и призвании России» заглушит для новых поколений тему ее «грехов»{335}.
Против подобной оценки русской истории и ее будущего активно выступал известный диссидент, математик И.Р. Шафаревич. Его работа на данную тему под названием «Русофобия» получила противоречивые оценки в печати. Так, некоторые члены Французской академии наук отмечали, что его книга, «начинаясь как социологическое исследование, заканчивается выражением неприкрытого антисемитизма». В российской демократической печати Шафаревич был назван «главным идеологом отечественных воинствующих националистов-антисемитов». Обсуждение данной проблемы и яростные споры по ней продолжаются и в наши дни{336}.
«Пророком» русского неонационализма, как полагал Дж. Боффа, был Солженицын, который и «слышать не хотел ни о какой конвергенции». К «новым правым» Боффа относил журнал «Молодая гвардия», писателей В.Г. Распутина, В.И. Белова, С.П. Залыгина, Ф.А. Абрамова, Б.А. Можаева, В.М. Шукшина, В.Ф. Тендрякова, В.П. Астафьева, П.Л. Проскурина, Ю.В. Бондарева, В.А. Солоухина, а также режиссеров А.А. Тарковского и Н.С. Михалкова{337}.
В отличие от Янова принципиально иную точку зрения на проблему русского национализма высказали Барсенков и Вдовин, которые полагали, что «объективно оппозицию брежневскому руководству в культурной области представляли общерусские организации и движения, выражавшие национальные интересы России». К таковым авторы в первую очередь отнесли основанное в 1966 г. Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры (ВООПИК), деятельность писателей-«деревенщиков», журналы «Наш современник», «Москва», «Молодая гвардия». По мнению этих авторов, русофобия брежневского режима ярко проявилась в следующих словах руководителя КГБ Ю.В. Андропова: «Главная забота для нас — русский национализм; диссиденты потом — их мы возьмем за одну ночь». Барсенков и Вдовин сожалеют о том, что национально-патриотические течения «так и не набрали силу, не смогли существенно повлиять на власть и развитие общества» в Советской России 60–80-х гг.{338}
Другой исследователь диссидентства В.А. Козлов считал, что активизация идеологов подпольного и полуподпольного русского национализма в 70-е гг. была связана с тем, что в отличие от либеральных диссидентов «русисты» могли «апеллировать к чувствительным струнам национальной души, спекулировать на националистических предрассудках недовольного народа». Основываясь на докладных записках КГБ и ЦК КПСС, он пришел к выводу, что в конце брежневского правления на арену борьбыс режимом стали выходить новые силы, сосредоточивавшиеся на «внедиссидентской крамоле (подпольные организации, террористические акты или их подготовка, возрождение националистического движения на окраинах и развитие русского национализма в России)». Именно национализм Козлов считал угрозой «куда более серьезной» для советского режима, чем либеральную правозащитную критику КПСС «со стороны сердитых московских интеллигентов»{339}.
Некоторые западные ученые утверждали, что национализм, включая русский национализм, стал «самым острым выражением конфликтов между обществом и государством», непосредственным «политическим фактором», который в конце концов привел к распаду Советского Союза{340}.
В отдельно взятой стране
В 1968 г. в СССР стала широко распространяться работа академика А.Д. Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», в которой был сформулирован важный тезис «о сближении (конвергенции) мировых социалистической и капиталистической систем», сопровождающемся «демократизацией, демилитаризацией, социальным и научно-техническим прогрессом, как единственной альтернативе гибели человечества». В 1971 г. Сахаров написал памятную записку, которая представляла по форме некий конспект воображаемого диалога с руководством страны, и отправил ее Л.И. Брежневу. В ней в качестве неотложных вопросов он предлагал провести общую амнистию политических заключенных, ввести гласность, свободу информационного обмена и убеждений, восстановить права выселенных при Сталине народов и ряд других мер. В 1973 г. Сахаров дал интервью шведскому корреспонденту, в котором высказался по вопросам общей оценки природы советского строя, возможностей его изменения, возможного влияния на это диссидентов, отношения к ним властей, положения с правами человека. «Оценивая наш социализм, — говорил Сахаров журналисту, — я не вижу в нем какого-нибудь теоретического новшества для лучшей организации общества. Мне кажется, что в многообразии жизни может быть найдено и что-то положительное, но в целом путь нашего государства содержал больше разрушительных, чем созидательных, общечеловеческих моментов». В те годы академик полагал, что в СССР сделать «почти ничего нельзя» из-за «очень стабильного» внутреннего положения страны. История рассудила по-иному — многие идеи и предложения Сахарова вошли в программу перестройки{341}.
Историки отмечали, что до 70-х гг. инакомыслящие были «едины в осуждении пороков советской системы», но позже они стали расходиться в оценках природы этой системы и «в способах исцеления страны». По мнению Алексеевой, академик Сахаров был первым «западником» в самиздате. Известная литературная традиция противопоставляла ему Солженицына как представителя другого направления общественной мысли — «неославянофильского», или «почвеннического». Программным документом Солженицына стало «Письмо вождям Советского Союза», отправленное адресатам в 1973 г. В нем он утверждал, что Россия «вполне может поискать и свой особый путь в человечестве», а не «тащиться западным буржуазно-промышленным и марксистским путем». Солженицын декларировал: «Тысячу лет жила Россия с авторитарным строем и к началу XX века еще весьма сохраняла и физическое и духовное здоровье народа. Русская интеллигенция, больше столетия все силы клавшая на борьбу с авторитарным строем, — чего же добилась огромными потерями и для себя и для простого народа? Обратного конечного результата. Может быть… России все равно сужден авторитарный строй? Может быть, только к нему она сегодня созрела?… Пусть авторитарный строй — но основанный не на “классовой ненависти” неисчерпаемой, а на человеколюбии»{342}.
