Даниэл Дефо - Дневник чумного года
С другой стороны, хотя испанцы и португальцы так опасались нас, очевидно одно: чума, как я уже говорил, началась в той части города, что прилегала к Вестминстеру, а торговая часть (я имею в виду Сити и прибрежные районы) оставалась незараженной, по крайней мере до начала июля, суда же на реке - до начала августа; ведь к 1 июля в Сити от чумы умерло лишь семь человек, а в слободах - около шестидесяти, однако из них всего один человек пришелся на приход Степни, Олдгейт и Уайтчепл и только двое - на все восемь приходов Саутуэрка. Но за границей для людей было все едино. Дурная весть, что город Лондон заражен чумой, облетела весь свет, и никто не интересовался, как распространяется зараза, в какой части города она впервые появилась, какие районы захватила.
И потом, по мере того как чума стала распространяться, она так быстро ширилась, а еженедельные сводки так резко поползли вверх, что не было и речи о том, чтобы приуменьшать опасность или пытаться убедить людей за границей более здраво смотреть на вещи, - еженедельные сводки говорили сами за себя; того, что за неделю умирало от двух до трех тысяч человек, было достаточно, чтобы растревожить торговцев во всем мире; и в дальнейшем бедствия самого города усугубились и тем, что весь мир крайне настороженно отнесся к нему.
Кроме того, будьте уверены, что при пересказах бедственность положения значительно усугублялась. Чума и сама-то по себе была ужасна, а состояние людей отчаянно, как я уже говорил, но слухи все это безмерно преувеличивали, и не стоит удивляться, что наши друзья за границей (такие особенно, как корреспонденты моего брата в Португалии и Италии, - странах, с которыми он вел особенно оживленную торговлю) утверждали, будто в Лондоне умирает по двадцать тысяч человек в неделю; что незахороненные трупы лежат целыми грудами; что живых не хватает хоронить мертвецов, а здоровых - ухаживать за больными; что все королевство тоже заражено, так что мор стал всеобщим, какого и не видывали еще в этих краях. И они с трудом поверили нам, когда мы рассказали, как дела обстояли в действительности, что погибло не более одной десятой населения Лондона, что в городе живет еще пятьсот тысяч человек {313}, что теперь, когда люди стали вновь разгуливать по улицам, а те, кто бежал из столицы, постепенно возвращаются, на улицах города вновь, как обычно, снуют толпы народа, и только в каждой семье люди потеряли родственников или друзей. Повторяю, никто не мог в это поверить; и если бы вы спросили кого-нибудь из жителей Неаполя или других городов побережья Италии, они рассказали бы вам, что в Лондоне когда-то был жесточайший мор {314}, во время которого, как и сейчас, умирало по двадцать тысяч в неделю, и прочее и прочее; подобно тому, как мы, лондонцы, в свое время утверждали, что в Неаполе в 1656 году была чума, во время которой умирало по двадцать тысяч человек в день, что я имею все основания считать полнейшей выдумкой.
Все эти рассказы, сами по себе несправедливые и вредоносные, наносили, кроме того, особенно большой урон нашей торговле. Так, прошло много времени после окончания поветрия, прежде чем наша торговля с этими странами возобновилась; а фламандцы и голландцы (особенно последние) получили от этого огромную выгоду, захватив себе все рынки сбыта и даже закупая наши изделия в тех частях Англии, где не было чумы, перевозя их в Голландию и Фландрию, а оттуда уже - в Испанию и Италию как изделия собственного производства.
Но подчас их выводили на чистую воду и наказывали, а именно: товары и корабли конфисковывались, так как, если действительно наши товары (как и наши люди) были переносчиками заразы и считалось небезопасным вскрывать их и вдыхать их запах, то люди, которые отваживались на эту нелегальную торговлю, рисковали не только занести заразу в собственную страну, но и в страны, с которыми они вели торговлю этими товарами; а если учесть, сколько жизней ставили они на карту подобными действиями, то ясно, что ни один порядочный человек не согласился бы принимать в них участие.
Однако не могу сказать, чтобы эти люди причинили какой-то реальный вред. Другое дело, когда речь шла о жителях нашей собственной страны; тут то ли через самих жителей Лондона, то ли вследствие торговли, благодаря которой лондонцы общались с людьми со всех концов страны, и уж конечно со всеми крупными городами, - только вследствие всего этого чума распространилась не в одном Лондоне, но и по всему королевству {315}, затронув все крупные города, особенно те, что были связаны с торговлей шерстью, и морские порты; так что в конце концов все значительные города Англии были в той или иной степени затронуты заразой; то же можно сказать и об Ирландии, хотя в значительно меньшей степени; как обстояли дела в Шотландии, у меня не было случая выяснить {316}.
Следует отметить, что, в то время как чума свирепствовала в Лондоне, внешние порты, как их называли, продолжали оживленную торговлю, особенно с соседними странами и с колониями. Например, Колчестер {317}, Ярмут {318} и Гулль {319} на северо-восточном побережье вывозили промышленные изделия в Голландию и Гамбург {320} в течение нескольких месяцев после того, как торговля с Лондоном полностью прервалась; точно так же Бристоль {321} и Экзетер {322} через порт Плимут {323} вели торговлю с Испанией, отправляли корабли на Канарские острова {324}, в Гвинею {325} и в Вест-Индию {326}, особенно же много торговали с Ирландией; но так как чума распространилась по всей стране, после того как в августе-сентябре болезнь достигла в Лондоне наивысшей точки, то все или большинство из этих городов рано или поздно оказались зараженными; и тогда на торговлю было наложено эмбарго - то есть она полностью прекратилась; об этом я еще поговорю ниже, в связи с отечественной торговлей.
Одно, однако, нужно добавить: те, кто были в дальних странствиях подолгу, или те, кто, выходя в рейс, ничего не знали о заразе или, во всяком случае, о масштабах бедствия (а таких, уверяю вас, было немало), - смело поднимались по реке и доставляли грузы, куда им было положено; и так продолжалось все время, за исключением двух месяцев - августа и сентября, когда сила заразы была такова, особенно пониже Моста {327}, что ни один корабль не решался в этот период проходить по реке, какие бы дела его ни призывали. Но так как это продолжалось не долее нескольких недель, корабли, возвращавшиеся домой, особенно те, чей груз не был скоропортящимся, становились на какое-то время на якорь неподалеку от Заводи {Заводью называется та часть реки, в которой пережидают корабли, когда они возвращаются домой; она занимает обе стороны реки от Тауэра до Какколдз-Пойнта и Лаймхауса. (Примеч. авт.)}, или посередине реки, и так аж до самой речки Медуэй, причем некоторые заходили в нее; другие же вставали на якорь в Норе и в Хоупе, пониже Грейвсэнда. Так что к концу октября здесь собралась огромнейшая флотилия из возвращавшихся домой кораблей - такого их скопления не видывали уже много лет.
Однако два вида торговли продолжали осуществляться по воде без перебоев или почти без перебоев (и это весьма облегчало положение несчастных, отчаявшихся горожан): я имею в виду закупку зерна с побережья и закупку угля из Ньюкасла {328}.
Зерно привозили, во-первых, из Гулля и разных местечек на Хамбере {329}, куда его свозили из Йоркшира {330} и Линкольншира. Кроме того, торговля зерном велась из Линна в Норфолке {331}, из Уэллса и Бернэма, а также из Ярмута (все они в том же графстве); третья ветка шла по реке Медуэй и из Милтона, Фивершема {332}, Маргейта {333}, Сэндуича {334} и других маленьких городков и портов вдоль Кентского побережья и Эссекса.
Прекрасно также шла торговля зерном, маслом и сыром с побережьем Саффолка: {335} корабли оттуда прибывали в местечко, которое и поныне зовется Медвежий Ключ, и оттуда обильно снабжали город зерном, когда не приходил сухопутный транспорт или когда селяне не хотели везти свои продукты в город.
Все это происходило в значительной степени благодаря благоразумию и предусмотрительности лорд-мэра, который, заботливо охраняя владельцев судов и команду от опасности заражения, наказал выгружать зерно в любое время суток (хотя нельзя сказать, чтобы этим злоупотребляли) и требовал от торговцев зерном, чтобы те немедленно разгружали корабли, дабы свести до минимума необходимость покидать их и сходить на берег; деньги же приносили прямо на палубу и опускали в посудину с уксусом.
Вторым необходимым предметом торговли был уголь из Ньюкасла-на-Тайне; без него город бы бедствовал: ведь огонь жгли не только на улицах, но и в частных домах, даже в продолжении всего лета, в самую большую жару, - и делалось все это по совету врачей. Правда, некоторые противились тому, считая, что прогревание домов и спален способствует распространению болезни, фермент которой и без того горячит кровь: ведь известно, что мор нарастает в жаркое время и стихает в холодное; соответственно, они утверждали, что все заразные болезни лишь ухудшаются от жары, потому что в жаркую погоду зараза питается и набирает силу и, следовательно, быстрее распространяется.
