Мария Сергеенко - Помпеи
Мы говорили уже, что амфитеатр предназначен для 20 тысяч человек; в нем могло поместиться население целого небольшого города. Надо было думать о том, как избежать толкотни и давки при входе и выходе, и строители хорошо справились с этой задачей, остроумно комбинируя внутренние коридоры и наружные лестницы. Входов было шесть (рис. 44): два из них (каждый шириной в 5 м) находились на линии большой оси и вели прямо на арену (1 и 2). Через них входили, кроме зрителей, гладиаторы, через них же впускали на арену зверей. Так как амфитеатр с юго-восточной стороны находился слишком близко от городской стены, то здесь вход (2) сделали не так, как на противоположной стороне, а повернули его под прямым углом на запад. Параллельно этому колену, с той же западной стороны, устроены были два более узких прохода (3 и 4); они вели не на арену, а в коридор (ил. 49), идущий кругом всего здания и проделанный под нижними рядами второго яруса; два таких же прохода были с восточной стороны амфитеатра. Против середины длинной оси коридор этот («тайник», по терминологии древних архитекторов) наглухо был замурован в обеих половинах — восточной и западной; таким способом рассчитывали избегнуть толкотни в тайнике и заставить публику пользоваться не особенно удобным ходом около городской стены. Толпа, влившись в тайник через все шесть проходов, расходилась по местам первого и второго ярусов, куда из тайника шли лестницы: одни вниз, другие вверх. В третий ярус можно было подняться из второго по лестницам, делящим ярусы на отдельные отсеки — «клинья»; но гораздо удобнее было спускаться сюда с верхней террасы, куда вело несколько лестниц: две двойные и две простые. Был еще один вход, узкий и темный (5), прямо с арены наружу, — это «смертная дверь», через которую выносили тела павших гладиаторов. Крыши над амфитеатром не было, ее заменял тент, о котором особо сообщалось в объявлениях и который в жару или дождь натягивали над зрителями.
Рис. 44.
Сохранилось изображение амфитеатра, сделанное в Помпеях неизвестным художником в одном доме возле театра. Сюжетом он избрал событие, случившееся при Нероне в 59 г. н. э. и долго волновавшее умы помпейцев. На гладиаторских играх кроме помпейцев присутствовали жители маленького соседнего городка Нуцерии. По какому-то ничтожному поводу между гостями и хозяевами началась перебранка; сначала ограничивались словами, потом полетели камни, наконец в дело пошли ножи. Художник изобразил дерущиеся фигуры на арене, на лестнице и вокруг амфитеатра. Из нуцерийцев многие были ранены и многие убиты. Дело дошло до Рима, и сенат запретил в течение 10 лет устраивать в Помпеях
гладиаторские игры. По этому поводу какой-то досужий философ написал на стене одного дома: «Кампанцы, ваша победа была вам так же гибельна, как нуцерийцам».
Определенных дней в муниципиях для гладиаторских игр не было. В Помпеях их устраивают по разным случаям: по поводу открытия бань, освящения алтаря, поставленного императору, «о здравии императора и его семьи», на поминках по уважаемом гражданине. Из объявлений мы узнаем, что они бывали в марте, апреле, мае, июле и в ноябре; длились 3–4 дня. В добавление к играм устраивали звериную травлю, обрызгивали публику благовонными эссенциями и осыпали ее подарками. Клавдий Вер объявляет, что все эти удовольствия ждут помпейцев, «когда позволит погода»; Нигидий Маий назначает игры «безотлагательно»: «будет тент», следовательно, ни ливень, ни зной не страшны.
Гладиаторские игры начинались парадом бойцов; в пурпурных, шитых золотом одеждах появлялись они на арене, обходили ее кругом, уходили, появлялись в полном боевом облачении и, получив оружие, проверенное устроителем игр, начинали поединок. Снаряжение их оказывалось довольно разнообразным: по мере того как расширялось знакомство римлян с окружающим миром и они входили в соприкосновение с новыми народами, на арене амфитеатра появлялось национальное вооружение этих народов. Гладиаторы древних времен республики были одеты в самнитские доспехи, почему и сами назывались «самнитами». Во время походов Суллы против Митрида в плену оказалось много фракийцев, и устроителям игр пришла мысль выпускать гладиаторов, снаряженных по-фракийски. Завоевание Галлии[78] принесло на арену галльское вооружение; бои на колесницах появились после похода Цезаря в Британию и стали особенно популярны, когда Британия была окончательно завоевана. Роспись на стене помпейского амфитеатра, отделяющей арену от зрителей, живопись в помпейских домах, лепные рельефы с памятника молодого Скавра в соединении с древними памятниками материальной культуры (мозаики, надгробия, посуда, светильники) позволяют нам довольно точно представить себе различные виды гладиаторского вооружения.
Начнем с картины в амфитеатре, изображающей приготовление к бою. Посредине стоит рослый молодец, который трубит в огромный рог (таких рогов нашли много в Помпеях), вызывая на бой противника. На обеих ногах у него высокие поножи; сзади служители держат шлем и маленький круглый щит. Это — фракиец. Картина из одного помпейского дома дополняет его облик, представив его в полном вооружении: на нем шлем с забралом, закрывающим все лицо, с высоким султаном и круглым козырьком, напоминающим широкие изогнутые поля шляпы; знакомые уже поножи на обеих ногах и в руке национальное оружие его племени — кривой ятаган, который Плиний сравнил с кабаньими клыками. Иногда он изгибался под прямым углом. По этому ятагану и высоким поножам на обеих ногах всегда можно узнать фракийца; круглый щит не всегда обязателен: иногда он представляет собой половину небольшого цилиндра, разрезанного вдоль. Своеобразную юбочку, перехваченную широким поясом, и металлический рукав — обычно на правой руке — носили все гладиаторы.
Противником фракийца на обоих рисунках является самнит, или, как называли этих гладиаторов в императорское время, «гопломах» (от греческого «hoplon» — «вооружение» вообще и «щит» в частности); у него поножи только на одной ноге, прямой короткий меч и очень большой шит тоже в форме разрезанного вдоль цилиндра. На рельефе Скавра изображены два гладиатора без шлемов с трезубцами — это ретиарии (от латинского «rete» — «сеть»). Голова у них обвязана ремнями и отчасти защищена еще высоким, особой формы металлическим нарукавником, надевавшимся на плечо; оружие ретиария состоит из трезубца и сети, которую он должен накинуть на противника (чаще всего мурмиллона) и постараться свалить его на землю. О вооружении мурмиллонов мы почти ничего не знаем; известно только, что оно было галльским, так как другим названием мурмиллонов было «галлы». На шлеме у них находилось изображение рыбы mormyros или mormylos, от которой они получили свое название. Поединок мурмилона и ретиария был рассчитан на то, чтобы представить зрителю мирную картину рыбной ловли: «Не тебя ловлю, а рыбу; убегаешь зачем, галл?», — пели ретиарии, дразня своих противников. В перистиле помпейского дома, где жили гладиаторы, довольно хорошими буквами на стене нацарапано: «объявление Марка Атия Прима: кто хочет хорошей рыбы, пусть требует у Асикия [Асикий, как засвидетельствовано другой надписью, был мурмиллоном] <…> знай — ты сам рыба». Иногда ретиарии сражались не с мурмиллонами, а с «преследователями» секуторами (от латинского «sequor» — «преследую»), одетыми так же, как гопломахи, но только с гладким шлемом, без гребня и без выступающего козырька, за который легко было бы зацепить сеть.
Кроме пеших гладиаторов, сражались еще всадники и есседарии, т. е. колесничники. Эти последние подражали, по всей вероятности, ухваткам британских воинов, о которых Цезарь рассказывает, что они могли повернуть колесницу тут же на месте, как бы мало оно ни было, пробежать по дышлу, встать на ярмо и мигом опять очутиться в колеснице. Что касается всадников, то один, правда поздний, писатель подробно рассказывает, как они выезжают на арену из противоположных ворот «на белых лошадях, в золотых шлемах, с оружием небольшим и удобным».
В гладиаторском вооружении, при всех его различиях, есть нечто общее: доспехи гладиатора, насколько можно судить по экземплярам, найденным в Помпеях, очень красивы и богато орнаментированы, но отнюдь не имеют целью сохранить ему жизнь. Грудь и спина у него совершенно открыты; он закрывает себя только щитом, но если противнику удалось найти открытое место или нанести такую рану, что щит вываливается, то все кончено. Жизнью гладиатора не дорожат, как жизнью солдата; его обязанность развлекать зрителей, и он развлекает их не только своей ловкостью и фехтовальным искусством, но и ранами, кровью, смертью.
Мы не раз упоминали уже о рельефах с памятника Умбрицию Скавру (рис. 45). Они представляют своего рода иллюстрированную программу игр: сообщены имена гладиаторов, их школа (тут все юлианцы), число побед, одержанных раньше, а также исход последнего поединка. К сожалению, надписи значительно стерлись и разобрать в них можно только немногое. Интерес этих рельефов заключается не только в том, что на них изображены вооружение и доспехи гладиаторов: они позволяют заглянуть в их внутренний мир. Художник выбрал темой своей работы заключительный момент поединка, т. е. момент наивысшего трагизма для побежденного и наибольшего торжества для победителя. С острым вниманием настоящего мастера и спокойной объективностью бесстрастного наблюдателя сумел он языком движений и жестов передать чувства, волнующие его героев, без идеализации и лукавого мудрствования. Рельеф начинается изображением двух всадников — Бебрикса и Нобилиора (средняя полоса); первый числит за собой 15 побед, второй 11. Один просто налетает, другой довольно вяло сопротивляется. Из всех групп — это наименее удачная: художник не захотел заглянуть в душу своих героев или не сумел это сделать. Следующие пары гораздо выразительнее и красноречивее. В первой паре пеших бойцов впереди стоит гопломах, опытный боец с 16 победами в прошлом; он ранен в грудь; кровь струится у него из раны; за ним стоит фракиец, его победитель. Оба держатся с таким достоинством и самообладанием, которое сделало бы честь любому философу-стоику. Гопломах поднял вверх руку с вытянутым пальцем: это означает, что он обращается к публике и просит у них помилования: если зрители замашут платками или поднимут пальцы вверх, то он «отпущен» («missus» помпейской афиши); если пальцы опустятся вниз, это приказ победителю добить побежденного. Мудрец, которого Гораций изображает бестрепетно стоящим среди разваливающегося мироздания, не мог бы держаться спокойнее, чем этот раб-гладиатор, для которого мир сейчас тоже рушится. И философ, твердо усвоивший себе, что нельзя превозноситься в счастье, не был бы бесстрастнее победителя, ни единым движением не выражающего своего торжества.
