Александр Стрыгин - Расплата
Маша пошла к отцу.
Постояла над соломенной постелью больной матери, поплакала вместе с ней о Ванюшке, но, к ужасу своему, почувствовала, что в душе нет такой жалости к брату, как к Любочке и Мишатке.
Ефим пришел вместе с поляком. Горе подняло Захара на ноги; пошатываясь, опираясь о стены, он ходил по избе, что-то отыскивая.
- Гроб с потолка сымите, - тихо приказал Захар. - Василиса как знала, что некому будет гробы делать, заранее приготовила. Ругал ее, а она тайком привезла. Еще до тифа, слабая была, чуяла, знать...
Принесли гроб, положили. Маша привела откуда-то убогую монашку. Погнусавила монашка молитвы, почадила свечой, - с тем и проводили Василису на вечный покой в неглубокую могилку, выкопанную слабыми руками Ефима.
Захар остался верен традиции - устроил поминки. Самогон, который раздобыл где-то Ефим, почти никто не пил, налегали на овсяный кисель. За столом сидели только те, кто хоронил, Настя, приехавшая из Падов, да Аграфена, только что вернувшаяся от Клани.
Не столько поминали умершую, сколько говорили о живых. Аграфена похвалилась квартирой, которую дали Паньке почти в центре Тамбова, рассказала про Василия. Его направили работать в кирсановскую Чека ловить бандитов, убивших Чичканова.
Маша слушала рассказы Аграфены, укачивая Любочку и баюкая свои мечты о возвращении Василия домой.
- И хлеб теперь у них есть - и белый и черный, - тараторила Аграфена. - А Панька - ну прямо комиссар!
- Что это за черный хлеб появился? - спросил сердито Захар. - Не знаю что-то такого.
- Да аржаной так зовут в городе.
- Ржаной он и есть ржаной, а черный бывает только черт!
Захар махнул рукой на Аграфену и подсел к Ефиму.
- А что, Ефим, написать письмо Васятке аль нет? - поинтересовался он у свата.
- Зачем тревожить? - ответил Ефим. - Не будешь вить откапывать? А он на большом посту, делу мешать не надо.
- Ты теперь тоже в начальники пошел, - с легкой ехидцей сказал Захар. - С грамотой как? Осилишь?
- Вот Любомир меня обучает. По складам начинаю пахать в букваре. Ох и трудно! Но зима велика, делать; нечего, обучусь.
Любомир одобрительно помахал головой:
- Ефим Петрович очень способный ученик, из всего ликбеза. С ним приятно беседовать, он говорит прямо стихами.
Захар с завистью почесал затылок, промолчал.
- Жизнь крестьянская темна и тяжела, - продолжал Любомир, - трудно Ленину просвещать народ, ох трудно!
- Хлеб и без грамоты родится, ему руки нужны, а не бумага, - с суровым упрямством произнес Захар.
- Верно, Захар, - подтвердил Ефим, - хлебоедов стало много, а хлебоделов не хватает. Последние мрут. Кто на фронте, кто от тифа. Обнудел народишко и поредел. А в городах-то иной не пашет, не волочит, а деньгу в карман толочит.
- И конца смуте не видать, - в тон Ефиму заговорил снова Захар. Друг дружку поедом едим, ножку подставляем, толкаемся, а все из-за чего? Из-за хлеба да через золотишко. Богатые через золотишко страдают, а мы из-за своего хлеба горемычного. А хлеб, я так думаю, он дороже золота. От золота край не откусишь, коль голод припрет... Вот говорят: Ленин умный, знает, как и что. Да, может, он и умный, и знает все, но меня сумление гложет, спать не дает: а ну как он только один знает, по какой стезе дальше итить? Здоровьечко слабое, подраненный... А ну как за моей Василисой вслед? Туда вить всем одна тропочка... Что тогда? Кто знает, дальше куда надо? И как? Наломаем без него дров - расхлебывать сами будем. Вот тут и пораскинешь дурьей башкой: на печке сидеть аль в ликбез итить? Картошку сажать аль кружочки выводить на бумаге.
- Ой, Захар, - помотал отрешенно головой Ефим, - в твоих словах Сидоровы уловки. Глядишь ты вдоль, а живешь поперек! Об своем доме только радеешь, а Ленин за всю Расею страдает. Помоги ему обо всех заботиться, ан нет, тебе картошку свою жальче, чем других людей, какие с голоду мрут... По штанам ты - беднячок, а по голове - Сидор.
Захар обиделся, насупил брови.
- А твоя какая же задача в жизни? - в упор спросил он, набычась. Рукой водить? В завхозьях отираться?
- Моя задача мне сыздетства дана, - примирительной шуткой ответил Ефим. - Ешь сторновку, а хвост держи трубой!
Любомир явно любовался своим учеником. Услышав последние слова Ефима, не выдержал, улыбнулся.
Захар от волнения не нашелся что сказать Ефиму и невольно сам сбился на прибаутку:
- У тебя одно слово до Козлова.
- А что ж. Ко всякому слову есть подговорки.
После короткой паузы Захар тихо обронил:
- Тебе шутка, а мне жутко.
- Ну, вот и ты народные присловья помнишь. А до коммунии дойдем - ты совсем грамотный станешь! - Ефим явно намекал на возвращение Захара в коммуну.
- Если вши не съедят - дойдем.
- А они, вши-то, Захар, изнутря, говорят, выползают. У кого нутрё от грехов почернело - у того и вши наружу вылазят и на безгрешных лезут, кусаются.
- Тоже придумал, лотоха! Типун тебе на язык! - уже миролюбиво сказал Захар, сузив глаза. - Всякая тварь от бога. И вошь от бога. Вот накажет тебя господь. И так кости да кожа, не оклемался еще как следует, а уж бога гневишь.
- Ты вроде моей Авдотьи, та все меня плохим видит. А иду по улице молодки шепоточком перешептываются: "Эх, и хорош пошел дядя!"
- Не пил, а уж веселишься. Не забывай, что ты на поминках, - оборвал его Захар.
- Ан и ты не забывай: я по свадьбам мастак - панихиду не люблю. Другой раз не приглашай на поминки. - Ефим обиделся и засобирался домой.
- Подожди, не суетись. Твой товарищ газетку обещал прочесть... Читай, дорогой, что делается в мире.
Любомир надел на длинный острый нос очки, пригладил реденькие волосы на лысине и развернул газету.
"НОВАЯ ВЕЛИКАЯ СТРАДА
Эта зимняя кампания, наверное, может нам дать полное уничтожение неприятеля, если мы посмотрим на предстоящие недели и месяцы как на новую великую страду. Мы должны утроить силы, посвященные военной работе и тому, что с ней связано, и тогда в короткий срок мы добьемся такого конца Гражданской войны, который на долгое время откроет нам возможность для мирного социалистического строительства" - так сказал в заключительной речи на Седьмом Всероссийском съезде Советов товарищ Ленин.
Но работа нашей Красной Армии затрудняется потому, что продовольственное и общехозяйственное положение наше еще весьма тяжелое и наша армия не может поэтому развернуть всей своей силы. Если считать по самой скромной потребности, то у нас во всей Советской России государством заготовлено и хватит хлеба на два месяца, овса на один месяц, картошки на месяц, сена на три месяца, мяса достанет - только на армию - на месяц, масла - на армию - едва до нового года.
Но еще хуже дело с транспортом. Хлеб, мясо, сено, овес лежат тысячами пудов в Саратовской, Симбирской, Уфимской, Вятской, Тамбовской губерниях, но вывезти нельзя, не подают вагонов, не хватает паровозов, топлива нет. Вот она, новая беда - топливный голод. Надо удесятерить нашу заготовку, надо заготовить хлеба, мяса, картошки на полное обеспечение Красной Армии и голодающих рабочих и недоедающих маломощных крестьян. Надо сломить топливный голод, покалечь на заготовку и подвозку дров. Надо во что бы то ни стало поднять производительность труда повсеместно, и прежде всего по починке вагонов и паровозов.
Рядом с этой борьбой - с деникинскими бандами, с голодом, с топливной разрухой - съезд постановил еще и борьбу с заразными болезнями. С юга - из Деникинщины - и с востока - из Колчаковии - на нас идут походами вши, неся с собой смертельную опасность. Тиф - новый враг, его надо уничтожить общими усилиями. Доконать Деникина, добыть пропитание, добыть топливо и убить вошь - вот наши неотложные задачи в эту зимнюю кампанию. Мы с ними справимся.
А н т о н о в-О в с е е н к о".
Захар уставился в передний угол, на образа, и глядел туда, не сморгнув, точно окаменел... Любомир читал медленно, каждое слово выговаривал четко, боясь, что Захар может не понять.
- Эхма, - вздохнул Ефим. - Вот она, значитца, какая наша положения: худое - охапками, хорошее - щепотью... Собака есть - палки нет, палка есть - собаки нет, четверть керосину - на всю зиму, фунтик сахару - на пять воскресений, и то для гостей.
- Ты чего же заныл? - злорадно усмехнулся Захар. - Держи хвост трубой! Показывай прыть лаптежную!
- И держу! И держать буду! А что лаптежный - то самый надежный! Ефим встал с лавки, натянул собачий треух. - В сторонке стоять не буду, как ты. - Он повернулся к Маше и неожиданно сурово спросил:
- Скоро, что ль, дочка, в коммуну вернешься? Негоже позорить Васятку. Он в начальниках ходит. Партейный. И Мишатке в коммуне лучше будет. Скорей поправится.
Маша молча посмотрела на свекра - что тот скажет?
- Когда придет время, я и за себя и за нее решу, - глухо сказал Захар. - Не тащи нас силой.
Глаза сватов скрестились в неравной борьбе. Ефим сдался.
- Ну что ж, прощай, живи веселей!
- И вам не скучать! - небрежно ответил Захар.
Любомир тоже попрощался и вышел вслед за Ефимом. Побоялась отстать в темноте от мужиков и Аграфена. Только монашка все еще ела кисель и крестилась на образа.
