Чарльз Тилли - Принуждение, капитал и европейские государства. 990– 1992 гг
И здесь отступления от выявленного направления развития (отмечаемые на схеме) от схемы соответствуют логике этого развития. Испания и Португалия не были затронуты процессом огражданствления правительства, поскольку военные расходы оплачивались главным образом из колониальных доходов. Здесь по–прежнему офицеров рекрутировали из испанской аристократии, а пехотинцев — из беднейших слоев населения, причем военные офицеры продолжали оставаться представителями короны в провинциях и колониях (Ballbe, 1983: 25–36; Sales, 1974, 1986). Все эти факторы сводили к минимуму возможность согласований (относительно ресурсов для ведения войны) с населением, согласований, на основе которых в других областях постепенно выстраивалась система прав и обязанностей. Возможно, также Испания и Португалия попали в «территориальную западню»: они получили посредством завоеваний громадные (сравнительно с доступными им средствами экстракции) зависимые территории, в результате чего административные издержки поглощали доходы от империалистического контроля (Thompson, Zuk, 1986). Так что положение Испании и Португалии похоже отчасти на положение в некоторых современных государствах третьего мира, где власть удерживают военные.
Разделение государственных функций между гражданскими и военными организациями и подчинение военных организаций гражданским (или наоборот) варьируется по географическим зонам. В большинстве случаев территориальная привязка государственной деятельности, служащей военным целям, решительно отличается от территориальной привязки деятельности по производству доходов. Пока государство действует через захват и получение дани на сопредельной территории, два вида деятельности недалеко отстоят друг от друга; солдаты–оккупанты могут осуществлять наблюдение, управление и сбор налогов. Дальше, однако, четыре потребности тянут в разные стороны: размещение вооруженных сил между местами возможных действий и главными пунктами поставок, размещение государственных чиновников, занятых надзором и контролем гражданского населения, таким образом, чтобы не только полностью покрывать территорию, но и соответствовать особенностям расселения контролируемого населения, пропорциональное распределение деятельности государства по сбору доходов соответственно географии торговли, достатка и дохода и, наконец, распределение деятельности государства, проистекающей из согласований относительно доходов, соответственно географическому размещению сторон, участвовавших в согласованиях.
Очевидно, что география деятельности государства варьируется соответственно этим четырем силам; флоты сосредотачиваются в глубоководных местах на периферии государства, в то время как почтовые отделения распределяются в тесном соответствии с расселением населения в целом, а центральные административные учреждения близко один к другому. Чем больше военное промышленное предприятие, чем больше оно ориентировано на ведение войны за пределами собственной территории, чем шире аппарат экстракции и контроля, поддерживающий его, тем больше расходятся их местоположения (география), тем дальше отстоит идеальная военная география от той, которая обеспечивает вооруженным силам действенный повседневный контроль над гражданским населением.
Эти выявляемые различия по территориям привели к созданию отдельных организаций для каждого вида деятельности, включая разделение вооруженных сил на армию и полицию. Размещение полицейских сил стремится соответствовать географии расселения гражданского населения, а при размещении войсковых соединений обычно изолируют их от гражданского населения и располагают там, где этого требует международная стратегия. По французской модели наземные войска были представлены тремя группировками: солдатские гарнизоны, размещенные так, чтобы это было удобно для целей администрирования и тактических целей. Жандармы (остававшиеся под контролем военных, которых во время войны можно было мобилизовать в армию), размещенные в небольших количествах по линиям коммуникаций и продуманно определенным сегментам территории, и полиция, имевшая местом пребывания крупные сосредоточения населения. Кроме того, солдаты патрулировали границы, охраняли места пребывания национальных властей, участвовали в операциях в колониях, но редко принимали участие в борьбе с преступностью или разрешении гражданских конфликтов.
За исключением главных дорог, жандармы действовали главным образом на тех территориях, где преобладали частные владения, и поэтому они по большей части патрулировали линии коммуникаций и отвечали на вызовы граждан. Напротив, городская полиция контролировала преимущественно общественные территории и ценное имущество на этой общественной территории; соответственно, полицейские в основном стремились осуществлять контроль и оценивать обстановку самостоятельно, без вызова граждан. В конечном счете каждое такое географическое разделение отделяет военную власть от политической и ставит ее выживание в зависимость от гражданских лиц, озабоченных продуктивным сбором налогов, эффективностью администрации, общественным порядком и исполнением политических договоренностей в той же мере, как военной эффективностью (а может, и вместо нее). Эти сложные соображения сильно повлияли на определение границ европейских государств.
Конечно, различия были не только географическими. Как мы видели, люди, которые управляли гражданским населением государства, вынуждены были устанавливать деловые отношения с капиталистами и вести согласования с остальным населением для получения ресурсов, потребных для расширения деятельности государства. Для получения доходов и одобрения (населения) власти создали организации, которые решительно отличались от военных и которые по большей части становились независимыми от них. В Европе в целом эти процессы не препятствовали постоянному росту военных расходов, ни тому, что войны становились все более разрушительными, но они сдерживали власть военных в стране до такой степени, что европеец 990 или 1490 г. удивился бы.
Предшественники национального государства
Китай и Европа
Г. Уильям Скиннер представляет социальную географию позднеимператорского Китая как сплетение двух центральных иерархий (Skinner, 1977: 275–352; Wakeman, 1985; Whitney 1970). Первая строилась, главным образом снизу вверх, и возникла из обмена; ее частично перекрывающие друг друга единицы представляли собой все большие и большие рыночные ареалы, имевшие своими центрами возраставшие по величине города. Вторая, навязанная сверху вниз, была следствием контроля императора; ее вложенные друг в друга единицы составляли иерархию административных юрисдикций. Вплоть до уровня hsien (административная единица) каждый город занимал свое место как в коммерческой, так и в административной иерархиях. Ниже этого уровня — даже могущественный китайский император правил непрямо: через мелкопоместное дворянство. В системе, построенной сверху вниз, мы обнаруживаем связанную с географией логику принуждения. В системе, построенной снизу вверх, — связанную с географией логику капитала. Мы уже видели, что похожие иерархии то и дело проявляли себя в неравной борьбе европейских государств с городами.
В некоторых регионах Китая власть императора была сравнительно слабой, а коммерческая деятельность — сильной; там города обычно занимали более высокое положение в иерархии рынков, чем в административной иерархии. В других районах (в особенности, на периферии империи, где роль регионов для центра была выше в обеспечении безопасности, чем в извлечении оттуда доходов), более высокое положение города определяла императорская власть, а не коммерческая деятельность. Скиннер устанавливает некоторые важные корреляты для определения реального положения того или иного города в двух иерархиях; например, имперские администраторы, назначенные в города, занимавшие сравнительно высокое положение в рыночной иерархии, действовали скорее через внеполитические сети купцов или других преуспевающих граждан, чем это делали их коллеги в менее благоприятных районах. В то же время эти регионы, включая крупные торговые города, поставляли больше кандидатов на должности для императорского контроля, что открывало возможность карьеры в бюрократии. Много других последствий проистекало из взаимодействия этих двух систем: сверху вниз и снизу вверх.
Чем Китай отличался от Европы? В памфлете, опубликованном в 1637 г., иезуит Джулио Альдени сообщает, что его китайские друзья часто спрашивали о Европе: «Если там так много королей, как же вам удается избегать войн?» Он ответил наивно или уклончиво: «В Европе короли связаны между собой родственными отношениями (через браки) и поэтому ладят друг с другом. Если случается война, вмешивается папа; он посылает своих доверенных лиц с предостережением воюющим, что они должны прекратить войну» (B?nger, 1987: 320). И это было сказано, когда шла жуткая Тридцатилетняя война, обескровившая большинство европейских государств. Действительно, между Китаем и Европой была громадная разница: хотя Китай некогда пережил эпоху Воюющих государств, весьма похожую на международную анархию в Европе, и если восстания и вторжения иноземцев периодически угрожали власти императора, все–таки большую часть времени на территории Китая доминировал один центр, причем на территории, невероятно громадной (по европейским представлениям). Империя долго была нормальным состоянием Китая; когда разрушалась одна империя, ее место занимала другая. Больше того, когда в XVIII в. в Европе начало распространяться прямое правление из одного центра, императоры династии Цинь стали устанавливать в своих доменах еще более эффективное прямое правление; в 1726 г. император Йоньчжень пошел даже на то, чтобы вождей этнических меньшинств юго–восточного Китая заменить собственными администраторами (Bai, 1988: 197). Тем временем в Европе в течение всего последнего тысячелетия идет дробление на многочисленные соперничающие друг с другом государства.
