Леон Урис - Эксодус (Книга 3, 4 и 5)
- Хокс, возможно, и неплохой парень, но ведь приказ есть приказ, - сказал Сатерлэнд.
- Арабы уже стреляют из засады, нападают на автоколонны, - сказал Ремез.
- Вот как? - с издевкой сказал Ари. - А ты уж сразу в кусты?
- Ари, - с обидой в голосе ответил Ремез. - Я родился в Сафеде. Я прожил здесь всю жизнь. Я до сего дня помню улюлюканье, которое доносилось до нас из арабских кварталов в 1929 году. Мы не представляли, что это значит, пока обезумевшая толпа не обрушилась на наши дома. Это были наши друзья, но они обезумели.
Я как сейчас вижу, как бедных кабалистов выволакивали на улицу и снимали им головы. Я был тогда мальчиком. То же улюлюканье мы снова услышали в 1936 году... на этот раз знали, что это такое. Три года подряд мы спасались в турецкой крепости всякий раз, когда в арабском квартале слышался шум. Теперь мы никуда не побежим. На этот раз мы останемся. Старики, и те никуда не побегут. На этот раз мы не дадимся так легко, можешь поверить мне на слово, Ари... Но всему ведь есть предел. Мы все сделаем, но нам надо помочь кое-чем.
Ари пожалел, что говорил с Ремезом таким обидным тоном. Решение остаться в Сафеде требовало большого мужества.
- Вернись в город, Ремез. Старайтесь хранить порядок и спокойствие. Ты можешь положиться на Хокса: пока он в городе, он не выпустит власти из рук. А я обещаю снабжать вас чем смогу в первую очередь.
Когда все ушли, Ари сел за стол, и на лице у него заходили желваки. Что делать? Может быть, ему удастся выделить пятьдесят человек пальмахников, когда англичане уйдут. Все-таки лучше, чем ничего. А вообще ничего делать нельзя. Таких Сафедов в стране - штук двести. Пятьдесят человек - в одно место, пятьдесят - в другое. Если бы Кавуки, Сафват и Кадар знали, до чего положение отчаянное, они бы обрушили лобовые атаки со всех сторон на Палестину. Если бы начались такие атаки, их просто нечем было бы остановить. Ари все время боялся, что первая такая атака, если арабы ее начнут, тут же покажет им, до чего бедственно положение евреев в смысле оружия, и это неминуемо приведет к катастрофе.
Давид Бен Ами, только что вернувшийся из поездки по населенным пунктам, расположенным на самом севере, вошел в кабинет.
- Шалом, Ари, - сказал он. - Я встретил Ремеза и Сатердэнда у ворот. Ремез совсем нос повесил.
- И не без оснований. Ну, что новенького?
- Арабы начали обстреливать из засад Кфар-Гилади и Метуллу. В Кфар-Шолде опасаются, как бы сирийские силы не принялись шкодничать тоже. Все окопались, вокруг детских учреждений всюду построены укрепления. Все просят оружия.
- Оружия! ... И это ты называешь новостью? Давай лучше о другом. Где засели снайперы?
- В Аате.
- О, у меня с Аатой старые счеты, - сказал Ари. Как только англичане уйдут, придется ударить по ней первой. Еще когда я был мальчиком и отвозил зерно на мельницу, они пытались избить меня. С тех пор они рады любому случаю, чтобы снова полезть в драку. Пожалуй половина людей Кавуки просачиваются к нам именно через Аату.
Или через Абу-Йешу, - ответил Давид.
Ари сердито посмотрел на него. Давид знал, что это больное место Ари.
- У меня есть друзья в Абу-Йеше, на которых можно положиться, - сказал Ари.
- В таком случае они, вероятно, уже сказали тебе, что диверсанты просачиваются через Абу-Йешу.
Ари ничего не ответил.
- Ари, ты не раз говорил, что я проявляю слабость, когда позволяю чувству взять верх над рассудком. Я знаю, насколько эти люди близки твоему сердцу, но тебе нужно пойти к ним и поговорить с мухтаром.
Ари встал и зашагал по кабинету.
- Хорошо, я поговорю с Тахой.
Давид взял донесения, которые лежали на письменном столе Ари, пробежал их глазами и положил обратно на стол. Он тоже зашагал, затем остановился у окна, выходящего на юго-восток, в сторону Иерусалима. Его лицо было грустно.
Ари похлопал его по плечу.
- Ничего, все образуется. Давид медленно покачал головой.
- Положение в Иерусалиме становится все более отчаянным, - глухо произнес он. - Конвои подвергаются почти беспрерывным нападениям. Если так пойдет дальше, в городе через пару недель начнется голод.
Ари знал, как действовала на Давида осада его любимого города.
- Тебе, конечно, хотелось бы податься в Иерусалим.
- Да, - ответил Давид, - но я не оставлю тебя одного.
- Если надо, то я тебя, конечно, отпущу.
- Спасибо, Ари. А ты справишься, сам-то?
- Конечно, справлюсь, ... как только эта проклятая нога перестанет мне досаждать. Пойми меня правильно, Давид: вообще-то мне не хотелось бы отпускать тебя.
- Я останусь, пока ты выздоровеешь.
- Спасибо. Кстати, ты уже давно, кажется, не виделся с Иорданой.
- Да вот уже несколько недель.
- Почему бы тебе не податься завтра в Ган-Дафну и не познакомиться там с положением? Побыл бы там несколько дней и хорошенько все обследовал.
Давид улыбнулся.
- Агитатор из тебя что надо.
В дверь кабинета Китти Фрэмонт постучали. Входите, пожалуйста, - сказала она.
В кабинет вошла Иордана Бен Канаан.
- Мне хотелось поговорить с вами, миссис Фрэмонт если вы не слишком заняты.
- Что ж, поговорим.
- Сегодня утром к нам приедет Давид Бен Ами проверять оборонительные позиции. После этого мы созовем заседание штаба.
- Я приду, конечно, - ответила Китти.
- Миссис Фрэмонт. Мне хотелось бы сказать вам еще вот что до заседания. Как вы знаете, меня назначили командиром Ган-Дафны, так что в будущем нам придется работать с вами в тесном сотрудничестве. Так вот, я хотела бы заверить вас, что я полностью доверяю вам. Больше того, я считаю, что это большое счастье для Ган-Дафны, что вы здесь.
Китти удивленно посмотрела на Иордану.
- Я убеждена, - продолжала Иордана, - что интересы дела только выиграют, если мы не позволим личным чувствам влиять на наши действия.
- Я думаю, что вы правы.
- Очень хорошо. Я рада, что мы договорились об этом.
- Иордана... скажите, каково наше положение здесь?
- Нельзя сказать, чтобы особо опасное. Конечно, мы будем чувствовать себя в гораздо большей безопасности когда Форт-Эстер передадут Хагане.
- А если произойдет что-нибудь непредвиденное, и Форт-Эстер достанется арабам? И... допустим дальше, что дорогу через Абу-Йешу закроют?
- Тогда, конечно, будет очень и очень неприятно.
Китти встала и зашагала по кабинету.
- Поймите меня, пожалуйста. Я отнюдь не хочу совать свой нос в военные дела, но если смотреть на дело реалистически - мы здесь можем оказаться в осаде.
- Такая возможность не исключена, - ответила Иордана.
- У нас тут много детей. Не лучше ли будет эвакуировать крошек, а заодно и детей младшего возраста.
- А куда их эвакуировать?
- Не знаю. Куда-нибудь, где не так опасно: в кибуц какой-нибудь, или в мошав.
- Я тоже не знаю, миссис Фрэмонт. "Кибуц, где не так опасно" - понятие относительное. Вся страна насчитывает в ширину меньше пятидесяти миль. Нигде нет безопасного кибуца. С каждым днем в осаду попадают все новые и новые населенные пункты.
- Тогда, может быть, в город?
- Иерусалим почти полностью отрезан. Бои в Хайфе, а также между Тель-Авивом и Яффой - самые тяжелые в стране.
- Выходит... некуда эвакуировать-то?
Иордана ничего не ответила. Ответа и не требовалось.
Глава 3
КАНУН РОЖДЕСТВА 1947 ГОДА
Стояла слякоть, было холодно, и первые хлопья снега носились над Ган-Дафной. Китти быстро шла по газону к своему коттеджу. Вокруг рта от дыхания образовались облачка пара.
- Шалом, геверет Китти, - поздоровался с нею доктор Либерман.
- Шалом, доктор.
Она быстро взбежала по ступенькам и вошла в коттедж, где было тепло и где Карен приготовила горячий чай.
- Бррр, - воскликнула Китти, - прямо мороз на улице.
Комната была очень мило убрана. Карен украсила ее желудями, кружевами, а главное - воображением. Она даже выпросила разрешение срезать одну из драгоценных маленьких елочек, которую она тоже украсила клочками из цветной бумаги.
Китти села на кровать, сняла туфли и надела меховые шлепанцы. Чай был на редкость вкусный.
Карен стояла у окна и смотрела на тихо падающие хлопья снега.
- По-моему, ничего нет лучше на свете, чем первый снег, - сказала она.
- Вряд ли он тебе покажется таким уж хорошим, если нам еще уменьшат норму топлива.
- Я целый день вспоминала Копенгаген и Ханзенов. Рождество в Дании чудесное. Ты видела, какую посылку они мне прислали?
Китти подошла к девушке, обняла ее за плечи и прикоснулась губами к ее щеке.
- Рождество навевает на людей грусть.
- Ты очень одинока, Китти?
- С тех пор как не стало Тома и Сандры, я старалась не думать о Рождестве. Теперь вот снова радуюсь.
Я надеюсь, ты искренне рада, Китти. Да, я счастлива... хотя несколько по-другому.
Мне стало ясно, что нельзя быть хорошим христианином, не будучи, хотя бы в душе, также евреем. Всю жизнь я делала то, делала другое, а все мне чего-то не хватало. Теперь я впервые в состоянии давать без ограничений или надежды на то, что мне воздается.
