Колин Тернбулл - Человек в Африке
Однако культуру нельзя рубить на кусочки, сохраняя один и отбрасывая другой, и изменения одного элемента неизбежно ведут к изменениям других. Опасность заключается в том, что, наблюдая внешнее сходство между африканскими культурами Суринама и культурами ашанти и йоруба, можно ошибочно решить, что здесь сильнее преемственность традиций, чем в районах, где нет такого явного проявления внешнего сходства. Материальная культура дьюка в Суринаме в мельчайших деталях сходна с культурой древних ашанти, а алтари и ритуалы потомков йоруба ярко напоминают об их прошлом. Эти элементы не могли сохраниться в изоляции, но, к сожалению, немногие проведенные исследования охватывали целиком общественную организацию этих народов, и мы почти не знаем о самом процессе изменений в их старинной культуре и о том, как ей удалось выжить.
В Северной Америке нельзя обнаружить таких ярких примеров выживания старой культуры, и лишь в нескольких местах, в частности на островах у побережья Джорджии, живут группы людей, которые могут в какой-то мере проследить свое племенное происхождение. В материальной культуре, а тем более в ритуалах и поведении почти не сохранилось никакого сходства с прошлым. Это не удивительно, ибо существовавшая в Северной Америке система разрушала племенные группы, кланы и семьи, так что не оставалось никакой общности верований или обычаев; людей объединяли лишь общее рабское состояние, приобретенный новый язык — английский — и новая религия — христианство.
Но при пристальном изучении можно заметить, что кое-какие элементы прошлого сохранились, и даже более важные, чем те, которые бросаются в глаза в Южной Америке. Прежде всего, весьма сомнительно, чтобы процесс аккультурации зашел очень глубоко. Формальное приобретение нового языка или религии не обязательно означает, что одни и те же слова и ритуальные акты вызывают у людей одни и те же мысли и понятия, а отсутствие тесного общения между черными и белыми в Америке подтверждает именно такое различие. Помимо этого, согласие человека и его готовность получить новый статус не обязательно означают его отказ от прошлого. Английский язык, европейская одежда и христианская религия могли быть таким же камуфляжем, как и вымученная улыбка черных рабов, которая, по мнению американцев, свидетельствовала об их беспечности и беззаботности.
Можно только удивляться глупости и наглости рабовладельцев, принимавших пение и танцы за рабское подчинение. Во время второй мировой войны узники концентрационных лагерей тоже старались казаться веселыми и даже могли брататься с охранниками, хотя и знали, что те намерены их уничтожить. Такой камуфляж необходим для сохранения психологической устойчивости в чрезвычайных стрессовых условиях. Он маскировал глубокое скрытое отчаяние и горечь так же, как кажущееся признание поражения маскировало затаенную энергию, а под внешними признаками аккультурации скрывался полный жизненных сил былой африканизм.
При применении североамериканской системы разделения семей и племен (если не считать несколько изолированных групп, как на упомянутых выше островах) сохранить племенные традиции было невозможно. Однако в определенных пределах допустимо говорить обобщенно об «африканской традиции», особенно о «западноафриканской традиции», и только в этих пределах мы можем обнаружить следы былой культуры в Северной Америке. Совершенно очевидно, что здесь у черных американцев больше потенциальных возможностей для единства, чем у черных южноамериканцев, сохранивших племенное деление. Это и привело, в частности, к нынешнему взрыву черного национализма в Северной Америке[40].
Возрождение племен здесь предотвращали не только разделением семей и племенных групп непосредственно во время прибытия рабов, но и при их продаже, тому же способствовало и постоянное передвижение рабов по Северной Америке. Объявления о продаже рабов той эпохи ясно говорят о том, в каком состоянии находился раб, и об этом нужно помнить, если мы хотим выяснить, что же осталось здесь от Африки. Все, что было у раба африканского, он был вынужден приспосабливать к новым условиям. Юридически «негров» рассматривали как обычный «товар», относящийся к той же категории, что и сельскохозяйственный скот. Как видно по картинам того времени, покупатели рассматривали рабов и оценивали их так же, как фермер оценивал упряжную лошадь или племенного быка. Размножение поощрялось, его даже контролировали и за ним наблюдали, как за частью коммерческой сделки, ибо дети рабыни принадлежали ее хозяину.
По документам той эпохи можно только догадываться, насколько ужасна и трагична была жизнь рабов. Сначала допускали, что у рабов есть душа, но по мере увеличения их ценности и возможности с выгодой эксплуатировать было решено, что души у них нет и поэтому с ними нет надобности обращаться как с людьми. Таким же принципом современные белые южноафриканцы оправдывают систему апартеида. Даже когда рабовладельцы наконец позволили черным рабам иметь душу (в основном по политическим соображениям), тем самым открыв путь к их обращению в христианство, и разрешили христианские браки, невеста все еще нередко оставалась во владении одного человека, а жених — во владении другого и рабов по-прежнему покупали и продавали, как скот (существовала даже система, когда платили «за дюйм» роста раба).
Обращение рабов в христианство не имело особого значения для их владельцев, но оно привело к серьезным последствиям для рабов, потому что они вдруг обрели знакомый им источник единства — единства, которое выходило далеко за рамки семейных отношений и объединяло рабов, хотя семья уже не существовала как жизнеспособная социальная и биологическая ячейка. Рабы и до этого чувствовали себя братьями по несчастью и противопоставляли свою родственную общность общности белых хозяев. Но теперь они снова обрели общность веры и превратили новую религию (как они делали это и со старой религией) в главный фактор, определявший всю их жизнь до самой смерти. Новая религия дала им и новую индивидуальность, в результате чего рабовладельцы потеряли главное свое преимущество, ибо человек, лишенный индивидуальности, — ничто. И хотя новая религия была чужой, религией белого человека, рабы сделали из нее нечто африканское, о чем убедительно свидетельствует современная церковь черных американцев.
Это было более важное явление, чем те немногие элементы материальной культуры, которые напоминают об африканском прошлом, хотя таких элементов намного больше, чем сначала предполагали. Так, например, сохранился внешний вид рыбачьих сетей и техника рыболовства, заметны африканские традиции в кулинарном искусстве, а ступка и пестик остаются до сих пор такими же, как и в Западной Африке. Некоторые резные изделия из дерева удивительно напоминают по стилю и содержанию произведения определенных племен, то же можно сказать и о металлических изделиях и керамике. Создается впечатление, что преемственность намного шире, чем предполагалось, причем сохранилась преемственность не культуры отдельных племен, а чего-то общеафриканского.
Если можно заметить преемственность африканской традиции в материальной культуре, то еще сильнее она ощущается в проявлениях особого отношения к жизни, в социальных отношениях, в религиозных верованиях, даже в политической деятельности. Музыка черных американцев, которую часто называют подлинно «африканской», хотя в ней уже нельзя уловить африканского ритма, мелодии или гармонии, особенно в чисто афро-американском творении — джазе, действительно африканская, но не по форме. Она африканская по содержанию, по отношению к жизни, по ее применению. В функциональном отношении она явно африканская, и опять-таки рабовладельцы не улавливали истинного смысла этой музыки, когда снисходительно взирали, как поют и танцуют их «счастливые» рабы. Рабы превратили музыку в своего рода тайный язык, хотя сначала они пользовались им, даже не сознавая этого. То же произошло и с религией — они придали ей свое, несвойственное ей содержание, приспособили к своим потребностям, сделали упор на Ветхий завет с его рассказами об освобождении угнетенных от оков.
В то же время сохранились некоторые элементы различных традиционных религиозных верований, чему способствовали, особенно в южных штатах, иммигранты из Вест-Индии. Поскольку сохранялись религиозные традиции и даже слабые воспоминания о племенном прошлом, не удивительно, что в наше время многие черные американцы обратились к исламу и религии йоруба — в последнем случае ощущалось сильное влияние кубинцев. С чисто религиозной точки зрения многие американские черные мусульмане строже соблюдают моральный кодекс ислама, чем кое-кто из их африканских собратьев, так как они приняли эту религию по иным причинам — чтобы освободиться от последних следов рабства, а не для того, чтобы избежать опасности порабощения.
