Константин Сомов - Война: ускоренная жизнь
Воробьев был доставлен в ЭГ № 2763 в тяжелом состоянии. Несмотря на оказание медицинской помощи, не приходя в сознание Воробьев умер».
«Пятый океан»
Поскольку «наркомовской сотки» для большинства бойцов было явно маловато, алкоголь и в боевых, и прифронтовых условиях отыскивался где только можно, методы его поиска и потребления были самыми разнообразными.
Механик-водитель тяжелого самоходного орудия ИСУ-152 Электрон Приклонский в книге воспоминаний «Дневник самоходчика» рассказывает, среди прочих, два случая получения дополнительного «горючего». Первый вполне безвредный и частенько употребляемый определенной категорией граждан и в наши дни, второй довольно разбойничий. Так на то и война.
«На стоянке нашей побывал, видимо, случайно, необычный гость — военторговская автолавка, которая привезла сухое красное вино и одеколон «Тройной», — вспоминает он о небольшом затишье перед наступлением в сентябре 1944 года. — Этими редкостными товарами военторг снабжает только офицеров (раз в год и по специальным карточкам). Мы с Нилом тоже получили по литру кислятины, которая отдавала ржавой железной бочкой, и по два флакончика одеколона.
Так как лавка на колесах прибыла к нам одновременно с приказом по 1-й Ударной о награждении всех наших мехводителей (из «стариков»), отличившихся при форсировании реки Великая, то в полку назревало небольшое торжество по этому поводу. Но военторговской выдачи было явно маловато на весь экипаж. И мы дружно согласились с Нилом, предложившим приготовить «ерш». Водитель и его командир великодушно пожертвовали в «общий котелок» по одному из своих флакончиков (не весь же одеколон, в самом деле, на кожу тратить!). Сказано — сделано. Тепловатая пахучая смесь, с какими-то белесоватыми, словно мыльными, разводами на поверхности, на вкус была отнюдь не нектар, зато обед прошел весело, «на уровне», как заявил Нил.
Очевидно, идея превратить слабое кислое винцо в крепленое осенила не только всеведущего Нила Тимофеевича, потому что в кустах, окружающих наши машины, уже с вечера появился устойчивый, несколько видоизменненый одеколонный аромат.
Весна 1944 года. Прифронтовая станция Тульчаны (граница Украины с Румынией).
Пристанционная толкучка собирается на небольшом майданчике регулярно. Бойкие бабы приносят сюда для продажи и обмена различную снедь: кукурузные и хлебные лепешки, соленые помидоры и огурцы, вареный картофель и жареную кукурузу, моченые арбузы и яблоки, вкуснейшую ряженку с румяной пенкой и сало, пахнущее чесноком. У наиболее расторопных обладательниц широченных юбок где-то среди бесчисленных складок, под передниками (название их по-русски звучит нецензурно) таятся заветные фляжки с сизоватой горилкой. Хлопцы из Н-ской танковой бригады решили гульнуть на дармовщинку, так как все имевшиеся у них ресурсы были давно исчерпаны, а на базаре, словно нарочно, вовсю шла предпраздничная торговля, и горилки было хоть отбавляй.
«Операцию» решили провести при поддержке «с воздуха», так как днем над прифронтовой станцией часто появлялись немецкие самолеты. Иногда они бросали бомбы. Правильно оценив обстановку и в соответствии с нею тщательно разработав план действий, танкисты стали выжидать удобного момента для открытия спектакля. Через час-другой терпение их было вознаграждено: в ясном небе зарокотали моторы. Самолеты летели наши, но это было не столь важно.
Когда самолеты проплывали над самим поселком, кто-то зычно гаркнул: «Во-о-здух! Ложись!». Команду тотчас подхватили в разных концах майдана, а в соседнем овраге грохнул взрыв: это звукооформитель, имитируя начало бомбежки, бросил гранату. Все, за исключением танкистов, на несколько секунд оцепенели от страха, а затем ринулись в разные стороны, толкая друг друга, спотыкаясь и падая, оставив на месте или теряя во время панического бегства свои корзины, кошелки, мешки, ведра, бидоны и горшки. Истошно вопила, зацепившись длинным подолом за плетень, торговка с могучими оплывшими формами. Отчаянно рванувшись, она оставила чуть ли не половину своей плахты на колу и тоже ретировалась.
Площадь совершенно опустела, и трофейной команде осталось без суеты пожинать плоды блестяще проведенной операции, не упомянутой, к сожалению, в боевой летописи бригады. Справедливости ради следует отметить, что ни одного сидора или корзинки солдаты не тронули, а только частично «экспроприировали» самогон, изготовление и продажа которого преследуется законом».
(Надо отметить, что в тылу — особенно в городах — водка и самогон во время войны были самой устойчивой валютой. Юлия Жукова вспоминает, что в 1941 году в Уральске в обмен на пол-литру на базаре давали полкило сливочного масла. На «черном рынке» блокадного Ленинграда летом 42-го цена литра водки была эквивалентна без малого четырем кг хлеба. — Авт.).
Добыча спиртного значительно упростилась, когда наши войска вступили на территорию Венгрии, Румынии и Чехословакии, которые наши солдаты в просторечии именовали «пятым океаном» (по аналогии «море вина», «море по колено» и т. д. — Авт.).
Офицер-артиллерист Иван Новохацкий в своей книге «Записки командира батареи» пишет, как он со своими подчиненными учил «правильно» пить румын в одном из занятых нашими войсками городков этой страны:
«Втроем идем к дому директора школы, где, как нам сказали, накрыт праздничный стол. В комнате сервирован длинный стол, по нашим фронтовым понятиям — изысканной посудой и утварью. Присутствуют одни мужчины.
Выпили по маленькой рюмочке румынской цуйки — это румынская водка, светло-желтого цвета, градусов 25–30. Рюмочки миниатюрные, на длинных ножках, объемом чуть больше наперстка. Я впервые вижу такие. Мы привыкли пить из солдатской кружки, а чаще всего — из консервной банки, и напитки значительно крепче — водку или спирт, а тут цуйка, да еще комариными дозами. Мыто и держать эти рюмки своими заскорузлыми руками не умеем, но виду не подаем, вроде бы банкеты — привычное для нас дело.
Звучат тосты за Сталина, за Красную армию, за короля Румынии Михая. Наши гостеприимные хозяева разгорячились, а у нас, как говорят, ни в одном глазу. Подзываю одну из девушек, обслуживающих стол, объясняю ей, чтобы она принесла кружку, какой наливает цуйку в графины. Кажется, поняла и вскоре приносит бокал граммов на двести, прошу ее принести еще, сколько есть. Вскоре появляются бокалы.
Мы со взводными наливаем себе по бокалу, произносим тост за присутствующих за столом и дружно, без запинки выпиваем до дна. Румыны, раскрыв рот, с испугом смотрели на нас. Мы с удовольствием закусили и наливаем по второй. Подвыпившие румыны осмелели и решают последовать нашему примеру, увидев, что и после второй мы чувствуем себя недурно. В общем, начался обмен опытом — как надо пить по-русски. Мы учили местную аристократию своим обычаям».
Упоминает Иван Митрофанович и другой, куда менее мирный эпизод, случившийся с ним и его товарищами уже в другой стране «пятого океана» — Венгрии — в ноябре того же 1944 года.
Тогда подвыпившие командиры взводов его батареи отправились за добавкой в бункер, где находилось около десятка огромных бочек с виноградным вином, а кроме того размещался штаб 13-го гвардейского воздушно-десантного полка.
Придя в подвал, офицеры, прострелили из пистолетов несколько бочек, пробуя на вкус вино. А потом:
«Одуревшие от выпитого взводные подставляли свои рты, а потом и головы, смакуя и умываясь хмельным напитком. Вскоре в бункере, откуда писари штаба разбежались после пистолетных выстрелов наших «героев», вина было уже выше щиколотки. Взводные бродили по нему, черпали его шапками, обливая друг друга, потеряв всякий контроль над собой.
После одного из выстрелов проснулся начальник штаба полка, который спал на столе в дальнем отсеке. Увидев, что в бункере чуть ли не по колено вина, он вышел в соседний отсек и увидел всю нашу пьяную ватагу. Одного за другим он вытолкал их в шею, надавал тумаков каждому и позвонил командиру нашего дивизиона, чтобы тот забрал свою пьяную орду.
Взводные, обиженные «некорректным» приемом в пехоте, с максимально возможной в таком состоянии скоростью побежали на огневую позицию. Командир одного из взводов на бегу подает команду: «Батарея к бою, развернуть орудие вправо» — в сторону бункера! Орудийный расчет, не зная, в чем дело, команду принял за чистую монету — в тумане можно было ожидать от неприятеля любой каверзы.
Звучит команда: «По бункеру, осколочно-фугасной гранатой, прицел 50, наводить в ворота». Расчет выполняет команду, но командир орудия понял, что лейтенант одурел от выпитого и не соображает, что делает. Он быстро вынул из орудия клин (затвор) и спрятал его. Взводный подает команду «Огонь!». Но выстрела нет. Разъяренный взводный бросается к орудию, но расчет по команде командира орудия скрутил его. Тут приехал командир дивизиона, быстро навел порядок — всех пьяных уложил в повозки и отправил на НП (наблюдательный пункт. — Авт.), который располагался в горах на чердаке одного из домов. Здесь в конюшне сгрузили наших пьяных «героев», а когда они проснулись, вернее, проспались, командир дивизиона объявил им всем взыскания и отправил на огневую, пригрозив, что если узнает еще о подобных «проказах», сошлет виновных в пехоту. Это уже было серьезным предупреждением и, насколько мне известно, больше подобного у нас не наблюдалось».
