Роберт Кондратенко - Морская политика России 80-х годов XIX века
Мнение Н.Н. Андреева об отсутствии предпосылок к разрыву отношений между двумя империями в 1884 году было, конечно, справедливым, как и его сетования по поводу неподготовленности страны к возможной войне. Антироссийские настроения берлинского офицерства продержались до декабря 1883 года, сменившись вниманием к назревавшему столкновению Франции с Китаем, обещавшему отвлечь французов от Эльзас-Лотарингского вопроса[422].
Разговоры об операциях на востоке вернулись из офицерских собраний в стены Генерального штаба. 27 марта 1884 года в Берлине был подписан протокол о продлении «Союза трех императоров» еще на три года. Но множившиеся сведения о воинственных намерениях западных соседей произвели в Петербурге должное впечатление и заставили принять ответные меры.
Письмом от 4 ноября 1884 года П.С. Ванновский, ссылаясь на постановления секретных совещаний 1873 года, под председательством Александра II, предписывавшие Военному и Морскому ведомствам договориться о содействии флота сухопутным войскам, предложил И.А. Шестакову расширить вопрос и обсудить участие флота «в общей обороне государства», направив представителей в формируемую под руководством Н.Н. Обручева комиссию[423].
По просьбе П.С. Ванновского, делегатом от Морского министерства И.А. Шестаков назначил Н.М. Чихачева, который выбрал помощниками Н.В. Копытова и С.О. Макарова, а также председателя МТК вице-адмирала К.П. Пилкина. Военное министерство представляли товарищ генерал-инспектора по инженерной части, генерал-лейтенант К.Я. Зверев, инспектор местных арсеналов, генерал-лейтенант А.П.Горлов, помощник начальника Главного штаба, генерал-майор М.Ф. Миркович, генерал-майоры М.М. Боресков, А.Н. Куропаткин, полковники А.А. Боголюбов, В.У. Соллогуб и другие.
Заседания комиссии открылись 21 декабря 1884 года обсуждением совместных действий двух ведомств при обороне от нападения Германии. В принятом по их окончании 14 марта 1885 года постановлении указывалось, что «Германия, располагая первостепенной армиею и достаточно сильным флотом… усугубляет еще свое могущество тесным военным союзом с Австриею. В случае войны с Германией следует заранее предвидеть, что вся наша западная граница от Балтийского моря до Черного подвергнется одновременному нападению, что нам придется бороться с двумя сильнейшими в Европе армиями, поддержанными, по всей вероятности, еще и румынскими войсками, и что натиск их будет иметь самый решительный характер, прямо ставящий вопрос: быть или не быть нам первостепенной европейской и славянской державой. Решение этого рокового вопроса будет непосредственно зависеть от исхода столкновений сухопутных армий»[424].
Такая, в целом справедливая постановка вопроса приводила к необходимости сосредоточения на западной границе большей части войск, приморские фланги которых следовало обезопасить. Труднее всего было решить эту задачу на Балтике. Насчитывая в составе германского флота 13 «судов эскадренного боя» со 182 орудиями против девяти российских с 96 орудиями, и учитывая перевес противника в «судах для крейсерства», а также возможность использования им для наступательных операций кораблей береговой обороны, комиссия пришла к выводу, что эти силы могут обеспечить высадку на курляндское побережье 35-тысячного десанта. Для его перевозки Германия располагала 303 паровыми и 1428 парусными коммерческими судами, приписанными к ее балтийским портам. Используя же все свои торговые суда, неприятель в состоянии был перевезти десант численностью 50–85 тысяч человек[425].
Опиравшийся на Кронштадт российский флот не мог помешать его высадке, особенно зимой. Да и после начала навигации кораблям требовалось некоторое время для вооружения. Поэтому комиссия признала необходимым создание на правом фланге расположения войск передового, незамерзающего порта, способного вместить не только существующие боевые корабли, но и те, которые предстояло построить в обозримом будущем — всего до 12 броненосцев, 20 крейсеров и 36–40 мореходных миноносцев[426].
Таким портом по ее мнению могла быть только Либава — пятый по значению торговый порт Российской империи и узел железных дорог, ведущих к Риге, Динабургу (Даугавпилсу), Вильно (Вильнюсу) и в тыл Ковенской крепости, что имело особое значение, так как удар в этом направлении угрожал прочности всей обороны на границе с Германией. Правда, постановление комиссии не согласовывалось с принятым Морским ведомством в 1881 году решением держать корабли в Балтийском порте. Судя по более позднему замечанию И.А. Шестакова, мысль укрепить Либаву принадлежала А.А. Боголюбову[427].
Из моряков ее первым усвоил Н.М. Чихачев, а К.П. Пилкин с Н.В. Копытовым, ссылаясь на малые глубины моря в том районе, узость входов и легкость блокады порта, изолированное его положение, высказали особое мнение: первый 12 ноября 1885 года предложил вместо Либавы «Гангеуд или Тверминэ», второй 3 декабря — Моонзунд[428].
Однако выбор того или иного пункта зависел от представлений руководства министерством о характере будущей войны. При пассивности Алексея Александровича, решающее слово в этом вопросе принадлежало управляющему. И.А. Шестаков же, еще четыре года назад сомневавшийся в способности России владеть Балтикой, равно как и в реальности германского десанта, утверждал, что на этом театре «нам возможна и требуется обстоятельствами только защита», достигаемая даже устаревшими мониторами, канонерками и миноносцами при поддержке шести таранов и одного из трех отрядов, предназначаемых для дальних морей[429].
Он считал, что «паровая война в тесном пространстве должна вестись внезапными ударами, кораблями, выбегающими из портов, связанных телеграфами, семафорами и железными дорогами»[430].
Такой взгляд, не учитывавший наступательного потенциала крупных, сбалансированных соединений противника, до известной степени уравнивал разные порты и повышал значение быстроходных кораблей, в первую очередь миноносцев. И без того высокая оценка их адмиралом поддерживалась пропагандой энтузиастов нового оружия, призывавших не жалеть на него средств. В частности, подобное пожелание прозвучало в опубликованных 17 января 1882 года статьях «Кронштадтского Вестника». А 25 февраля 1882 года Ф.В. Дубасов в письме И.А. Шестакову из Парижа обосновал целесообразность заказа не одного образцового миноносца, а четырех-пяти, чтобы в короткое время иметь отряды по три корабля на Балтийском и Черном морях, либо один большой отряд там, где он будет нужнее[431].
Германский миноносец S3. Массовое строительство подобных кораблей стало одним из факторов, заставивших Морское министерство России принять ответные меры
На протяжении 1883 года в Главное Адмиралтейство поступали из Министерства иностранных дел сообщения о строительстве в Германии миноносцев для Китая[432].
В следующем году поток подобной информации заметно усилился. 12/24 августа 1884 года Е.И. Алексеев прислал в ГМШ из Парижа брошюру бывшего морского министра, адмирала Гужара «Военный флот», с призывом строить быстроходные минные суда со 100-мм артиллерией[433]. 11/23 сентября лейтенант А.М. Доможиров, назначенный морским агентом в Берлин, донес о заказе германским правительством заводам «Вулкан» в Штеттине, «Ф. Шихау» в Эльбинге и «Везер» в Бремене свыше 100 миноносцев, состоявшемся после того, как во время летних маневров выяснилась возможность атаковать ими броненосцы даже днем[434].
Рапортом от 30 сентября Е.И. Алексеев уведомил И.А. Шестакова, что французское правительство заключило контракты на строительство шести подобных кораблей с фирмой «Форж э Шантье» и семи — с Норманом, а в ноябре он вновь писал о подобных заказах и о временном отказе от закладки броненосцев[435].
Незадолго перед тем возвращавшийся из-за границы через Вену управляющий узнал об одновременной постройке австрийцами десяти миноносцев[436].
Видимо, той же осенью руководство Морским министерством решило последовать общему примеру, сократив ради создания аналогичных сил план строительства крупных кораблей. Определенную роль должно было сыграть и хорошее впечатление, оставшееся у И.А. Шестакова от посещения в Севастополе черноморского минного отряда, с которым он 26 сентября выходил на эволюции[437].
Неделей раньше, 19 сентября, Н.М. Чихачев предписал всем заграничным агентам собрать и представить в ГМШ сведениях о подготовке специалистов минного дела в Германии, Франции и Италии. Однако при попытке выяснить этот вопрос легальным путем А.М. Доможиров встретил отказ начальника германского Адмиралтейства, генерала Л. Каприви, и ему пришлось действовать негласно. Иначе отнеслись к просьбе Е.И. Алексеева французы, не только допустившие его к необходимым документам, но и позволившие посетить минную школу в Боярдвиле, близ Рошфора, программу которой морской агент выслал Н.М. Чихачеву с донесением от 28 октября[438].
