Люсьен Мюссе - Варварские нашествия на Европу: германский натиск
Б) Участь гражданского населения. Добыча
Необходимо более подробно изучить участи гражданского населения во время великих кризисов. За редкими исключениями[278], подобные работы остаются слишком абстрактными. Наше поколение обладает достаточно обширным опытом в том, что касается проблем, связанных с военными вторжениями, почему мы уже не вправе рассматривать их с тех же позиций, в основном институциональных и юридических, что и наши предшественники в XIX в. Для понимания эпохи перемещение беженцев, разрушение и восстановление куда важнее, чем многие правовые или лингвистические вопросы.
В силу характера источников больше всего мы знаем о потоках беженцев (их сложности и создаваемой ими сумятице) в Италии.
Миграция беженцев начинается с появлением в Иллирии Радагайса, а затем Алариха. Закон от 10 декабря 408 г. изобличает порабощение беглых иллирийцев итальянцами. В 410 г. многие итальянцы в свою очередь обратились в бегство из-за разграбления Рима. Богачи расселились во всех направлениях; в течение последующих лет их можно встретить на островах Тосканы и главным образом в Африке (не только в портах, но также и во внутренних районах, до самой Джемилы), в Константинополе и даже Палестине. Этим влиятельным людям иногда удавалось спасти изрядную часть своего имущества[279].
С бедняками, как и в 408 г., поступали постыдным образом: Иероним обвиняет африканского графа Ираклиана в том, что он организовал продажу молодых беженок в восточные дома терпимости[280]. Едва паника успела улечься, как в Италию прибыла новая волна беженцев из Аквитании, спасавшихся от Алариха (теперь отправившегося в Галлию): в 415 г. Рутилий Намациан встретил их в Тоскане.
Натиск Аттилы в 452 г. привел к выселению жителей Ак-вилеи в Паннонию сроком на шесть лет. Разгром Рима Гензе-рихом в 456 г., конечно, вызвал новую волну паники, но главным образом огромный наплыв пленников, доставленных в Африку. В Карфагене их, в ожидании покупателей, разместили в двух церквях.
Через тридцать лет Италия приняла беженцев из Норика, распространившихся вплоть до Кампании (488 г.). Затем бургундская армия пересекла Альпы и пригнала в Лион целую армию рабов, которых в количестве более 400 человек в 495 г. выкупил епископ Павии.
Правление Теодориха принесло некоторую передышку. Однако круговерть возобновилась в середине VI столетия. Вторжение лангобардов вызвало великий исход в направлении побережий, в Венецию, Лигурию и Тоскану. Италия превратилась в огромный невольничий рынок. Григорий Великий повествует о том, что при подступе Агилульфа к Риму (592 г.) он своим глазами видел, как римлян, привязанных за шею, угоняли на продажу в Галлию[281]. В 610 г. авары захватили множество пленников в Фриули[282]. И на этом дело не кончилось…
После Италии более всего свидетельств предоставляет Африка. Перипетии вандальского владычества вынудили часть сенаторов пуститься в Италию или Константинополь, затем ортодоксальные священнослужители отправились в изгнание в Испанию, Галлию, Македонию или Грецию[283]. Бегство продолжилось и после византийской реконкисты под давлением нарастающих беспорядков[284]. В Галлии документы очень редки; кроме нескольких сенаторов с севера, укрывшихся на юге, и аквитанских господ, покинувших свою страну из страха перед готами (подобно тому как Павлин из Пеллы бежал в Марсель), мы знаем недостаточно, чтобы делать выводы о перемещениях в целом[285].
Напрашиваются два заключения: неспособность властей обеспечить бедняков минимальной помощью, и в разительном контрасте способность богатых найти приют в самых отдаленных регионах. Организованные отступления являются редчайшим исключением — на Западе мы располагаем лишь указанием на эвакуацию из Норика, — а вмешательства государства с целью обеспечить беженцев новым жильем или выкупить пленников почти полностью отсутствуют. Помощь гражданским жертвам исходила исключительно от Церкви и была очень ограниченной.
Государство проявляет такое же безразличие и к проблеме восстановления (за исключением нескольких военных построек). В самых тяжелых случаях (Тоскана и Южная Италия в 412 г.) оно довольствуется налоговыми послаблениями. Восстановление Беневента, сожженного Аларихом[286], ложится на плечи богатого частного лица; а за восстановление Милана после похода Аттилы берется епископ Евсевий[287]. Чаще всего все оставляли, как есть. Варварские короли выказывали не больше заботливости, кроме Теодориха в Риме (но речь шла скорее о престиже, чем о благотворительности). Правда, состояние казны, уже полностью истощенной военными расходами, исключало любые эффективные меры: налогоплательщики исчерпали все свои возможности[288].
Что сталось с добычей, отнятой у Рима? Большая часть, разумеется, осталась на месте, лишь сменив владельцев, в ожидании своего возвращения к Церкви — римскому институту, которому предстояло скопить их в изрядном количестве. Древняя независимая Германия, видимо, удержала лишь малую толику. Парадоксальным образом, самые четкие следы этих вещей можно обнаружить в Скандинавии.
Успех германцев вылился в подлинный золотой век: в V и VI вв. золотые солиды накапливались на балтийских островах, причем эти монеты недолго находились в обращении и поступали из Италии. Безусловно, это была плата, доставленная сюда германскими солдатами последних императоров и Теодориха[289]. Обычно это золото переплавляли и превращали в украшения, но в конце концов погребали в могилах или схронах (в одном из них было до 12 кг чистого золота!). Попав на Север, находившийся на доденежной стадии развития экономической жизни, этот драгоценный металл не обогатил его по-настоящему; после VII в. он практически исчез из обращения. В целом варвары немного выиграли от того, что потерял Рим[290].
Все эти соображения, пока поверхностные, приобретут подлинную ценность только в тот день, когда живописные описания уступят место критическим перечислениям, которые послужат основанием для картографической работы. Мы с нетерпением ждем набросков, отражающих, в широком контексте, распределение крепостей и укрепленных пунктов IV, V и VI вв., кладов (монет и украшений); поддающихся датировке разрушений и редких восстановлений. Следовало бы также графически изобразить направления бегства населения, а также перемещения отдельных беженцев. Без сомнения, при этом выявилось бы преобладание перемещений с запада на восток, превративших Восточно-Римскую империю в истинный оплот римской культуры, и, во вторую очередь, концентрическое движение от периферии Империи к ее средиземноморскому центру.
В) Судьба патримоний
У нас есть сведения о патримониях нескольких сенаторов: это были огромные владения, чьи размеры и географическая разбросанность совсем не способствовали их долговечности. Знаменитый отрывок из Олимпиодора позволяет сделать некоторые подсчеты: многие семьи имели ежегодный доход в 4000 золотых фунтов наличными и еще треть натурой; другие — от 1000 до 1500 фунтов; Проб в 424 г. потратил 1200 фунтов золотом, чтобы отметить свое вступление в должность претора; оратор Симмах, даже будучи «не слишком богатым», выделил 2000 фунтов на такое же празднование для своего сына, Максим в аналогичных обстоятельствах промотал 4000 фунтов на игры, длившиеся семь дней[291]. Еще больше, чем своими размерами, эти имения поражают своим разбросом — осязаемый признак единства средиземноморского мира. Мелания Юная и ее супруг Пиниан в начале V в. владели имениями в Риме, Южной Италии, на Сицилии, в Галлии, Испании, Британии, Проконсульской Африке, Нумидии и Мавритании[292]. Симмах обладал земельной собственностью в Риме, Капуе, Самнии, Апулии, на Сицилии и в Цезаревой Мавритании. Павлин из Пеллы имел дома в Бордо, поместье в Базасе, земли в Марселе и значительные владения в Македонии, вокруг Пеллы, откуда происходила его мать.
Эти слишком крупные патримонии плохо выдерживали потрясение, вызванное варварскими вторжениями. Мелания и Павлин известны нам в основном благодаря своему бегству и скитаниям. Первая покинула Рим в 408 г. и отправилась на Сицилию, а затем в Африку, где жила и поддерживала беженцев, продавая свои владения. В конце концов в 417 г. она через Египет добралась до Святой земли. От ее владений, уже изрядно растраченных, правда, на благотворительность, должно быть, осталось немногое. Павлин пережил вторжение вестготов в Аквитанию без ущерба для себя и даже сумел, служа Атаульфу, избежать присутствия варварских постояльцев в своем имении в Борделе; однако падение императора Аттала, личная щедрость которого сделала его комитом, вынудило его оставить Бордо навсегда. Он уехал в Базас, но тот был разорен во время нападений багаудов, аланов и готов; тогда Павлин решил отправиться в Грецию, где родился, но его жена отказалась последовать за ним: слишком уж рискованным было путешествие. Тогда он обосновался в Марселе, где жил за счет небольшого участка земли, многократно перезаложенного; очевидно, ему так и не удалось получить даже малейшей прибыли от своих греческих земель, однако по воле случая он сумел продать часть своих владений в Аквитании какому-то готу. Его сыновья вернулись в Бордо, чтобы получить обратно кое-какое имущество, но умерли, не успев добиться успеха[293]. После 400 г. этими патримонииями, раскиданными по всему римскому миру, стало невозможно управлять.
