П. Люкимсон - Царь Соломон
Подруги:
Виноградник был у Шломо в плодородной долине,
отдал он виноградник тот сторожам на откуп;
каждый приносил ему долю от выручки за плоды –
тысячу монет серебряных.
Она – подругам:
– А мой виноградник передо мною.
Пусть получает Шломо свою тысячу, а двести – его сторожа.
Он – Ей:
– Обитающая в садах!
Хотят друзья мои услышать голос твой,
позволь и мне внимать ему.
Она – Ему:
– Беги ко мне, возлюбленный мой,
как газель или юная лань,
по вершинам благоухающим!
(8:11-14)
Раши утверждает, что в этих строчках виноградник снова предстает как символ богатства Соломона, но героиня не завидует царю, так как ее виноградник – это ее красота, а пришедшая к ней любовь выше любых земных богатств.
Художественная мощь, поэтическая гениальность текста «Песни песней» не вызывают сомнений. Именно поэтому до сих пор ни на один язык нет равноценного перевода данного произведения, хотя в различных странах в разное время за него брались подлинно вдающиеся поэты. Чтобы читатель понял трудности, связанные с таким переводом, приведем транскрипцию лишь двух первых строк «Песни песней»:
Шир ха-ширим ашер ле Шломо:
ишкани ми-нешикот пи-ху..
Понятно, что необычайная красота фразы «Песни песней Шеломо»: «О, пусть он целует меня поцелуями уст своих!..» во многом связана не только с ее ритмом и содержанием, но и шестикратной аллитерацией «ш». Для того чтобы передать всю красоту этих строк, необходимо как виртуозно владеть поэтической техникой, так и обладать знанием языка оригинала. Но переводчиков, обладавших сразу двумя этими качествами, было немного. К числу их принадлежал оставшийся неизвестным русский переводчик XVI века, прекрасно ощущавший все величие текста, с которым ему пришлось работать. Любопытно, что при переводе он решил первую строку «Песни песней» дать в почти оригинальном звучании, а во второй передать ее звукопись:
Ширь гаширим аширли Шломо.
Рекше: Песни Песнем иже к Соломону.
Лобжи мя от лобзаниа усть твоих, яко
Благо любости твоа паче вина…[128]
Но вместе с тем на текст «Песни песней» можно посмотреть совершенно иначе, на нечто куда большее, чем «просто» гениальную поэму – так, как на протяжении вот уже как минимум двух тысячелетий смотрят на него еврейские и некоторые христианские мистики.
* * *«Когда строительство Святого Храма было завершено и небесные и земные сферы, наконец, объединились в одно целое, тогда вдохновение пришло к царю Шломо и он создал Песнь Песней. Священный Храм был повторением небесного Святого Храма. С самого дня сотворения мира не было веселья большего на земле пред лицом Всевышнего, да святится Его имя, чем в тот день, когда был построен Святой Храм на Земле», – говорит книга «Зоар», основа основ каббалы – еврейского мистического учения.
Итак, согласно традиционному еврейскому взгляду, «Песнь песней» была написана в день завершения строительства Храма; она – порождение того восторга, который испытал царь Соломон, увидев, чем завершилось его начинание. И величие этой песни было достойно величия Храма.
Столп талмудической учености, рабби Акива идет еще дальше: он утверждает, что день тот был велик именно созданием «Песни песней», а не завершением строительства Храма, то есть ставит «Песнь песней» выше Храма! Сама эта позиция проистекает из глубокого убеждения еврейских мистиков, что «Песнь песней» ни в коем случае нельзя понимать буквально, как поэму о земной любви мужчины и женщины. Каждое ее слово, с этой точки зрения, исполнено глубочайшего мистического смысла, каждое ее слово пронизано высшей святостью. Общий смысл «Песни песней» отражает взаимоотношения между еврейским народом и Богом, которые изначально уподоблялись отношению между мужем и женой, а сам завет еврейского народа с Всевышним – брачному договору.
Вот как разъяснял такую трактовку «Песни песней» замечательный русский писатель Василий Розанов: «Иегова есть “супруг Израиля”, когда-то давший ему, как жених, в “вено” землю Ханаанскую и затем все время мучивший “невесту и жену” приступами яростного ревнования. В этом суть всех пророчеств, сплетающих нежность ласк и обещаний с угрозами за возможную измену.. “Давала мять сосцы свои чужеплеменникам”; “раскидывала ноги по дорогам и блудила, а не была со Мною”… Весь пресловутый “монотеизм” евреев есть “единомужие”, верность “одному мужу”, какою Авраам поклялся при завете Богу за себя и за потомство (“семя”) свое…
В этом – смысл тысячи слов, обещаний, нежности. Или – гремящих, невероятных угроз, “если будут мять сосцы у тебя другие” (то есть не “Аз, Бог твой”). В этом отношении “Песнь песней” есть символ или иносказание любви Божьей к человеку, любви человека к Богу.. В “Песни песней” говорится о Соломоне и Суламифи; в то же время тут говорится о каждом израильтянине и израильтянке; это книга постоянного семейного чтения в собрании всей семьи, в вечер с пятницы на субботу, в то же время это и песнь о завете между Богом и человеком. Светы переливаются, тени волнуются, сумрак сходит на землю: лица неразличимы, очерк фигур неясен… Да и не нужно, не хочется этого. Но восточные ноздри широко раскрыты, нервные, восприимчивые, утонченно чувствующие: все “говорится” ароматом, и даже шепот, неясный, мглистый, невнятный – почти ненужное здесь дополнение. “Кто тут? Я ли, мы ли? Соломон, Суламифь? Или Бог и Царица-Саббатон ныне в субботу сходятся в каждую еврейскую хижину? Вежды слипаются, разум неясен… и не хочется различить. Не хочется ответить… Все – слилось, и все – едино… Единое в Едином, одна для одного, один для одной”. “Монотеизм”, – шепчут ученые. “Не проходите мимо, не вспугните любовь”, – поправляет “Песнь песней”.
Только раз удалось это человечеству.. И нельзя поправить, нельзя переиначить ничего в “Песни песней”… Пусть же поется она, вечная, без переложений и без подражаний…»[129]
Насчет «книги постоянного семейного чтения» Василий Розанов, конечно, несколько погорячился, но в целом написанное им, безусловно, верно. В ряде еврейских общин принято читать «Песнь песней» в синагоге накануне субботы, причем начало и окончание ее чтения сопровождается специальными благословениями, позволяющими хотя бы частично понять значение этого произведения в мировоззренческой системе иудаизма.
Вот как звучит благословение по окончании чтения: «Властелин миров! Да будет воля Твоя Бог, Бог наш и Бог отцов наших, чтобы в заслугу “Песни песней”, которую мы прочли и которая – Святая Святых, в заслугу ее строф, в заслугу ее строк, в заслугу ее букв, в заслугу ее огласовок[130], в заслугу ее скрытого смысла и святых тайн, чистых и великих, что заключены в ней, да будет час этот часом милосердия; часом, когда Ты прислушиваешься и внимаешь нашим молитвам и очищаешь нас. И да предстанет перед Тобой наше чтение “Песни песней” так, как будто познали мы все ее тайны, великие и дивные, что запечатаны и закрыты в ней; и да достигнут души наши места вечного, словно сделали мы все, что возлагалось на нас сделать в этом воплощении, и во всех других воплощениях, и во время пребывания меж мирами, и да удостоимся мы мира грядущего со всеми праведниками. И да исполнятся все пожелания сердца нашего, которые к добру, и да будет направлено сердце наше, и слова уст наших, и помыслы наши, и деяния рук наших на служение Тебе. И пошли благословение, удачу и пропитание всем делам рук наших. И возроди нас из пепла, из унижения нашего подними нас и возврати Шхину свою в Святой город Твой как можно скорее, в наши дни. Амейн!»[131]
Согласитесь, что с этой точки зрения весь текст «Песни песней» воспринимается иначе. Та же пятая глава вдруг начинает звучать как жалоба еврейского народа на своих притеснителей и на то, что Господь не откликается на его зов, хотя Его народ всей душой стремится к Нему:
Помню, как душа моя рвалась к Нему,
когда Он обращался ко мне,
а теперь я искала Его – и не находила,
звала Его, а Он не откликался.
Повстречались мне стражники, обходившие город,
избили меня, изранили.
шаль сорвали с меня
стражи стен городских…
И следующий за этим вопрос «подруг» превращается в вопрос о том, почему, несмотря на все происходящие с ним потрясения, народ Израиля остается верен своему Богу:
Подруги – Ей:
– Чем Возлюбленный твой отличается от других,
прекраснейшая из женщин?..
Она – подругам:
