П. Люкимсон - Царь Соломон
(1:8-10)
И завершается первая глава обменом комплиментами между влюбленными:
Он – Ей:
– Как прекрасна ты, подруга моя, как прекрасна!
Глаза твои чисты, как у голубки.
Она – Ему:
– Как ты прекрасен, возлюбленный мой, и приятен!
И сочной зеленью усыпано наше ложе.
Крыша приюта нашего – кроны кедров.
Стены – стволы кипарисов.
(1:15-17)
Во второй главе ток поэтического напряжения резко повышается; она более метафорична, но дело не столько в украшении текста метафорами, сколько в удивительно психологически точной передаче состояния влюбленности, и сам ритм текста, кажется, передает ритм биения сердец юноши и девушки, думающих друг о друге:
Она – Ему:
– Я – лилия Шарона, я тюльпан.
Он – Ей:
– Как тюльпан среди колючек, подруга моя среди девушек…
(2:1-2)
И дальше:
Она – подругам:
– Привел он меня на пир любви,
на пир любви, которую излучают глаза его.
Подкрепите меня пирогами,
окружите мое ложе яблоками,
чей аромат освежает,
ибо я больна любовью…
(2:4-5)
Завершается вторая глава монологом влюбленной, разлученной с любимым, грезящей о встрече с ним, так что сама природа словно сопереживает этим грезам и помогает им:
…Заклинаю вас, дочери Иерусалима,
газелями и степными ланями:
не мешайте влюбленной,
не тревожьте ее, когда она грезит…
…Воскликнул возлюбленный мой, обращаясь ко мне:
«Встань, подруга моя, красавица моя, и иди за мною!
Вот уже и прошла зима, дожди прошли, отшумели;
цветами покрылась земля, настало время певчих птиц,
и голос горлицы слышен в стране нашей; ветви смоковницы –
в завязи плодов, и на благоухающих лозах появились ягоды.
Встань, подруга моя, красавица моя, и иди за мною!..»
«Не могу я сейчас пойти за тобой, – отвечаю я, – ибо велели нам:
“Ловите шакалов и их детенышей, портящих виноградники, –
Ведь появились на лозах ягоды”».
Возлюбленный мой принадлежит мне,
а я – ему; он ненадолго покинул меня, чтобы пасти отары свои среди тюльпанов…
(2:7-16)
Наконец, только в третьей главе после очередной «арии» невесты и славословий в ее адрес подруг в тексте возникает имя царя Соломона, но из него вовсе не следует, что он и есть избранник героини поэмы. Фигура царя скорее выступает здесь как символ могущества, богатства, красоты, страсти – словом, всего того, с чем связывается обычное человеческое счастье. Героиня не влюблена в Соломона, а отождествляет своего возлюбленного с ним:
Она вместе с подругами:
– Вот ложе Шломо; вокруг него –
шестьдесят отборных воинов Израиля.
Все они владеют мечом, испытаны в битвах; меч –
у бедра каждого; ночью охраняют они царя от опасности.
Свадебный балдахин построил себе царь Шломо
из кедров ливанских.
Колонны его – из серебра, ковры в нем расшиты золотом,
сиденья там покрыты пурпурной тканью;
любовью дочерей Иерусалима к их повелителю
напоен сам воздух в нем.
Пойдите и поглядите, дочери Сиона, на царя Шломо в венце,
которым мать увенчала его в день свадьбы –
день, когда сердце его наполнилось радостью.
(3:7-11)
Следующая, четвертая глава уже целиком строится на изысканных метафорах и сравнениях, достаточно характерных для народа, живущего скотоводством и земледелием. Эротическое напряжение в ней усиливается, слова и сравнения становятся все более откровенными. Суть этой главы состоит в том, что, несмотря на всю силу влечения, влюбленные пока, до брака, остаются запретны и недоступны друг для друга. Сама эта недоступность лишь еще больше усиливает их страсть:
Он – Ей:
– Как прекрасна ты, подруга моя, как прекрасна!
Подобна голубке ты!
Волосы твои, скрепленные гребнем,
струятся, как стадо коз, сбегающих с гор Гильада.
Зубы твои белы, как белоснежная шерсть овец
из отборной отары после купания; подобно овцам этим,
зубы твои – один к одному, и ни малейшего нет в них изъяна…
…Шея твоя подобна башне Давида –
Лучшему творению зодчих.
Подвески ожерелий на ней – словно множество
висящих на башне щитов и колчанов героев.
Груди твои – как две юные лани, лани-близнецы,
пасущиеся среди тюльпанов…
…Речи твои сладки, невеста, как сотовый мед;
молоко и мед под языком твоим.
И запах одежды твоей – как запах деревьев ливанских.
Недоступна ты, сестричка моя, невеста, как райский сад,
недоступна, как текущий под землей источник,
как влага в запертом колодце.
(4:1-12)
В пятой главе герой поэмы обращается поочередно то к невесте, то к друзьям, призывая их есть и пить на этом пиру допьяна, а невеста рассказывает подругам свои потаенные сны о любимом, один из которых исполнен подлинного драматизма:
…Помню, как душа моя рвалась к нему,
когда он обращался ко мне,
а теперь я искала его и не находила, звала его,
а он не откликался.
Повстречались мне стражники, обходившие город;
избили меня, изранили,
шаль сорвали с меня
стен городских.
Заклинаю вас, дочери Иерусалима:
если вы встретите возлюбленного моего,
скажите ему, что я больна любовью.
(5:6-8)
В этот момент звучат резонные вопросы «девичьего хора»: «Чем возлюбленный твой отличается от других, прекраснейшая из женщин? Чем возлюбленный твой отличается от других, что ты так заклинаешь нас?» (Песн. 5:9).
И героиня отвечает, полная уверенности в том, что ее избраннику нет подобного во всем мире: «Белолиц мой возлюбленный и румян; не найти подобного ему и среди десятков тысяч…» (Песн. 5:10).
Большую часть шестой главы составляет гимн героя поэмы в честь любимой, которая для него не сравнима ни с одной из самых прекрасных жен и наложниц царя:
Шестьдесят цариц у царя и восемьдесят наложниц,
и девушкам в стране нет числа.
Но ты – единственная голубка моя непорочная:
одна ты уродилась такою у матери своей,
сокровище ты родившей тебя.
Видя тебя, восхищаются тобой девушки,
царицы и наложницы восхваляют тебя…
(6:8-9)
В седьмой главе впервые возникает имя героини «Песни песней» – Суламифь (Шуламит), но, возникнув, тут же словно забывается. В этой главе многие уже использованные ранее метафоры повторяются, но наряду с ними возникают новые, изысканные и дерзкие одновременно; эротизм достигает своего пика; ни Он, ни Она не скрывают своего желания слиться в любовном соитии:
Он – Ей:
– …Пупок твой – круглая чаша,
да не иссякнет в ней хмельной напиток нашей любви!
Твой живот плодоносный –
холмик пшеничных семян на току,
окруженный тюльпанами…
…Стан твой строен, как пальма;
Груди твои – виноградные гроздья.
Мечтаю я: взобраться бы мне на пальму,
ухватиться бы за ветви ее,
и пусть будут груди твои гроздьями винограда в моих ладонях,
яблочный аромат твоего дыхания обвеет меня!..
Она – Ему:
– …Я принадлежу возлюбленному моему, и я желанна ему..
Приди, возлюбленный мой, выйдем в поле,
проведем ночь среди киперов…
…Уже благоухают цветы смоковницы,
и у входа в шалаш наш много разных сладких плодов –
нового урожая и прошлогоднего:
все я для тебя сберегла, мой возлюбленный…
(7:3-14)
Заключительная восьмая глава как бы распадается на две части. Первая из них представляет собой поистине гениальный гимн любви:
Запечатлей меня в сердце своем, не разлучайся со мной,
как не расстаешься ты с перстнем на пальце своем;
ибо всевластна, как смерть, любовь,
жестока, как преисподняя, ревность;
стрелы любви – лучи палящие пламени все пожирающего.
Ливни не в силах загасить любовь,
И речные потоки не зальют ее.
Если бы захотел человек прибрести любовь
ценой всех богатств дома своего –
он был бы отвергнут с презрением.
(8:6-7)
Но во второй части снова возникает Соломон и промелькнувший ранее мотив виноградника, который поставили братья сторожить героиню, и затем уже в финале опять звучит любовная тема:
Подруги:
