Владимир Брюханов - Заговор графа Милорадовича
Осенью 1825 года, еще до вестей о кончине Александра I, Пестель занимался уже не подготовкой революции, а уничтожением компрометирующих документов и попыткой спрятать и сохранить экземпляры дорогой его сердцу «Русской Правды».
Среди соратников Никиты Муравьева в столице его прежние постоянные предупреждения о соблюдении осторожности после истории с Вадковским произвели должное впечатление. И Оболенский, и Трубецкой прекратили фрондировать против своего лидера.
Мало того, последний, будучи переведен осенью 1824 года на должность дежурного штаб-офицера в 4-й армейский корпус в Киев, занялся там переговорами с Сергеем Муравьевым-Апостолом с целью вывести последнего из-под идейного и организационного руководства Пестеля. Как тут избежать впечатления, что гвардейское и армейское начальство учитывало насущные потребности Тайного общества? Или наоборот?
Выбывшего из столицы Трубецкого в триумвирате «Северного общества» заменил И.И.Пущин. В начале 1825 года Пущин был переведен по службе в Москву, а на его место был избран К.Ф.Рылеев. Хотя с датами тут, при сопоставлении различных источников, возможна какая-то путаница — но для общего развития сюжета это несущественно.
Так или иначе, Рылеев развил бурную энергию, вербуя новых членов, которых соблазнял разветвленностью и могуществом Тайного общества. Сам он маялся идеей повторить испанский мятеж полковника Риего, а взамен острова Леон использовать Кронштадт — с этим планом он носился полгода…
Произошло характерное изменение и в составе столичного филиала «Южного общества»: самый старший, а потому благоразумный его участник — И.Ю.Поливанов — вышел в отставку со службы, а заодно и покинул ряды заговорщиков. Позже оказалось, что и молодые, начиная со Свистунова, в значительной степени порастеряли революционный пыл.
Кроме Рылеева с осени 1824 года только кружок С.И.Муравьева-Апостола (Васильковская управа) и продолжал активно фантазировать в прежнем стиле, хотя и остальным трудно было остановиться. Вот как об этом писалось в докладе Следственной комиссии по делу декабристов, представленном Николаю I в мае 1826 года:
«По всему видно, что и деятельнейшие в тайном обществе, точно не стыдясь, обманывали друг друга. Так, генерал-майор князь Сергей Волконский сообщал Пестелю, что он подговорил многих офицеров из всех полков 19-й дивизии, за исключением полка его личного неприятеля Бурцова, назвал некоторых, будто бы принятых им или приготовленных, и после должен был признаться, что все им вымышлено из тщеславия для доказательства его преступного усердия. Так, они говорили в Южном обществе, что их главные силы на Севере и там должно начаться действие, а в Петербурге, что все готово на юге, утверждали иногда, что Москва решит дело, а в Москве не было уже и управы, и очень мало членов, большою частью отставших от Союза; говорили также, что есть тайное общество на Кавказе и в Харькове, последнее будто бы под началом графа Якова Булгари. Но то же самое чувство тщеславия не допускало их ни сердиться за обман, ни признаваться в перемене образа мыслей».
С другой стороны, этой же осенью стало очевидным, что Милорадович успешно приручил проницательного А.Х.Бенкендорфа: когда разразилось знаменитое петербургское наводнение 7 ноября 1824 года, то Бенкендорф был назначен комендантом Васильевского острова — непосредственным подчиненным Милорадовича; вплоть до 14 декабря 1825 года будущий глава III Отделения старался не совать носа в дела заговорщиков.
Но на что же реальное могли надеяться заговорщики?
Для ответа на этот вопрос необходимо более пристально вглядеться и в социальное положение среды, к которой они принадлежали, и к их программным тезисам, целиком соответствующим этому положению.
Картина имущественного расслоения дворян, сложившаяся к рассматриваемому периоду, вполне характеризуется официальными статистическими данными, относящимися к 1835 году. Хотя цифры из года в год должны были меняться, но не принципиально: никаких крутых социально-экономических переломов после 1812 и до кануна реформы 1861 года не происходило — в этом смысле никак не повлиял и мятеж декабристов. Постепенные изменения шли лишь в одном направлении — в сторону повышения доли малоимущих помещиков (хорошее словосочетание!); усугубление представленной картины к 1861 году мы покажем ближе к описанию соответствующих событий.
Итак:
14,1 % общего количества дворянских семейств уже вовсе не имели земельной собственности; при этом многие из них оставались чистыми рабовладельцами: на каждое из семейств этой категории в среднем приходилось по 3 крепостные души;
70,5 % дворянских семей было мелкопоместными — менее чем по 100 душ на одно семейство; в среднем — по 22 души;
14,3 % было среднепоместных — от 100 до 1000 душ крепостных; в среднем — по 289;
и, наконец,
менее 1,2 % дворянских семей (1453 семьи из 126 103) было крупнопоместными и владело более чем по 1000 душ; в среднем — по 2448 душ на одно семейство; им принадлежало 33 % всех крепостных крестьян.
Нетрудно подсчитать, что около 85 % дворянских семей имели в среднем по 19 крепостных душ. Согласно статистике, на это же количество крепостных, помимо собственного помещика, приходилось еще в среднем полтора семейства российских граждан из неподатных сословий — гражданских и военных служащих и духовенства, которые, в конечном итоге, содержались за счет все тех же крепостных.
Могло ли условно 19 крестьянских душ (считались только взрослые мужчины) прокормить самих себя и всех этих нахлебников, включая целое дворянское семейство, пытающееся вести образ жизни, красочно описанный А.С.Пушкиным, И.С.Тургеневым и Л.Н.Толстым?
Разумеется, это было неразрешимой проблемой. Декабристам это было прекрасно известно.
В 1826 году подследственный А.А.Бестужев писал из Петропавловской крепости к Николаю I: «мелкопоместные составляют язву России; всегда виноватые и всегда ропщущие и желая жить не по достатку, а по претензиям своим, мучат бедных крестьян своих нещадно. /…/ 9/10 имений в России расстроено и в закладе».
Учитывая удельный вес мелкопоместных и беспоместных в общем количестве дворян, формулировку можно было бы и упростить: дворяне составляли язву России! Доля расстроенных имений, названная Бестужевым, подтверждает эту оценку. Дворянство никаким образом не могло быть аналогом современного среднего класса, по сей день отсутствующего в России.
Что же предлагали им (и дворянам, и России) декабристы?
Подавляющее число участников и «Северного», и «Южного» обществ (о «Соединенных славянах» — особая речь) за немногими исключениями (Рылеев и еще несколько) были аристократы: «В числе заговорщиков не было ни одного не дворянина, ни одного купца, артиста, ремесленника или выслужившегося офицера и чиновника. Все потомки Рюрика, Гедемина, Чингис-Хана, по крайней мере, бояр и сановников, древних и новых», — ревниво писал писал о них Греч, которого они в компанию не брали: он был сыном мелкого чиновника.
Почти все они принадлежали к числу крупных помещиков; среднепоместных среди них было меньшинство. Эти обстоятельства позволяют объяснить и то, почему данная публика составила костяк заговорщиков, и то, чего же они желали достичь в случае политического успеха.
Несмотря на богатство, поводов для недовольства у них хватало — все помещики, не исключая богатейших, теряли доходы в сложившейся экономической ситуации. Даже тесть Никиты Муравьева граф Г.И.Чернышев уже накопил долгов более чем на миллион рублей ассигнациями. Это была незначительная часть по сравнению с оценочной стоимостью его имущества, но речь теперь не могла идти об умножении владений; наоборот: на повестке дня стоял вопрос о распродаже — но где искать покупателя?
С другой стороны, все еще сохраняющееся богатство позволяло проявлять смелость. Рескрипт 1 августа 1822 года запрещал нелегальную деятельность — это знали все. Пока заговорщики особых преступлений не совершали, о серьезных наказаниях и речи не было. Однако трудно было бы сохраниться на службе, если бы вскрылся сам факт участия в Тайном обществе — это тоже было всем очевидно.
Но личное богатство давало гарантию от катастрофы при подобной неприятной перспективе: если обычный дворянин должен был цепляться за службу и опасаться прогневить начальство, потому что собственное имение либо просто отсутствовало, либо не могло обеспечить его потребности, то для богача это было не смертельно — и можно было рисковать.
Риску благоприятствовало и то, что по возрасту большинство декабристов еще не успело похоронить своих предков и унаследовать их имущество. Родителям же материально не угрожало ни лишение прав, ни конфискация имущества их детей: при тогдашних юридических нормах старшие не отвечали за своих совершеннолетних отпрысков — это не сталинские времена!.. Отсюда, кстати, и снижение революционной активности у старшего поколения заговорщиков: этим, при неблагоприятном исходе, предположительно уже было что терять!
