Анатолий Уткин - В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905)
Дальнейшее легче понять по описаниям нейтралов. Туманная ночь и набухшие дождем облака были благословением для японцев. Они шли всю ночь, шли молча и с отчаянием людей, не имеющих выбора. Английский свидетель Томас Ковэн: «Люди были на марше, переходили водные преграды вброд, ожидали своей очереди, пробирались по дощатому мосту и по мелкому броду, помогали друг другу на скользких берегах, шли часто в колонне по одному, отталкивали трупы чаек, отдыхали, взбирались, прыгали, карабкались по грязи и снова шли в перед на протяжении шести часов, занимая позиции перед широко растянувшимися окопами русских. Огни запрещены, голоса приглушены, броски по бездорожью обычны, пересекали тропинки, шли по полю, где не было тропинок, по полям кукурузы, по лишенной построек местности; каждый офицер и сержант вглядывался во мрак, сверялся с грубо начерченной схемой и выстраивал своих людей за собой».
Корреспондент английской «Дейли кроникл» описывает то, чего не знали и не видели русские генералы, о чем не сообщила разведка. «Целая армия вышла вперед на малые горные дороги и тропинки, ведущие от деревни к деревне, по островам, форсируя большие и малые водные преграды, штурмуя озера грязи, пересекая большие потоки на лодках или по деревянным мосткам, спешно сооруженным совместными усилиями после наступления темноты». Уже до полуночи практически вся 1‑я японская армия пересекла Ялу и молча заняла позиции, с которых утром она начала решающую атаку. Генерал Куроки больше всего боялся русских прожекторов. Но, в отличие от Порт — Артура, на Ялу световая защита русских войск не сработала. И японцам помог густой туман, окутавший, на несчастье России, всю реку. При переправе у японцев погиб лишь один человек — в условиях войны удивительное достижение.
Засуличу передавали о скрипе телег, но он не придал этого внимания. Из чистого любопытства он встал рано и он пошел в штаб Кашталинского. Солдаты Кашталинского тоже слышали странные звуки, но не могли постичь происходящего. И когда в пять часов утра ветер внезапно прогнал туман, русские солдаты и офицеры увидели перед собой всю Первую японскую армию в синей униформе, так контрастно выделявшейся на желтом песке прибрежья. Их разделяла лишь небольшая речушка Аи. По грудь в ледяной реке, нагруженные трехдневными припасами, японцы все же рванулись через реку навстречу русским пулям. Англичане назвали русских «героически недвижимыми».
Вот как описывает чувства японцев командир японского отделения: «Пришло утро. С нашего участка фронта понесли на плечах мертвого товарища. Он был в крови от плечей до груди, и у него было очень бледное лицо. Солдаты всматривались в лица разведчиков. Где–то внутри меня охватил ужас смерти, когда я увидел мертвого офицера. Я сказал своим солдатам: «Все мы будем такими». Они мрачно улыбались».
Полковник Громов держал оборону на крутых берегах Аи в районе Потетиенцу. У него было два батальона 22 полка. Он сосредоточился на японской гвардии, вгрызающейся в его боевые позиции. Он видел шесть идущих на него батальонов. Громов приказал частично отойти, но когда японцы нанесли удар со всей фанатичной силой, частичный отход стал всеобщим. Громов пытался занять новые позиции в Чингкоу, но стремительное наступление японцев воспрепятствовало ему укрепиться. Все же русские отходили в относительном порядке, хотя Громов и потерял шесть орудий. Он занял оборону у Хантухоцу — реке, параллельной потерянной Аи.
Улетевший туман был хорошим знаком для японских гаубиц. Тем более, что разведка достаточно четко обозначила на карте русские орудия. Били гаубицы, прежде всего, по русской артиллерии, расположенной прямо за рекой Аи. Затем нанесли удар по русским укреплениям, потому что пушки русских уже не отвечали. Генерал Куроки боялся, что ночью русские отведут свои пушки на новые и более безопасные позиции. То, что пушки молчали, могло означать именно это. Но когда в ответ раздалось лишь несколько жалких хлопков, японцы повеселели.
Смертельная храбрость вставших в полный рост солдат Восточносибирского полка восхитила, но все они погибли без малейших результатов. Какое–то время полковник Громов твердо стоял на пути 12‑й японской дивизии, а Кашталинский сдерживал гвардию и 2‑ю дивизию японцев. Но в половине девятого утра Кашталинский приказал отступать. А 12‑я японская дивизия завершила окружение Громова. В 12.15 полковник Громов решил, ввиду очевидного преобладания противника, отступать на Лючиакоу. Он доложил о своем решении в штаб генерала Кашталинского. (Впоследствии Громова за несанкционированное отступление судил военный трибунал, но суд оправдал смелого офицера. Однако Громов не простил себя сам и покончил с собой).
Генерал Куроки приказал гвардии занять холмы над Хаматангом, а Второй дивизии направиться на Антунг; 12‑й дивизии — на юг, на Талоуфанг. 5‑я рота 24‑го полка 1‑й японской армии быстрым маршем прошла по холмам и сыграла ключевую роль. Она создала коридор гвардейским частям.
В самом широком месте долина имела около километра шириной. Отступающие русские части забили ее орудиями и повозками, все смешалось. Одного пулемета теперь было достаточно, чтобы уничтожить все это месиво солдат и орудий. Когда 4‑я рота японских гвардейцев с криком «Банзай!» ринулась на удивительное смешение русских частей, в воздух взвился белый флаг. Была половина шестого вечера, и произошло нечто. Армия восточной страны впервые за несколько столетий по всем статьям обыграла европейскую армию. Значение этой победы для японцев гораздо превосходит ее физические результаты. Боевой дух японской армии взвился ввысь и оставался на высоте на протяжении всей маньчжурской кампании.
Печальная картина униженной России. Дата 1 мая стала трагической. Погибло 2700 русских солдат и офицеров, и 1036 японских солдат (из общего числа 42 тысячи). Но дело было не в масштабах потерь. Япония с этого дня стала великой военной державой. Японский архипелаг стал одним из центров мира. Заем, в котором отказывали японцам еще в январе 1904 г. теперь обещали японцам и Лондон и Нью — Йорк. Корея только что была «кинжалом» направленным в сердце Японии, а теперь она была японским «коридором» в Евразию (и будет таковой в течение следующих 40 лет).
То было начало многих начал. То была битва, после которой Россию стала преследовать буквально бесконечная череда несчастий. Лондонская «Таймс» справедливо писала, что «эхо этой битвы отзовется далеко, на огромные пространства, и расы непрощающего Востока будут вспоминать ее в своих легендах». И русский коммунизм, и конец колониализма, и восстание Азии после 400 лет падения — все можно усмотреть в этой битве.
Зададим привычный русский вопрос, кто виноват? Генерал Засулич был своего рода жертвой противоречащих друг другу приказов Алексеева («стоять до последнего») и Кропоткина («медленно отступать»). Военный трибунал, однако, не учел этих противоречий и был в отношении Засулича достаточно суров.
В Ляояне Кропоткин отдал приказ о посылке трех батальонов для укрепления дезорганизованных войск генерала Засулича. Кавалерист Мищенко отошел к Владивостоку, как бы отдавая японцам значительные просторы. Пока генерал Куроки еще не мог еще угрожать Ляояну, но он уже мог взять Дальний и не беспокоиться о своем положении в Корее и на подступах к Маньчжурии.
Первый этап стратегического замысла Кодамы был выполнен. Менее чем через двое суток после получении в Токио отчета Куроки, адмирал Того доложил о закрытии гавани Порт — Артура для прохода «крейсеров и более крупных кораблей». Второй армии барона Оки был отдан приказ приготовиться к высадке на континенте. Отныне Токио мог более уверенно смотреть в будущее. Россия же должна была остановить горестное самобичевание и собраться. В реальности же военные разочарования питали лишь революцию. Только один вопрос: «Кто виноват?» по–настоящему волновал русских. Они не хотели видеть в виноватых лишь самих себя.
Час Порт — Артура
Теперь у защитников Порт — Артура и находящейся в гавани эскадры не было человека, чья энергия, воображение и сила могли бы превозмочь страшную силу русской апатии. Наступила «жизнь без риска», когда корабли укрылись в гавани, а командиры не видели способа противостоять активному противнику. Эскадрой командовал возвратившийся в город адмирал Алексеев (он ожидал прибытия с Балтики в качестве высшего военно–морского офицера вице–адмирала Николая Илларионовича Скрыдлова).
Среди неучаствующих в войне англичане наиболее активно обсуждали тактику двух сторон и подчеркивали различие в своем и русском видении морской стратегии. С точки зрения англичан, «те, кто строит морские крепости, должен забыть о мечтах владения морями». Фактическое безделье было губительно в войне, где очевидным образом побеждали энергия, широкий обзор событий и натиск. В ситуации, когда японцы готовы были пересечь морские преграды и высадиться в собственно Маньчжурии, требовалось нечто большее, чем простое сидение в безопасном месте.
