Наталья Горбаневская - Полдень: Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади
То, что меня осудили, и то, что приговор по делу Хаустова, Буковского и др. вступил в силу, никак не предусматривает, что такие действия всегда являются преступными. Ранее я принимал участие в двух демонстрациях, в том числе в митинге молчания 5 декабря 1966 года против частичной реабилитации Сталина, и за этими демонстрациями репрессий не последовало.
Я понимал, что мое положение – особое. И что обвинение, безусловно, воспользуется этим, если против меня будет возбуждено дело. В отличие от других подсудимых, я знал, что такое тюрьма: я провел в ней более семи месяцев. Однако я все-таки вышел на демонстрацию. Принимая решение по дороге на Красную площадь, я знал, что не совершу незаконных действий, но понимал, был почти уверен, что против меня будет возбуждено уголовное дело. Но то, что я был ранее осужден, не могло побудить меня отказаться от протеста. Я думаю, что суду будет понятно, что принять такое решение для меня было нелегко: в случае возбуждения дела наказание должно было быть суровым. Это лишь доказывает, что я действовал с глубокой убежденностью в своей правоте. Я вышел на площадь и внутренне решил сделать все необходимое, чтобы никак не нарушать общественный порядок. Я не реагировал даже тогда, когда мне наносили побои. Повторяю: я был глубоко убежден в своей точке зрения, и я уверен, что не нарушил закон. Я предполагал, что меня лишат свободы на значительный срок за то, что я выразил свой протест. Я понимал, что за пять минут свободы на Красной площади я могу расплатиться годами лишения свободы.
Судья: Не говорите о своих убеждениях. Вам не предъявлено обвинение по поводу ваших убеждений.
Делоне: Я не имею права не доверять составу суда: в начале судебного процесса, когда меня спросили, доверяю ли я составу суда, я ответил утвердительно. Исходя из выступлений адвокатов и моего собственного, я прошу суд об оправдательном приговоре. Я – человек, которому глубоко противен всякий тоталитаризм…
Прокурор протестует против «недопустимых выражений». Судья делает замечание.
Делоне: Я имею в виду навязывание чужой точки зрения. Я допускаю существование различных точек зрения. Я не считаю себя виновным. Но я не могу также утверждать, что моя точка зрения – единственно верная. Если вы все-таки признаете нас виновными, я хочу обратиться к суду со следующим. Я прошу у суда не снисхождения, а сдержанности. Как вы сами сказали, нас судят не за убеждения. Нас судят за публичное выражение своих убеждений и за форму нашего протеста. Я просил бы суд помнить, что, независимо от того, допустили ли мы нарушение закона в нашей форме выражения, мы выражали наши убеждения открыто, откровенно, бескорыстно и с большой верой в нашу правоту. Я кончил.
Последнее слово Владимира Дремлюги
Не знаю, принято ли к последнему слову брать эпиграф, но если принято, то я взял бы эпиграфом слова Анатоля Франса из «Суждений аббата Жерома Куаньяра»: «Неужели вы думаете прельстить меня обманчивой химерой этого правительства, состоящего из честных людей, которые возводят такие укрепления вокруг свободы, что вряд ли ею можно будет пользоваться».
С 17 лет я активно участвовал в протестах против политики партии и правительства (в том числе против некоего Никиты Сергеевича), если я был не согласен с нею. Я знаю, что меня будут обрывать, а потому я должен выбирать выражения.
Судья: Не обрывать, а делать замечания.
Дремлюга: Всю свою сознательную жизнь я хотел быть гражданином, т. е. человеком, который спокойно и гордо выражает свои мысли. Десять минут я был гражданином. Я знаю, что мой голос прозвучит диссонансом на фоне общего молчания, имя которому – «всенародная поддержка политики партии и правительства». Я рад, что нашлись люди, которые вместе со мною выразили протест. Если бы их не было, я вышел бы на Красную площадь один. Если были бы другие методы, я бы их использовал. Я убежден, что в Чехословакии после январского пленума ЦК…
Прокурор: Подсудимому Дремлюге не предъявлено обвинение по поводу событий в Чехословакии.
Судья: Суд просит не останавливаться на своих убеждениях. Учтите это замечание.
Дремлюга: Прокурор вчера посвятил две трети своей речи тому, что читал передовицы «Правды». Во вводной части своей речи он касался и Кошице, и Лидице, и венгерских событий…
Судья: Вы не можете критиковать речь прокурора, тем более ее вводную часть.
Дремлюга: На этой-то части я и хотел остановиться. Именно вводной частью он доказывает, что мы заслужили наказание. Прокурор сказал, что некоторые люди не понимают, что оккупация Чехословакии была акцией «братской помощи».
Прокурор хочет прервать.
Дремлюга: Не перебивайте меня! ( Оживление в зале. ) Я хочу спросить, как бы отнесся гражданин прокурор…
Прокурор: Протестую. Подсудимый не имеет права задавать вопросы. Разъясните это ему.
Судья: Учтите это замечание. Еще раз предупреждаю вас: не останавливайтесь на своих убеждениях.
Дремлюга: Но, к сожалению, именно мои убеждения и привели меня сюда. И поэтому я не могу их не касаться. Я считаю, что данный процесс, как и другие процессы, и сталинизм…
Прокурор: Обвиняемому Дремлюге предъявлены конкретные обвинения, он и должен касаться именно их. В процессе не рассматриваются другие, более ранние события.
Судья опять делает замечание.
Дремлюга: Я не закончил свою фразу, хочу ее закончить.
Судья: Суд еще раз делает вам замечание.
Дремлюга: Я считаю, что все вышеперечисленные явления вызваны отсутствием права критиковать правительство. Ради того, чтобы впоследствии это право было законным, я и вышел на Красную площадь и вышел бы куда угодно. И в дальнейшем я буду выражать свой протест любыми средствами. После антикультовского съезда…
Прокурор: Прошу суд предупредить подсудимого Дремлюгу, что на основании ст. 297 УПК РСФСР подсудимый может быть лишен последнего слова, если он будет употреблять недопустимые выражения.
Судья: Если вы не исполните последнего требования, мы вынуждены будем принять определенные меры.
Дремлюга: Я…
Прокурор: Прошу объявить перерыв на пять минут, чтобы адвокат мог разъяснить подсудимому его права и обязанности при произнесении последнего слова.
Судья объявляет перерыв на десять минут.
После перерыва.
Дремлюга: В знак протеста против данного судебного процесса и многих других я отказываюсь от предоставленного мне законом последнего слова.
Последнее слово Константина Бабицкого
Граждане судьи! Вам предстоит принять трудное и ответственное решение. Правовые основы такого решения были с достаточной полнотой разобраны здесь. В результате судебного разбирательства моя убежденность в том, что я не нарушил закона, – не поколеблена. Я хочу привлечь ваше внимание к той стороне дела, которая имеет большое значение для меня самого. Я имею в виду мотивы нашего поступка и значение вашего приговора.
Я понимаю, что необычные условия, сопровождавшие наше появление на Красной площади, в какой-то мере могут вызвать в душе некоторых людей неприязнь к нам. Примером тому служит поведение отдельных граждан, которые, увидев в нас врагов всего того, что им так дорого, не задумываясь бросились на нас. Полагаю, что они были в заблуждении. Кого же вы в действительности видите перед собой, граждане судьи?
Я вынужден говорить о себе. Матерью, советской школой, великой русской литературой, лучшими произведениями советской и зарубежной литературы я воспитан в горячей любви и уважении к закону, в любви к прогрессу, к нашей родине, к нашему народу и к народам всего земного шара. Думаю, что в той или иной степени это может сказать о себе каждый из нас. Я полагаю, что это – достаточное основание, чтобы люди, уважающие те же ценности, могли бы с уважением отнестись к различиям во взглядах.
Я прошу вас, граждане судьи, видеть во мне и в моих товарищах не врагов советской власти и социализма, а людей, взгляды которых в чем-то отличаются от общепринятых, но которые не меньше любого другого любят свою родину и свой народ и потому имеют право на уважение и терпимость.
Мне приходится считаться с тем, что я, возможно, понесу наказание. Не скрою, эта перспектива меня не радует, но – прошу верить – гораздо больше меня волнуют другие, более глубокие последствия того или иного вашего решения. Я уважаю закон и верю в воспитательную роль судебного решения. Поэтому я призываю вас подумать, какую воспитательную роль сыграет обвинительный приговор и какую – приговор оправдательный. Какие нравы хотите вы воспитать в массах: уважение и терпимость к другим взглядам, при условии их законного выражения, или же ненависть и стремление подавить и уничтожить всякого человека, который мыслит иначе?
