Ю Скуратов - Вариант дракона
Итак, в два часа ночи было возбуждено уголовное дело, в восемь утра Ельцин пригласил к себе Строева, Примакова, своих сотрудников, объявил о возбуждении уголовного дела и подписал указ о моей отставке. Возникает еще один невольный вопрос: как в промежуток с двух часов ночи до восьми утра, в нерабочее время были собраны все визы на такой указ? А виз надо было собрать очень много.
Есть и другое. Фээсбэшники датировали свои многостраничные справки 2 апреля... И тут тоже встает вопрос: в какой период, а точнее, в какой конкретный промежуток времени 2 апреля эти справки были составлены?
Если Росинский возбудил уголовное дело 2 апреля в два часа ночи, то времени для составления такой объемной справки было очень немного - всего два часа. С двенадцати ноль-ноль до двух. Сюда же, в это время, к слову, входит и время доставки бумаг с Лубянки в Кремль.
Все спешно подверстывалось под одну идею, под один замысел чубайсовский, дьяченковский, волошинский, а о деталях исполнения думать уже было некогда.
В общем, ясно, что справки появились позже возбужденного дела и указания об их подготовке давались Путиным позднее.
Это любой юрист, увы, классифицирует, как подлог, как фальсификацию, как деяние, уголовно наказуемое.
То же самое было и с заявлениями девушек. Одно из заявлений, поступившее, например, позднее других, было зарегистрировано ранним числом и так далее. Все это сейчас уже установлено следствием.
Думаю, что не за горами день, когда уголовное дело будет возбуждено против тех, кто все это сфальсифицировал. Вот тогда-то всем сестрам и выдадут по серьгам.
Деятельность Волошина, Росинского, Степашина и Путина, конечно же, нужно рассматривать в общем контексте шантажа, обмана, грубейшего нарушения российских законов.
А фальсификация была проведена грандиозная. Такое количество имен, титулов, должностей, чинов. Не знаю, было ли когда-либо подобное в России?
Но вернемся к заседанию Госдумы. Степашин выступил бледно, бледнее всех. Он думал, что я буду оглашать материалы, компрометирующие президента и его семью, но я этого не сделал. Степашин рассказал, что он был в Швейцарии, встречался с Карлой дель Понте не только там, но и в Москве и она никаких материалов ему не передала.
Действительно, Степашин был в Швейцарии, его посылали туда специально, на разведку, - и, думаю, не только на разведку, - госпожа дель Понте встретила его очень холодно. Вначале она вообще не хотела встречаться с ним. Но в Швейцарию прилетела делегация Государственной Думы во главе с Геннадием Николаевичем Селезневым, и она приняла обоих.
На встрече Карла дель Понте, кстати, заявила, что единственный человек, с которым она находит общий язык в России, - это Скуратов, и недоумевала, почему же кремлевская власть ополчилась против Генпрокурора.
Когда же в марте 1999 года она прилетела в Москву, то Степашин вновь напросился к ней на встречу, но Карла дель Понте отказала ему в этом.
- Степашин - министр МВД, пусть и встречается с руководителями полицейских органов Швейцарии, - сказала она, но я попросил ее все же принять Степашина.
Накануне Степашин встречался с Ельциным и тот дал задание узнать все, что можно, о грозных документах, которые госпожа дель Понте привезла с собой.
Встреча состоялась...
Потом рассказывала мне, что на этой встрече Степашин чувствовал себя неуютно, практически его интересовал только один вопрос: получил ли Скуратов от нее документы, о которых сейчас так много говорят? И Карла дель Понте, понимая, чем может грозить мне ее положительный ответ, под какую лавину я мигом попаду, ответила Степашину отрицательно.
- Нет? - переспросил Степашин.
- Нет, - совершенно твердо ответила госпожа дель Понте.
Степашин не удержался, вздохнул облегченно. Карла дель Понте вздох этот засекла - слишком уж изменилось, сделалось счастливым лицо Степашина. Он сразу расцвел...
Поэтому он и сообщил на заседании Госдумы, что никаких сенсационных документов нет.
Кстати, Степашин не ожидал, что я буду выступать позднее его, и считал, что его выступление дезавуирует любой мой выпад в адрес Кремля.
После моего выступления посыпались вопросы. Очень едким был вопрос Жириновского. Касался он моей новой квартиры... Я невольно подумал про себя: "И это спрашивает человек, за которым числится полным-полно грехов, в том числе полно квартир, машин, прочего имущества? И это я слышу от человека, который с трудом ушел от двух уголовных дел? Одно - за драку в Госдуме, другое - за избиение журналистки. Мда-а..." Ответил же я Жириновскому, как мне кажется, спокойно... Ответил и на другие вопросы.
Степашину тоже пришлось отвечать на вопросы. Он совершенно не по-мужски начал педалировать на одно слабое, как ему казалось, место в моей жизни - на женскую тему. Ну и получил свое: депутатам его педалирование не понравилось.
После заседания он, как было отмечено, пробежал мимо журналистов расстроенный, потный, красный, не задержавшись ни на секунду. Похоже, боялся вопросов.
Вообще, роль его в этом деле была, мягко говоря, неприглядная. Например, он вслед за президентом повторил слова: "Если Скуратов уйдет по-хорошему, мы не будем расследовать его дело". Ну, разве может так говорить юрист?
Впрочем, кто-то тут же спросил меня:
- А разве Степашин - юрист?
- Нет, не юрист. Но - доктор юридических наук. Базового юридического образования - основы всего - у Степашина нет. И не будет никогда. А степень доктора юридических наук есть. Нонсенс! Отсюда и вся его легковесность при ответах на вопросы, требующие специальных юридических познаний.
Кстати, когда Степашин был в Швейцарии, то сказал госпоже дель Понте: мы-де с вами должны сотрудничать, госпожа прокурор, в плане возвращения российских денег на родину.
Карла дель Понте ответила довольно сухо:
- Есть полиция Швейцарии, вы с нею и сотрудничайте. Мы же - орган юстиции и сотрудничать можем только с Генпрокуратурой России.
Потом она добавила, что есть господин Скуратов и у прокуратуры Швейцарии с ним прекрасные связи.
Степашин не замедлил воскликнуть:
- Скуратов больше не вернется на свое место!
Карла дель Понте спросила его еще более холодным тоном:
- Вы что, Совет Федерации, что уже решили судьбу господина Скуратова?
Путин же, потупив взор, утверждал на заседании Госудумы, что подлинность пленки установлена. Хотя на нынешний день проведено множество экспертных исследований и ни одно из них не идентифицировало меня на пленке.
В конце концов, еще одну экспертизу, заключительную, можно провести и за границей... Что скажут там?
Невольно приходит в голову мысль: слишком много у нас чиновников, которые за свою должность готовы предать, продать не только своего коллегу, друга, но и Россию. Увы, всю Россию.
Как бы там ни было, Государственная Дума поддержала меня. Я вновь получил положительный заряд и возможность немного перевести дыхание.
...С ТРИБУНЫ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ
Есть хорошее правило, свидетельствующее о том, что самым убедительным является не пересказ события, выступления, какой-нибудь тронной или обвинительной речи, а документ. Сама речь, хронология события - словом документ, подлинный и точный. Поэтому, вычитав и выправив главу о том, как против меня было сфабриковано уголовное дело, как проходило заседание в Государственной Думе, я решил предъявить читателю, скажем так, два документа: выступление на заседании Государственной Думы 7 апреля 1999 года прокурора Москвы Герасимова и свое собственное выступление.
Что же касается комментариев, то их я уже сделал в предыдущей главе.
- Уважаемый председательствующий и уважаемые депутаты! - начал Сергей Иванович Герасимов, - У меня очень краткое выступление. Я впервые выступаю перед такой ответственной аудиторией, да еще по столь необычному поводу, связанному с возбуждением заместителем прокурора Москвы уголовного дела против Генпрокурора РФ. Обнародование в СМИ 2 апреля сего года решения об этом вызвало среди работников прокуратуры Москвы недоумение, массу острых вопросов о причинах, о юридических основаниях компетенции должностного лица, возбудившего дело, и другие.
Вообще, ситуация, связанная с Генпрокурором, отрицательно влияет на работу всей прокурорской системы, и ее надо разрешать. Расшатывание прокуратуры, попытки давления на нее, чреваты серьезными негативными последствиями для государства и общества, и это, я думаю, должны понимать все.
Обстоятельства дела, ставшие мне известными, выглядят следующим образом. Утром 2 апреля зампрокурора города Росинский доложил, что ночью был приглашен в администрацию президента, где ему были представлены материалы о злоупотреблении служебными полномочиями Скуратовым Ю. И. и предложено на основании их возбудить уголовное дело. Материалы касались известной пленки, объяснений нескольких человек. Изучив их, он пришел к выводу, что в действиях Скуратова имеются признаки состава преступления, предусмотренного ст. 285 ч. 1 УК РФ. Им было подготовлено постановление о возбуждении дела, которое он там же подписал. В постановлении указал, что материалы дела подлежат направлению через ФСБ первому заместителю Генпрокурора РФ. Таким образом, дело из Кремля должно было пойти в ФСБ, а затем в Генпрокуратуру. На мои вопросы, почему именно выбрали его, почему не поставил в известность прокурора города, какое имел право возбуждать дело, Росинский заявил, что позвонить мне не смог, его выбрали, наверное, потому, что он курирует следственную прокуратуру и надзор за исполнением законов органами ФСБ, а в связи с тем, что ни в законе, ни в прокуратуре вопрос о том, кто может возбудить дело в отношении ГП, не урегулирован, то он посчитал, что не допускает какое-либо нарушение.
