Ларри Коллинз - О, Иерусалим!
За три часа пути до Аммана чёрный автомобиль останавливался десять раз, и каждый раз произнесённое шёпотом слово «Зурбати» открывало ему дорогу. Женщина под вуалью молчала, вглядываясь в моторизованные части, двигавшиеся в противоположном направлении — к Иордану. В Аммане чёрный автомобиль остановился у красивого каменного особняка над обрывом, спускавшимся к вади; по другую сторону вади высился дворец короля Трансиордании. Женщину и её спутника провели в изящно обставленную гостиную, и пока они прихлёбывали предложенный им ароматный чай, в дверях показалась фигура человека, ради встречи с которым оба они прибыли в Амман.
Женщина поднялась и приветствовала короля Трансиордании одним словом:
— Шалом!
Голда Меир приехала на встречу с Абдаллой, с риском для жизни надеясь найти путь к тому, что они выразили в произнесённых ими приветственных словах «шалом» — на иврите, «салам» — по-арабски. Женщина, которая когда-то прилетела в Нью-Йорк с десятью долларами, а улетела с пятьюдесятью миллионами, теперь явилась к Абдалле, чтобы попытаться получить нечто более ценное, чем все сионистские фонды в мире, — обещание, что Арабский легион не вступит в войну.
Принимая во внимание истинные намерения Абдаллы и Глабба, это казалось не таким уж трудным делом. Однако с тех пор, как Глабб послал полковника Голди с секретным поручением к командованию Ҳаганы, многое изменилось. Арабские правители настолько втянули Абдаллу в свои планы, что нужно было сменить тактику. И он отправил тайное послание к еврейским лидерам с просьбой о некоторых уступках с их стороны — уступках, которые позволили бы ему убедить своих собратьев, что арабам выгоднее идти путём мира, а не войны. И вот бедуинский эмир, числивший свою родословную от самого пророка, и дочь киевского плотника начали свою последнюю беседу в попытке предотвратить столкновение двух родственных народов, к которым они принадлежали.
Король изложил, какой уступки он просит от евреев.
— Повремените с провозглашением своего государства, — сказал он. — Пусть Палестина пока останется объединённой, евреи будут иметь автономию в своих районах, а делами страны станет управлять объединённый парламент, в котором евреи и арабы получат равное количество мест. Я хочу мира, но если это предложение не будет принято, то война неминуема.
— Это предложение неприемлемо, — ответила Голда. — Палестинские евреи искренне хотят мира с арабами, но не ценой отказа от самой сокровенной своей мечты — иметь собственную страну. Если можно вернуться к вопросу об аннексии Трансиорданией части Палестины — вопросу, который Ваше Величество подняло во время нашего ноябрьского разговора, — то между нами возможно взаимопонимание. Еврейское государство готово уважать границы, установленные Организацией Объединённых Наций, пока царит мир. Однако если разразится война, мы будем сражаться до тех пор, пока у нас будут силы, а силы наши за минувшие месяцы неизмеримо возросли.
— Понимаю, — сказал Абдалла. — Конечно, евреи вынуждены защищаться. Однако за последнее время положение совершенно изменилось. Дейр-Ясин воспламенил арабский народ. Раньше я был один, — добавил Абдалла, — теперь я один из пяти. И я больше не могу принимать решений единолично.
Голда и её спутник, блестящий востоковед Эзра Данин, тактично напомнили королю, что евреи — его единственные истинные друзья.
— Знаю, — ответил Абдалла. — У меня нет иллюзий. Я всем сердцем верю, что божественное провидение вернуло вас, семитский народ, скитавшийся в изгнании на чужбине, на древнюю родину и что вы будете способствовать процветанию семитского Востока, который нуждается в ваших знаниях и предприимчивости. Однако, — добавил он, — положение сейчас трудное. Имейте терпение.
— Еврейский народ, — мягко заметила Голда, — терпел две тысячи лет. Но теперь настал наш час обрести свою землю, и этот час нельзя отсрочить. Если мы не сумеем достичь взаимопонимания и Ваше Величество хочет войны, то боюсь, война начнётся. Мы уверены в победе. И, возможно, после войны мы встретимся снова как представители двух суверенных государств.
— Мне очень жаль, что прольётся кровь, — сказал король. — Я тоже надеюсь, что мы встретимся вновь и что отношения между нами не прервутся.
Так закончился разговор, который мог бы предотвратить войну между евреями и арабами. У порога Данин остановился и обернулся к Абдалле.
— Ваше Величество, — сказал он, остерегайтесь ходить в мечеть среди толпы и позволять целовать край Вашей одежды. В Вас могут выстрелить.
— Хабиби, друг мой, — ответил Абдалла, — я рождён свободным человеком и бедуином. Я не могу отказаться от обычаев своих отцов и стать пленником собственной стражи.
Все трое пожали друг другу руки. Последним, что увидел уходя Данин, была стройная фигура короля, который стоял на лестнице в белом одеянии и тюрбане и махал им на прощание рукой.
29. Большинством в один голос
Давид Бен-Гурион напряжённо вглядывался в лица девяти человек, сидящих перед ним в здании правления Еврейского национального фонда в Тель-Авиве — членов национального Совета, созданного Бен-Гурионом взамен исполнительных органов Еврейского агентства. Из тринадцати членов Совета трое отсутствовали. Лидерам сионистского движения предстояло сейчас решить, будет или не будет провозглашено суверенное Еврейское государство.
Тяжесть столь ответственного решения легла на плечи именно этих людей по разным причинам. Трое из членов Национального совета были раввинами — выразителями религиозного сознания тех людей, чья привязанность к земле Израиля была проявлением их верности духовному наследию еврейства.
Другие, как Голда Меир, Элиэзер Каплан и Моше Шарет, уже в течение многих лет состояли членами Исполнительного комитета Еврейского агентства, преемником которого стал национальный Совет. Третьи были относительно новыми лицами, введёнными в Совет на случай, если он станет Временным правительством.
Бен-Гурион с беспокойством заметил, что лица его соратников выражают озабоченность и растерянность. Решимость членов партии Мапай, руководимой Бен-Гурионом, была поколеблена сообщением Моше Шарета о его недавней беседе с государственным секретарём США Джорджем Маршаллом, который предложил подождать с провозглашением Еврейского государства, обещая в этом случае добиться решения конфликта между евреями и арабами мирным путём. Сообщение Голды Меир о безрезультатной встрече с Абдаллой только усилило сомнения.
Теперь, по просьбе членов Совета, Игаэль Ядин представил подробный отчёт руководства Ҳаганы с оценкой шансов молодого Еврейского государства в столкновении с арабскими армиями.
Ядин считал, что если принятие предложения Маршалла позволит выиграть время и ввезти в страну достаточное количество оружия, то стоит согласиться с ним. Если же евреи не примут предложения Маршалла и война разразится немедленно, Ҳагане придётся выдержать суровое испытание. Намерения Сирии были известны, ибо агенты Ҳаганы проникли в сирийский штаб; однако планы Ирака, Египта и Арабского легиона оставались тайной. В лучшем случае у Ҳаганы было пятьдесят шансов из ста.
Когда Ядин закончил своё выступление, Бен-Гурион невольно поморщился, почувствовав подавленное состояние слушателей.
Он решил высказаться.
— Я опасаюсь за наш боевой дух, — сказал он. — До сих пор нам везло: ишув пока что не потерял ни одного из своих важных центров. Однако если противнику удастся захватить часть нашей территории или населённых пунктов, решимость к сопротивлению ослабеет. А те испытания, которые нам предстоят, неизбежно будут сопряжены с тяжёлыми потерями. Это может вызвать у людей недовольство и привести к крайне серьёзным последствиям.
Бен-Гурион помолчал. Затем он открыл папку, где лежали два доклада, которые он внимательно изучал перед заседанием.
— Я знаю кое-что, — сказал Бен-Гурион, — чего не знал Маршалл, когда он беседовал с Шаретом. Я знаю, что у ишува сейчас есть такое количество оружия, которое может кардинально изменить ситуацию.
Медленно и торжественно Бен-Гурион прочёл содержание доклада, останавливаясь после каждой цифры, чтобы её значение полностью дошло до слушателей. Он сообщил, что Эҳуд Авриэль закупил в Европе двадцать пять тысяч винтовок, пять тысяч пулемётов, пятьдесят восемь миллионов патронов, сто семьдесят пять гаубиц и тридцать самолётов. Йеҳуда Арази приобрёл десять танков, тридцать пять зенитных орудий, двенадцать 120-миллиметровых мортир, пятьдесят 65-миллиметровых пушек, пять тысяч винтовок, двести тяжёлых пулемётов, девяносто семь тысяч артиллерийских и миномётных снарядов разных калибров и девять миллионов патронов для лёгкого стрелкового оружия.
