Павел Лукницкий - Ленинград действует. Книга 2
Утро – ясное, летнее, теплое. День будет жарким.
Под свирепой бомбежкой
29 мая. 10.30 утра
После завтрака я пошел на аэродром. Внезапно налетело двадцать два бомбардировщика. Бомбят и аэродром и станцию, эшелон с боеприпасами. Рвутся снаряды.
Лежу в кустах, под ожесточенной бомбежкой, станционная деревня горит, я нахожусь между аэродромом и деревней, – шел туда. Записываю в момент бомбежки. Немецкие самолеты делают заходы и бросают бомбы. Пикируют на аэродром. Летают над головой и, делая круги, заходят опять. Вокруг меня – никого. Поднимается дым над деревней, черными клубами. Яркое солнце. Летят, приближаясь опять. Тройка прошла над головой. Наша. Сели.
11 часов 15 минут
Встал было, пошел к аэродрому, но – они зашли опять и бомбят: огромные взрывы взвиваются над деревней – тучами дыма, пламенем. Вверх летят куски дерева, и видно – подорванные ракеты. Я лежу опять в кустах, пишу это. Наших самолетов нет, – из поднявшихся было четырех сели три, один исчез. А эти три сейчас стоят на поле. Немцы гудят над ними. До деревни от меня метров сто пятьдесят – двести, до аэродрома метров сто – сто пятьдесят. Заходят опять… Вот еще два взрыва. Очевидно, рвутся боеприпасы. Каждые несколько секунд – взрыв. А солнце – ярко, трава зелена.
Ревет сирена на аэродроме, сигнал тревоги, – значит, идут сюда еще новые.
Доносится треск горящих вагонов за деревней.
Думаю о милых, родных моих.
Тень летит! Тяжелое гудение приближающихся бомбовозов, идет их много. На аэродроме тарахтит трактор… Приближаются, свистят. Зенитки наши молчат. Загудел мотор нашего самолета – завели. Идет в воздух. Над деревней – новые взрывы.
Пикирует… Свист. Взрыв… И – ряд взрывов. Свист и новые взрывы – беспрестанны… Это рвутся снаряды. Затарахтел пулемет на аэродроме.,,
11. 30
Я встал и пошел по полю. Наши три взлетели. И опять гул, опять зенитки, где-то высоко немцы. Строчит пулемет. Я лег опять на лужайку в кустах, потому что близко взрывы. Я спокоен и наблюдаю за всем с интересом. Жарко печет солнце.
Иду опять к деревне. Три наших идут на четырех немцев – над станцией. Три наших возвращаются, кружат, патрулируют. Над станцией облако дыма и все новые взрывы. Появился четвертый самолет впереди. И один – сзади. Два исчезли. Задний и два из трех соединились, идут к аэродрому. Делают круг, уходят.
Никого вокруг меня нет, людей не видно нигде.
11. 45
Опять идет бой, передо мною. Наши заходят, атакуют немцев, что в черных клубах зенитных разрывов. Немцев много, они кружат, а три наших делают круги низко над моей головой – метров сто пятьдесят высоты. Вот второй круг, вот – третий. Надо мной проходят на крутых виражах: немцы ушли, а наши патрулируют, не смея садиться. Ведь у нас и вообще-то сегодня есть только четыре исправных самолета – все, чем располагает полк!
Заходят на посадку три, за ними – четвертый. Я иду к аэродрому. Сели… И опять высоко гул: немцы прячутся где-то в перистых.
Взрывы на станции продолжаются. Стою в кустах, наблюдаю… Пламя, дым, пыль после каждого взрыва, а они по нескольку в секунду, как частая перестрелка.
Вот я на аэродроме. Опять налет – сюда. Зенитки бьют. Я стою среди деревьев аллейки, окаймляющей аэродром. Отсюда хорошо видна станция. На ней ярким пламенем пылает состав с боеприпасами, взрывы все так же часты, дым идет густо, относится ветром.
Пришел. Сижу с летчиками – Щуровым, Лихолетовым, Рощупкиным, Кудряшевым, – только что севшими. Подошли к нам и Булаев и Лукин с Зотовым. Лукин играет на гармони, другие разлеглись на траве, весело рассказывают свои впечатления; а сверху, с холма КП, майор Сокол прокричал мне только что:
– Вот вам материал! Сначала с двадцатью двумя, потом – с девятью, потом – с тремя.
Капитан Булаев:
– Их легче всего бить, у них брони нет!
– Если б по одному, – отвечает Лихолетов, – а то их десять, не успеваешь оглядываться!
Смеется, разглядывая протертый шелковый белый шарф:
– Шеей протер, головой вертел!
Булаев объясняет, как и куда пойдут пули врага на таком-то развороте, – показывает пилоткой и ладонью.
– Эти какие-то новые, крашеные, – «мессершмитты», конечно, но новые!
– Сколько их ни пикирует, в момент вывода щитки какие-то убирают.
– Нет, как только выведут, так и вверх!
– Четверо шли, один за одним, две пары!
– Но не взять им нас! – Щуров смеется. – Мы втроем против всего фашизма!
Лихолетов серьезно:
– Ну, я видел: тебе прямо в хвост крупнокалиберными. Мог попасть!
Щуров:
– Только я начал стрелять!..
– Когда ты успел?
– Когда ты начал стрелять!..
Все расселись на травке. Курят. Александр Дмитриевич Булаев обращается к Рощупкину, который вынужденно сел на пятнадцать минут раньше, из-за потери давления.
– Давление у тебя падало почему? Температура высокая! Чем температура больше, тем давление ниже падает!
Лихолетов:
– Мы пошли смотреть на бреющем: около горящего вагона один человек отцепил состав! На станции расцепили восемь пульмановских вагонов, отцепили и увели. Научили рассредоточивать в Жихареве!..
– А тут – шпионы! Потому что не успел состав с боеприпасами подойти, они тут как тут!
(Состав подошел за сорок минут до бомбежки.) С холма КП кричит майор Сокол – то, что ему сообщают по радио:
– А все-таки фрицы там над озером падают!.. Морская авиация бьет их!..
Лихолетов:
– Сколько упало?
– Три! Один упал, два загорелись в воздухе! Рощупкин, не обращая внимания, – о своем:
– Немцы входили в пикирование, а наши шли наперерез, мы их в лоб, при пикировании зажгли. Два сгорело и один сел – ткнулся в лес. Остальные рассеялись.
Лейтенант Кудряшев дружески толкает Рощупкина:
– Насчет «в лоб» ты, Фролович, парень надежный! Не зря за таран орден Ленина получил!.. А у меня получилось: я подошел к одному, другие на меня пикируют, а я его перехватываю. Смотришь: погонишь одного, а там другие вываливаются. Валятся на тебя и валятся!..
Лейтенант Зотов:
– Зажег Ю-88 при выводе из пикирования, зашел в хвост и гнал, пока тот не загорелся. Он сперва стрелял, а потом, смотрю, пулемет кверху стал и ни гу-гу! Близко, почти в упор я его расстреливал! Летчики частично спрыгнули на парашютах, один упал вместе с самолетом в озеро, а двух подобрали наши.
– Когда гнал я, меня подбили сзади. Кто? Не знаю. Скорее всего зенитка. Без мотора тянул до Зенина… Итого «а счету вчера седьмой был и четыре – в группе.
Сегодня летали: Щуров – сбил одного, Лихолетов – сбил одного (а всего восемь), Кудряшев – сбил одного…
Экипаж Лихолетова в течение десяти минут полностью загрузил самолет: три ящика с патронами, подвесили PC, заправили бензин, масло (работал секретарь комсомольской организации Калиновский!).
Сейчас, готовый при первой команде взлететь, Лихолетов рассказывает:
– А когда те пикировали, шоферы под мост забрались А шофер Сокола мимо ехал, кричит: «Вылезай, герой!»
Зотов вспоминает, как вчера ползал по огороду. Все смеются: «Не стыдно тебе, летчику? Девки видели!»
Зотов со смехом:
– Девок не было! Одни коровы!
– А коровы?
– А они тоже бегают, им не до меня!.. – И уже серьезно: – А в Шуме – ни одного человека!.. – Обращается к Щурову: – Я думал, вчера ты погибнешь! Он такую по тебе засадил! С земли страшно было!
Щуров:
– А мне не страшно! Я раз, раз, раз тример – мимо прошла!
Зотов:
– А вот «ишаки» народ напористый, они меня и в воздухе и на землю гнали, и на земле! Гвардейцы!
Лейтенант Виктор Алексеевич Зотов может с улыбкой признаться в этом: все знают, что он – один из храбрейших летчиков. Недаром недавно он награжден орденом Красного Знамени.
Быт и природа
29 мая. 3 часа 30 минут дня
Обедаю с Померанцевым. Внезапно, в 3 часа 20 минут, налет «мессершмиттов» и яростный бой над нашими головами: четыре наших «кеттихавка» и «томагавка» сражаются с шестью «мессершмиттами». Ожесточенная стрельба, грохот, дом содрогается. Я вышел на крыльцо с Померанцевым – смотреть, все летчики тоже возле дома, смотрят. Вернулись – дообедывать, углы скатерти завернуты на еду; подавальщица: «Я накрыла, чтобы не сыпалось!..»
Доедаем второе блюдо. Вот я пишу это, – бой продолжается, низко над крышами проносятся «мессеры», зенитки грохочут. Самолеты кружат. Одного «томагавка» подбили? Клюнул вниз… Нет, это ловкий маневр, выпрямился, опять пошел в бой!
Стою на крыльце. Две девушки спокойно идут по улице. Напротив, под крылечком, среди группы красноармейцев – женщина с мальчиком, наблюдают. Мне с Померанцевым мешают видеть чистое небо раскинувшиеся, густолиственные ветви берез; эти березы составляют аллею, окаймляющую улицу, и вся улица испятнана маленькими тенями.
«Томагавки» прогнали немцев, превосходящих численностью, и сейчас кружат мелкими кругами над нами.