Ольга Грейгъ - Красная фурия, или Как Надежда Крупская отомстила обидчикам
Надежда Константиновна знала: она, не имеющая выбора, научится таланту окружившей ее нечисти, — терзать другие народы; она отомстит, показав миру ИХ гнусь, и если мир покорно примет ИХ и пойдет за НИМИ, значит, весь мир будет наказан… но кем и когда, — разве ей решать?! А, может, наказан даже Ею, провидицей человеческих душ, — их самого гнусного, черного дна… Полнехонькая болезненных мыслей, с годами она становилась все более невзрачной, более внешне примитивной и… все теснее спаривалась в тягостной и в то же время мучительно-сладостной дьявольской двоице: она, Н.К. Крупская и он, В.И. Ленин.
В январе 1908 г. они живут в Женеве; «сняли комнату в большой квартире на улице Шо-де-Фон. Комната была холодна и неуютна» (Л. Кунецкая, К. Маштакова, с. 139); и опять эти мансы: все, что окружает «передовых людей планеты», все предметы — маленькие, или неуютные, или холодные, — чтобы русские обязательно поняли, как же тяжело было революционерам бороться за большевистскую власть, в каких чудовищных (!) условиях они строили свои гениальные планы, мучимые идеями коммунизма… И вновь Надежда Константиновна занимается редактированием газеты, на сей раз «Пролетарий»; ведет переписку с товарищами, собирает связи в свой кулак. Всех — в кулак! Она знает, что без ее организаторских способностей дела развалятся, все пойдет наперекосяк; но она старается, очень старается, она им еще покажет, где раки пережидают зиму…
«Несмотря на загруженность партийной работой, именно в Женеве Надежда Константиновна наконец вплотную занялась педагогикой» (там же, с. 140), — и это важный нюанс; отныне она почувствовала новую необходимость в этом деле; словно раньше педагогические познания и сопоставление разных направлений и школ было простой детской забавой, так, для развития ее мозговых извилин…
В конце 1908 г. революционеры-эмигранты переехали в Париж, а уже 21–27 декабря там состоялась V Общероссийская (т. е. антироссийская) конференция РСДРП. Склоки и выяснения отношений как внутри, так и за пределами партии продолжались почти не утихая; каждый вопрос казался важным: к примеру, школа на Капри, открытая Горьким, Луначарским и некоторыми другими товарищами.
Вообще тема Капри и социал-демократов очень любопытна; мы же только взглянем, как говорят, одним глазком. Максим Горький в статье «Ленин» вспоминал, как он договаривался с «видным членом немецкой партии, впоследствии весьма известным Парвусом» (опять это знакомое имя, не правда ли?), как делили они деньги: часть Горькому, часть — в кассу социал-демократической партии; как ездил он сам в Америку за деньгами на революцию (!) вместе с В.В. Воровским, которому «партия дала какое-то другое (! — Авт.) поручение» и Н.Е. Бурениным, «членом боевой группы (! — Авт.) при ЦК (б)», «но и в Америке нашелся Парвус. Вообще поездка не удалась, но я там написал «Мать»…»; а после «переехал в Италию, на Капри, там погрузился в чтение русских газет, книг, — это тоже очень понижало настроение» (это же как надо ненавидеть все русское, чтобы ТАК писать! — Авт.); туда к Горькому все время приезжали из России людишки, ему самому казавшиеся «какой-то гнилой пылью». (М. Горький. Собрание сочинений, т. 17, с. 10).
И упоминает, что еще после встречи с Ульяновым-Лениным в Лондоне (да-да, это когда Владимир Ильич щупал простыни в номере Горького, словно ища некие следы)у тот пообещал прибыть к нему на Капри отдыхать. «Но раньше, чем он собрался приехать, я увидел его в Париже, в студенческой квартирке из двух комнат… Надежда Константиновна, сделав нам чай, куда-то ушла, мы остались вдвоем… я приехал поговорить с Владимиром Ильичем об организации нового издательства… Мне казалось, что нужно написать ряд книг по истории западных литератур и по русской литературе, книги по истории культуры, которые бы дали богатый фактический материал рабочим…» (там же, с. 17). А указкой в деле фальсификации мировой истории и культуры могли бы послужить слова Ленина, высказанные некоему писателю:
«— Вот вы бы написали для рабочих роман на тему о том, как хищники капитализма ограбили землю, растратив всю нефть, все железо, дерево, весь уголь. Это была бы очень полезная книга!..» (там же). Ничего, пройдет время, и ОНИ станут писать по этому заданному сценарию, порожденному психопатическим мозгом нездорового человека, воспринимающего весь мир как поле для экспериментов.
И в тот раз, когда разговор шел о фальсификации книг, В.И. Ленин отрезал:
«— Война будет. Неизбежно… Я думаю, что мы еще увидим общеевропейскую войну… Пролетариат, конечно, пострадает ужасно — такова, пока, его судьба. Но враги его — обессилят друг друга. Это тоже неизбежно».
Общеевропейская война активно готовилась тени же силами, которые знали, что только это братоубийство спасет дело революции, — преступный план передела мировой собственности…
В январе 1913 г. Ленин писал в письме Горькому: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой, но мало вероятно, чтобы Франц Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие»; цинизм Ульянова безграничен и когда он откровенничает о полезности войны и неизбежного множества смертей среди русского населения, и когда презрительно ненавистничает в адрес Государя императора Николая И…
И вот после Парижа они встретились на Капри; обсудили отколовшихся товарищей, в том числе и А.В. Луначарского, о котором Ильич сказал: «Луначарский вернется в партию… Я к нему «питаю слабость»… Я его, знаете, люблю, отличный товарищ!» (там же, с. 21); да посетовал открыто: «Жаль — Мартова нет с нами, очень жаль! Какой это удивительный товарищ, какой чистый человек!» (там же, с. 41).
Среди каприйской колонии — эмигранты: Н. Олигер, Лоренц-Метнер (присужденный к смертной казни за организацию восстания в Сочи), П. Вигдорчик, Аля Алексинский (имел поддельные документы на имя Романова) и другие. Вместе с этими «товарищами» и создавалась на Капри «школа для рабочих (для каких рабочих?! — Авт.) в годы реакции, 1907–1913», а все потому, что, как выразился Горький, — он «посильно пытался всячески поднять бодрость духа рабочих».
Однако на Капри прибыл не только Владимир Ильич, но и его сестра Мария Ильинична Ульянова, а также Надежда Крупская с матерью Елизаветой Васильевной, сопровождавшей дочь практически во всех поездках. И опять, как подается нам лживыми советскими пропагандистами, «Ульяновы отыскали по объявлению дешевый пансион в деревне Бомбон…», где и провели месяц отдыха.
Но после вновь — Париж, улица Мари-Роз, съемная квартира, в которой они прожили три года. И «они посещают маленькие театры (отчего маленькие-то?! — Авт.), слушают знаменитых шансонье, отражающих в своих песнях жизнь и настроение масс»; с удовольствием посещают пригородный аэродром, с любопытством следя за полетами неуклюжих летательных аппаратов. К слову сказать, уже к 1908 году Россия, не желая отставать от Франции и Германии, ускоряет процесс развития отечественной авиации. В стране были созданы аэроклубы в Санкт-Петербурге и Одессе, выделяются средства на постройку самолетов конструкции отечественных инженеров М. В. Агапова, Б.В. Голубова, А.И. Шабского и др.
Наши герои-«эмигранты» успевают все для разносторонней и приятной жизни: посещают музеи, совершают прогулки в Булонский лес. «Собираюсь и сегодня в один увеселительный кабачок на goguette revolutionnaire (революционные песенки, куплеты) к «песенникам» (неудачный перевод chansonniers)» (Л. Кунецкая, К. Маштакова, с. 145). После посещения увеселительного кабачка с традиционным пивом и веселыми куплетами шансонье (В. Ульянову, правда, хотелось, чтобы те воспринимались читающей советской публикой как «революционные песенники»!), — наверняка лучше думалось, как же переустроить Россию…
Но и Надежда Константиновна, подгоняемая внутренним терзателем, делала свое дело: она и «в Париже не оставила занятий педагогикой. Накопив изрядный теоретический багаж, она продолжала изучать труды педагогов, посещала школы и дошкольные учреждения города. Многократно просматривала она труды Маркса и Энгельса, вчитываясь в их замечания о воспитании (О да! — еще ни один человек на Земле не построил свою педагогическую теорию на измышлениях людей с больной психикой, с нездоровыми инстинктами и помыслами! А ей удастся! — Авт.). Она постоянно была в курсе новейшей педагогической литературы, следила за педагогическими журналами, читала отчеты о съездах и конференциях педагогов» (Людмила Ивановна и Клара Александровна, с. 146–147).
«Я тут целиком залезла в иностранную педагогическую литературу, кое-что приходится и самой наблюдать…» — признавалась в одном из писем в 1910 г. Надежда Крупская. Тогда же она много пишет статей на эту тему, ставшую ей очень и очень интересной… «Изучая постановку дела народного образования за рубежом, Крупская вместе с тем пристально следила за развитием педагогической мысли в России, внимательно изучала отчеты и доклады педагогических ведомств… Она мечтает о школе будущего, где ученики будут составлять сплоченный коллектив, ставящий себе целью путем совместных усилий проложить себе дорогу в царство мысли… Уже тогда, в Париже, Надежда Константиновна начала разрабатывать проблему трудового воспитания ребенка» (там же, с. 149–150).
