Франк Коллар - История отравлений власть и яды от античности до наших дней
Источники показывают, что светские государи использовали те же действия и предметы, призванные предохранять от яда, что и духовные лица. В описи имущества аббатства Сен-Дени, составленной в 1505 г., фигурировал огромный рог шести с половиной футов в длину (более 2 м), весивший больше пяти с половиной килограммов. Карлу IX спасительная сила данного предмета представлялась бесспорной, хотя медики и пытались предостеречь короля от чрезмерной веры в его действенность, а Амбруаз Паре отрицал, что рог потел, оказавшись вблизи от яда. «Сегодня благодаря опыту и ежедневному наблюдению мы хорошо знаем, что эта точка зрения древних естествоиспытателей является вымыслом», — заявлял знаменитый врач. Тем не менее суеверие было слишком укоренено, и отказ от использования «рога единорога» повлек бы за собой очень серьезные обвинения в адрес врачей в случае смерти пациента.
Лангье и другие приспособления из змеиных зубов в большом количестве фигурировали в сокровищницах европейских правителей. Они имелись у графини Матильды (Маго) д’Артуа, числились в составленной в 1453 г. описи баснословных сокровищ короля Рене. Если верить хронисту, то в 1320 г., когда графу Фландрскому за пиршественным столом подали отравленное его сыном Луи де Невером блюдо, на «язычке змеи» выступили капли.
Около 1450 г. знаменитый врач Михаил Савонарола отмечал в трактате Зеркало физиономии, предназначенном для Леонелло д’Эсте, что лихорадочное стремление принцев обрести антидоты объясняется частотой покушений на них. Сто двадцать лет спустя Карл IX верил, что противоядием и лекарством может быть безоар, и это отражало то же самое состояние духа. Никогда еще яд не играл такой значительной роли в жизни тех, кто стоял на вершине власти.
Отравители извращают власть или крутые повороты политической игрыПри дворах западноевропейских монархов часто говорили о ядах. При этом редко ограничивались объявлением предполагаемых жертв и сожалением о них. Для представителей верхушки общества употребление яда являлось особым средством ведения политической борьбы. Таким образом, нарушался божественный и естественный порядок. Злоупотребление властью обнаруживало давно известную связь между отравлением и тиранией; нетерпеливое стремление к ней подталкивало претендентов, желавших поторопить природу, дабы достичь высшей цели; жажда возвышения порождала выскочек. Все эти примеры свидетельствуют о расстройстве общественного механизма. А можно ли привести такие, которые способствовали его успешному функционированию? Иными словами, имело ли место в ту эпоху тираноубийственное отравление?
Тирания в позднее Средневековье вновь становилась актуальной проблемой. Находились ли люди, готовые бороться с ней теми самыми средствами, которыми она так охотно пользовалась сама? Размышляя над историческими примерами (прежде всего, над убийством Цезаря), мыслители сосредотачивались прежде всего на том, легитимно ли убийство тирана. Методы убийства их интересовали гораздо меньше. В то же время они, вслед за Иоанном Солсберийским, не упускали из виду вопрос о яде.
Страсть к коммунальным свободам провоцировала итальянских авторов на известный радикализм. Феррето Феррети из Виченцы жил в начале XIV в. и хорошо усвоил античные теории. Вокруг него тираны-узурпаторы и просто правители- тираны попадались дольно часто. Писатель считал абсолютно законным применение хитрости против силы. А Боккаччо в трактате De casibus virorum i//ustrium утверждал, что ради уничтожения тирана допустимы любые средства. Канцлер Флоренции Колюччо Салютати (умер в 1406 г.) в трактате De tyranno высказывался в том смысле, что убивать тирана, проливая кровь (сит cede et sanguine), законно. Однако и яд его тоже не смущал, коль скоро в 1385 г. он приветствовал уничтожение Бернабо Висконти.
Франция отличалась совершенно другим политическим устройством. И тем не менее Жан Пти убедительно доказал законность убийства тирана, когда хотел оправдать убийство Людовика Орлеанского в 1407 г. Он считал также возможным и использование ловушек. «Самая нормальная смерть для тирана— это убийство его в коварной западне и ловушке». Впрочем, подобные взгляды были признаны постыдными и осуждены Парижеким университетом. В июне 1414 г. канцлер Жерсон объявил неприемлемыми какие бы то ни было действия, противные морали, даже если они направлялись против аморальной личности. Дени Фульша перевел для Карла V «Поликратика». «Я не считаю, что разрешено убивать путем применения яда>>. Парижекий теолог цитировал эти слова и, вслед за Иоанном Солсберийским, утверждал, что коварство и предательство vene/ic/um совершенно несовместимы с христианской этикой. Мало того что оно является покушением на телесную жизнь, оно еще наносит огромный ущерб душе жертвы, поскольку ее убивают внезапно, без духовной подготовки. Итак, допускалось устранение правите- лей-тиранов только такими методами, которые не шли вразрез с верой. Яд могли применять только те, кто не подчинялея божественному закону, то есть враги христианства.
В июле 1415 г. такая этическая аргументация была освящена Пятнадцатой сессией Конетанц- екого собора. Она тем не менее не производила никакого впечатления на Макиавелли. Описывая функционирование политических механизмов в Италии, флорентийский мыслитель не придавал большого значения яду. В «Рассуждении на первую декаду Тита Ливия» он, не имея в виду отравление тираноубийственное, объявлял яд непрактичным средством. Во-первых, его использование не всегда приводит к ожидаемому результату, а во-вторых, он требует привлечения сообщников, которых легко раскрыть. «Технический» критерий отодвигал все остальные на второй план.
Серьезные споры начала XV в. вновь обрели актуальность во второй половине века следующего. С особой остротой они развернулись в католическом лагере, где вставал вопрос устранения монарха-еретика ради спасения, поскольку он стал абсолютно неприемлем из-за своего религиозного выбора. Одновременно решался и дополнительный вопрос о том, какие средства в этом случае можно использовать. Иезуит кардинал Толе в 1601 г. писал в «Инструкции священникам», что если убийство тирана-узурпатора законно, то ради его совершения нельзя призывать на помощь и подкупать дворцового врача или повара. Другой иезуит Мариана в главе VII первой книги сочинения De Rege et regis institutione, написанного в 1598 г. для нового короля Испании Филиппа 111, задавался вопросом, позволительно ли убивать тиранов ядом. При определенных условиях он это допускал, одобряя тираноубийство в принципе. Мариана отдавал предпочтение хитрости перед открытым насилием и призывал как можно меньше проливать кровь. Иезуит признавал, что следует пользоваться случаем устранить тирана с помощью яда, и все же считал холодное оружие более достойным славы, а применение яда оценивал как противное естественному и христианскому закону. Мариана утверждал, что смерть от яда отвратительна и люди с полным правом порицают отравителей. Далее он тем не менее пускалея в тонкую казуистику и разрешал отравление через одежду или отравленное сиденье, не предполагающее участия самой жертвы, в отличие от введения токсических веществ в пищу. В 1610 г. Парижекий парламент вынес приговор данному сочинению, и вскоре после убийства Генриха IV его торжественно сожгли. Верная духу Конетанцекого собора, Сорбонна осудила следующее положение: «Всякий тиран может и должен быть убит своим вассалом или подданным любым способом, с помощью ловушки, лжи и лести».
Тираноборческие отравления случались нечасто, однако сомнительно объяснять этот факт без конца повторявшимися осуждениями. К отравлению относились очень плохо. Представить себе человека, который хвастался бы подобным убийством, довольно трудно. Пусть даже он действовал из наилучших побуждений и совершал освободительный акт. Вероятно, редкость отравлений тиранов обусловливалась тем, что тайное оружие не соответствовало важному в данном случае критерию показательности, демонстративности. Брут действовал кинжалом, и он хотел, чтобы все видели его оружие. Тайное убийство Генриха IV не означало бы триумфа его католических противников. Вот почему, хотя этого монарха много раз пытались убить, почти не совершалось попыток его отравления. Выше, впрочем, говорилось о заговоре Николь Миньон, но в выборе modus operand/ сыграл роль тот факт, что она была женщиной. При этом мы не знаем, руководствовалась ли она какими-нибудь идеями и какими именно. «Говорят, что она ведьма, и есть подозрения, что она искала случая отравить короля», — указывал Пьер де л’Этуаль. Николь Миньон неосторожно раскрыла свой план графу Суассонскому, в тот момент являвшемуся официальным наследником. Она поманила принца тем, что убийство принесет ему корону. Очевидно, что дворцовая интрига в данном случае превалировала над политическим смыслом. Преступное отравление действительно плохо вписывалось в особую философию тираноубийства.
