Игорь Князький - Тиберий: третий Цезарь, второй Август…
Теперь предстояло сражение с войском Арминия. Германский вождь действовал, следуя своей обычной тактике. Германцы расположились на открытом поле и, когда Германик обрушил на них всю свою конницу, сначала, по приказу Арминия, отошли к лесу. Когда римляне стали их преследовать, то из лесистого ущелья на них обрушились свежие силы врага. Конница римлян была приведена в полное замешательство, а спешно брошенные ей на помощь вспомогательные когорты беглецы просто смяли, чем усугубили общее смятение. Сражение уже шло по Тевтобургскому сценарию, но тут подоспел боевой строй легионов во главе с самим Германиком. Арминий, не искушая судьбу, велел своему войску отойти.
Разгрома удалось избежать, но о победе и думать не приходилось. Арминий отошел, но конницу и вспомогательные части он потрепал изрядно. Римляне же особого урона германцам не нанесли. Внешне противники разошлись без перевеса на чьей-либо стороне.{292} Фактически же Германик потерпел явную неудачу. Его план сражения провалился: атака конницы не удалась, вспомогательные когорты были введены в бой бестолково и только усугубили общее расстройство. Отход Арминия при появлении строя легионов Германика бегством и даже признанием превосходства врага не был, а являлся разумной осторожностью, стремлением сберечь свои силы. Главное, римляне даже не пытались преследовать противника. На следующий же день Германик решил возвращаться к Рейну. Таким образом, похороны останков воинов из легионов Квинтилия Вара стали единственным достижением этого похода Германика против Арминия.
Отходить римское войско, согласно приказу своего главнокомандующего, собиралось тремя путями. Конница вновь должна была идти морским берегом к устью Рейна, свои легионы Германик отправил в римские пределы тем же водным путем, каким и пришли они к берегам Эмса. А Авлу Цецине с его войском Германик определил кротчайший путь к Рейну через так называемые «длинные гати». Они являли собою узкую тропу среди обширного пространства болот. Когда-то ее проложил знаменитый римский военачальник Луций Домиций Агенобарб, и римлянам она была хорошо известна. Но за прошедшие годы ее замечательно сумели изучить и германцы. В родных лесах и болотах они чувствовали себя хозяевами положения, да и были таковыми. В результате Арминий, двигаясь самой короткой дорогой, опередил менее подвижное из-за тяжелого снаряжения римское войско и солдаты Авла Цецины во главе со своим полководцем оказались в окружении. Торжествуя грядущую победу, Арминий воскликнул к восторгу своего войска: «Вот он Вар и вторично скованные той же судьбой легионы!»{293}
Слова эти отнюдь не выглядели похвальбой. I, V, XX и XXI легионы находились в казавшейся безнадежной ситуации и на сей раз не по вине того, кто ими непосредственно командовал. Авл Цецина не выбирал этот роковой путь, его легионам назначил Германик, проявивший здесь не лучшее знание театра военных действий и вопиющую недооценку противника и его возможностей в родных лесах и болотах. А положение в чем-то было даже хуже Тевтобургского: ведь ныне не три, а целых четыре легиона были в полном окружении, да и Цецина имел славу военную побольше, нежели Вар. Потому Арминий был действительно близок к победе, могущей превзойти предшествовавший великий успех шестилетней давности.
Спасение легионов Авла Цецины пришло с самой неожиданной стороны. В руководстве германцев возникли разногласия. Арминий, используя образцовый опыт Тевтобурга, советовал не препятствовать римлянам покинуть их наспех сооруженный лагерь. Его мысль была совершенно верной, ибо держаться в таких укреплениях без должного количества припасов и без надежды на подход своих войск продолжительный срок было невозможно. Римляне были обречены идти на прорыв. Это был единственный путь если не к спасению, то к достойной гибели. Истинно римский выбор. Позорная сдача в плен исключалась. Ждать прорыва пришлось бы недолго. И исход его представлялся однозначным. Но здесь славный вождь натолкнулся на противодействие своего нового союзника, того самого дядюшки Ингвиомера. Недавний друг и верный союзник римлян ныне предвкушал победное взятие приступом римского лагеря, множество пленных и богатую добычу. А вот если согласиться с мнением племянника, то разгром римлян на марше даст много меньше пленных и той самой желанной добычи. Того не ведал Ингвиомер, что единственный шанс на спасение легионов его противник Авл Цецина как раз и видел в возможном приступе германцев. Безнадежность попытки прорыва была опытнейшему воину очевидна. Потому мудрый легат обдуманно расположил войска в лагере таким образом, чтобы вражеская попытка взять его штурмом кончилась для германцев поражением. На лагерном валу, на который должен был обрушиться первый и главный удар германцев, Авл Цецина оставил только редкий ряд воинов, а основные силы должны были атаковать врага с флангов, заходя к нему в тыл. Явно переоценивая свои силы, германцы своими действиями полностью подтвердили предвидение римского полководца: «Итак, с первым светом они принимаются засыпать рвы, заваливать их валежником, расшатывать частокол на валу, на котором, словно оцепенев от страха, стояли редкие воины. И когда враги сгрудились у вала, когортам был дан сигнал к выступлению и раздаются звуки рожков и труб. Римляне с громкими криками бросаются на германцев, заходя на них с тыла и крича, что тут им не леса и болота и что на ровном месте все равны перед богами. Врагов, надеявшихся на то, что они с легкостью разгромят римлян и что биться придётся с немногочисленным и кое-как вооруженным противником, звуки труб и сверкающее оружие приводят в тем большее замешательство, чем неожиданней они для них были, и они гибнут, столь же беспомощные при неудаче, насколько бывают дерзкими при успехе. Арминий вышел из боя целый и невредимый, Ингвиомер — с тяжелой раной; остальных римляне истребляли, пока длился день и не была утолена жажда мщения. Легионы вернулись в лагерь лишь ночью, и, хотя раненых было больше, чем накануне, и по-прежнему не хватало продовольствия, в одержанной победе для них было все — и сила, и здоровье, и изобилие».{294}
Можно только представить себе сколь сожалел Арминий о согласии принять в союзники бестолкового дядюшку! Цецина победоносно прорвал германское окружение и устремился к Рейну тогда, когда в римских владениях за Рейном уже возобладали панические слухи о гибели всех четырёх легионов и о неизбежном вторжении в Галлию несметных полчищ германцев. Венцом паники стало намерение разрушить мост через Рейн. Как будто это могло бы остановить предполагаемое нашествие! Постыдные эти настроения пресекла супруга Германика. Агриппина спасла рейнский мост от разрушения. Многие римляне тогда поддались позорным настроениям, «но эта сильная духом женщина взяла на себя в те дни обязанности военачальника и, если кто из воинов нуждался в одежде или перевязке для раны, она оказывала необходимую помощь».{295}Когда наконец легионы доблестного Авла Цецины достигли Рейна, то в головной части моста их встречала похвалами и благодарностями Агриппина с трехлетним сыном Гаем Цезарем Каллигулой на руках.
А где в это время был сам Германик? Получается, что он, выбрав для легионов Цецины наихудший маршрут, их едва не погубил, Агриппина же, спасши рейнский мост и прекратив панику, позволила им вернуться в римские владения без лишних трудностей и потерь. Но вот распоряжение Германика II и XIV легионам, которые вместе с ним возвращались из похода, привело к потерям немалым, пусть и силами природы вызванным:
«Германик между тем из привезенных на судах легионов второй и четырнадцатый передает Публию Вителлию и приказывает ему вести их дальше сухим путем; это было сделано ради того, чтобы облегченные корабли свободнее плавали в обильных мелких водах и с меньшей опасностью садились на ил при отливе. Вителлий сначала беспрепятственно двигался по суше, лишь слегка увлажняемой во время прилива; вскоре, однако, северный ветер и созвездие равноденствия, от которого особенно сильно вздувается Океан, обрушились на войско тяжелыми ударами. И земля была залита: море, берег, поля — все стало одинаковым с виду, и нельзя было отличить трясину от твердой земли, мелководья от глубокой пучины. Воинов опрокидывают волны, поглощают водовороты; лошади, грузы, трупы плавают между ними и преграждают им путь. Перемешиваются между собою манипулы; воины бредут в воде то по грудь, то по шею и порою, когда теряют дно под ногами, отрываются друг от друга или тонут. Ни крики, ни взаимные ободрения не помогают против набегающих волн; исчезло различие между проворным и вялым, рассудительным и неразумным, между предусмотрительностью и случайностью: все с одинаковой яростью сокрушается волнами. Наконец, Вителлий, добравшись до более высокого места, вывел туда свое войско. Ночевали без необходимой утвари, без огня, многие раздетые и израненные, едва ли не более жалкие, нежели те, кто окружен врагом: ибо там смерть, по крайней мере, почетнее, тогда как здесь их ожидала лишь бесславная гибель. Рассвет возвратил им сушу, они дошли до реки (Визургия, совр. Везера. — И. К.), куда с флотом отправился Цезарь (Германик. — И. К.). Легионы были посажены на суда, между тем как распространился слух, что они утонули: и никто не верил в их спасение, пока люди не увидели своими глазами Цезаря и вернувшееся с ним войско».{296}
