Игорь Фроянов - Загадка крещения Руси
(Там же. С. 142–143.)
Лев Диакон{7}«X, 6…. И вот, когда наступила ночь и засиял полный круг луны, скифы [русы] вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили (несколько) грудных младенцев и петухов, топя водах Истра [Дуная]».
(Лев Диакон. История / Пер. М. М. Копыленко. М., 1989. С. 78)
Продолжение хроники Регинона{8}«В лето от воплощения Господня 959-е. (…) Послы Елены{9}, королевы ругов, крестившейся которая при императоре константинопольском Романе{10}, явившись к королю{11}, притворно, как выяснилось впоследствии, просили назначить их народу епископа и священников…
960. Король отпраздновал Рождество Господне во Франкфурте, где Либуций из обители святого Альбана посвящается в епископы для народа ругов достопочтенным архиепископом Адальдагом. (…)
961. (…) Либуций, отправлению которого в прошлом году помешали какие-то задержки, умер 15 февраля сего года. На должности его сменил, по совету и ходатайству архиепископа Вильгельма Адальберт из обители святого Максимина, (который) хотя и ждал от архиепископа лучшего и ничем никогда перед ним не провинился, должен был отправляться на чужбину. С почестями назначив его (епископом) народу ругов, благочестивейший король, по обыкновенному своему милосердию, снабдил его всем, в чем тот нуждался. (…)
962. …В это же лето Адальберт, назначенный епископом к ругам, вернулся, не сумев преуспеть ни в чем из того, чего ради он был послан, и убедившись в тщетности своих усилий. На обратном пути некоторые из его (спутников) были убиты, сам же он, после больших лишений, едва спасся. Прибывшего к королю (Адальберта) приняли милостиво, а любезный Богу архиепископ Вильгельм в возмещение стольких тягот дальнего странствия, (которого) он сам был устроителем, предоставляет ему имущество и, словно брат брата, окружает всяческими удобствами. В его защиту (Вильгельм) даже отправил письмо императору, возвращения которого (Адальберту) было приказано дожидаться во дворце».
(Хроника Регинона Прюмского с Трирским Продолжением // Назаренко А. В. Немецкие латиноязычные источники IX–XI веков. М., 1993. С. 107–108.)
Титмар Мерзербургский{12}«VII, 72. Продолжу рассказ и коснусь несправедливости, содеянной королем Руси Владимиром. Он взял жену из Греции по имени Елена{13}, ранее просватанную за Оттона III{14}, но коварным образом у него восхищенную. По ее настоянию он (Владимир) принял святую христианскую веру, которую добрыми делами не украсил, ибо был великим и жестоким распутником и чинил великие насилия над слабыми данайцами{15}. Имея троих сыновей{16}, он дал в жены одному из них{17} дочь нашего притеснителя герцога Болеслава{18}, вместе с которой поляками был послан Рейнберн, епископ колобжегский. (…) (Поведать) о всем его радении в деле, ему порученном, не достает у меня ни знаний, ни умения. Он разрушил и сжег языческие капища, а море, почитавшееся из-за демонов, очистил, сбросив (туда) четыре камня, помазанных священным елеем, и (окропив его) святой водой. Всемогущему Господу он взрастил новую отрасль на древе бесплодном, или иначе: святая проповедь дала ростки в народе, чрезвычайно грубом. Усердными бдениями, воздержанием и молчанием изнуряя свою плоть, он превратил сердце в отражение (своего) божественного созерцания. Упомянутый король{19}, узнав, что его сын по наущению Болеславову намерен тайно против него выступить, схватил того (епископа) вместе с этим (своим сыном) и (его) женой и заключил каждого в отдельную темницу. (…)
VII, 74. Упомянутый король носил венерин набедренник{20}, усугублявший (его) врожденную склонность к блуду. Но спаситель наш Христос, заповедав нам препоясывать чресла, обильный источник губительных излишеств, разумел воздержание, а не какой-либо соблазн. Услыхав от своих проповедников о горящем светильнике, названный король смыл пятно содеянного греха, усердно (творя) щедрые милостыни. Ибо написано: подавайте милостыню, тогда все будет у вас чисто. Он долго правил упомянутым королевством, умер глубоким стариком и похоронен в большом городе Киеве в церкви мученика Христова папы Клемента рядом с упомянутой своей супругой, (так что) саркофаги их стоят на виду посреди храма. Власть его делят между собой сыновья, и во всем подтверждается слово Христово, ибо, боюсь, последует то, чему предречено свершиться устами нелживыми — ведь сказано: всякое царство, разделившее само в себе, опустеет и проч. Пусть же молится весь христианский мир, дабы отвратил Господь от той страны (Свой) приговор. (…)
VIII, 32…. (Киев) 14 августа принял Болеслава и своего долго отсутствовавшего сениора Святополка, благорасположение к которому, а также страх перед нашими обратили (к покорности) весь тот край. В соборе святой Софии, который в предыдущем году по несчастному случаю сгорел, прибывших (Болеслава и Святополка) с почестями, с мощами святых и прочим всевозможным благолепием встретил архиепископ этого города. (…)
В этом большом городе, являющемся столицей того королевства, имеется более четырехсот церквей{21} и восемь рынков, народу же неведомое множество…».
(Титмар Мерзербургский. Хроника // Назаренко А. В. Указ. соч. С. 140–143.)
Ибн-Фадлан{22}«Он сказал: «Я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились у реки Атыл{23}. Я не видал [людей] с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, белокуры, красны лицом, белы телом. (…) И от края ногтей иного из них [русов] до его шеи [имеется] собрание деревьев, изображенных [картинок] и тому подобного{24}.
А что касается их женщин, то на [каждой] их груди прикреплена коробочка, или из железа, или из серебра, или из меди, или из золота, или из дерева{25} в соответствии с размерами [денежных] среде их мужей. И у каждой коробочки — кольцо, у которого нож, также прикрепленный на груди. На шеях у них мониста из золота и серебра, так что если человек владеет десятью тысячами дирхемов{26}, то он справляет своей жене один [ряд] мониста, а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два [ряда] мониста, и таким образом каждые десять тысяч, которые он прибавляет к ним [дирхемам] прибавляют [ряд] мониста его жене, так что на шее иной из них бывает много [рядов] монист{27}. (…)
И как только их корабли прибывают к этой пристани, тотчас выходит каждый из них [неся] с собою хлеб, мясо, лук, молоко и набиз{28}, чтобы подойти к длинному воткнутому [в землю] бревну, у которого [имеется] лицо, похожее на лицо человека, а вокруг него маленькие изображения, а позади этих изображений длинные бревна, воткнутые в землю. Итак, он подходит к большому изображению и поклоняется ему, потом говорит ему: «О мой господь, я приехал из отдаленной страны, и со мной девушек столько-то и столько-то голов и соболей столько-то и столько-то шкур», — пока не назовет всего, что прибыло с ним из его товаров, — «и я пришел к тебе с этим даром», — потом [он] оставляет то, что имел с собой, перед [этим] бревном, — «итак, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца, имеющего многочисленные динары{29} и дирхемы, чтобы он покупал у меня в соответствии с тем, что я пожелаю, и не прекословил бы мне ни в чем, что я говорю». Потом он уходит.
Итак, если продажа для него будет трудна и пребывание его затянется, то он снова придет со вторым и третьим подарками, и если [для него] будет затруднительно добиться того, чего он хочет, он понесет к каждому из маленьких изображений подарок, попросит их о ходатайстве и скажет: «Эти — жены нашего господа, дочери его и сыновья его». Итак, он не перестает обращаться с просьбой то к одному изображению, то к другому, просить их, искать у них заступничества и униженно кланяться перед ними. Иногда же продажа пойдет для него легко и он продаст. Тогда он говорит: «Господь мой удовлетворил мою потребность, и мне следует вознаградить его». И вот он берет некоторое число овец или рогатого скота, убивает их, раздает часть мяса, а оставшееся несет и оставляет между тем большим бревном и стоящими вокруг него маленькими и вешает головы рогатого скота или овец на это воткнутое [сзади] в землю дерево. Когда же наступит ночь, придут собаки и съедят все это. И говорит тот, кто это сделал: «Господь мой уже стал доволен мною и съел мой дар».
Если кто-либо из них заболел, то они разобьют для него палатку в стороне от себя, оставят его в ней, положат вместе с ним некоторое количество хлеба и воды и не приближаются к нему и не говорят с ним, особенно если он бедняк или невольник, но если а лицо, которое имеет толпу родственников и слуг, то люди посещают его во все дни и справляются о нем. Итак, если он выздоровеет и встанет, то возвратится к ним, а если он умрет, то они его сожгут. Если же он был невольник, они оставят его в его положении, [так что] его едят собаки и хищные птицы.
